У кого не спроси — это обычная и банальная житейская история, драма у кухонной плиты. Подумаешь, эка невидаль, бросил муж. А кого они сегодня не бросали? А сколько среди российских жеребцов таких — о которых только и молиться, чтобы бросили. А то пьют, распродавая по кускам и без того небогатое семейное имущество, и ставят синяки, чуть им скажешь слово. Но только не мой. Мой Сережка когда женился, сразу пообещал мне:

— Ты, Олька, знай. Отныне ты за мной как за этой… Стенкой.

— Болгарской, что ли? — усмехнулась я тогда. Но стены не получилось. Только если плетеный заборчик, покосившийся и немного облезлый. Жила я за ним, а через щели просвечивал весь мир. И вроде стоит, а двинь плечом или спичку поднеси…. Мы поженились в 1988 году. Мне тогда было восемнадцать, барышня в цвету.

— Ты, Оленька, последняя русская красавица, — говаривал мне Серега, прогуливая меня по Арбату. Очень он любил Арбат за его возможности. Ходишь как по музею, а платить ничего не надо. И до моего дома не так далеко. Сел на «Б-шку», троллейбус, крутившийся по Садовому Кольцу, и ты дома, на Покровке. О пробках мы тогда век не слыхали, не было чертям такой печали. Вот так он меня и соблазнял. Под творческие потуги местного бомонда.

— Как же ты Оль, хороша с косой. И глаза у тебя, как омуты. Гарна дивчина. Хоть и полненькая.

Сергей не вернулся, как я не молилась. Я, конечно, молилась не очень, больше гадала. Во тьме кофейной гуще подруги то видели моего благоверного, то не видели. То видели, но со стаей демонов под руку. Или самого, но с черными крыльями. Я перепугалась и переквалифицировалась на карты таро. Там тут же выпали несущие беду таинственные рухнувшие башни и какие-то еще старшие арканы (красивое слово) со всякими гадкими обещаниями. Я уже было совсем отчаялась и сделала бы приворот, о котором талдычила группа уже переживших разводы подруг. Но…приворот стоил пятьдесят баксов и я поняла, что не тяну помощь потустороннего мира. Тогда я по совету консилиума подруг во главе с Мотькой купила газету «Работа и Получка». Тот же консилиум вручил мне пачку истрепанных «Космополитенов», заверяя, что это феминистическое чтиво поможет мне осознать свою дремучесть, изжить комплексы и стать Женщиной, измениться до неузнаваемости. После этого, однозначно, Сергей должен будет приползти ко мне на коленях, вымаливая прощение и разрешение вернуться. Вот мудрость, которую я почерпнула из этой стопки в первые же полчаса чтения:

— Радуйся жизни, получай удовольствие от всего, что тебя окружает. — Я выдавила из себя улыбку и начала свой телефонный марафон. Первым местом, показавшимся мне достойным, оказалась вакансия секретаря в офис. А что, работа непыльная. Наверняка, там ценят исполнительность и аккуратность. Просто для меня.

— Алло, вы ищете секретаря? — спросила я у вежливой тишины с той стороны. Почему-то заколотило сильнее обычного сердце. Необъяснимо.

— Нет, уже нашли. Ту-ту-ту… — заТУкала трубка. Я растерялась. К такой скорости общения я не привыкла. Но объявление не было единственным. Собственно, секретари требовались чуть ли не половине Москвы, так что я продолжила.

— Алло, вы ищете секретаря?

Оглядываясь назад, я вдруг подмечаю, что в тот момент со стороны я была похожа на железобетонного робота, запрограммированного на выживание. Наверное, это мороз так отморозил всю мою душу, потому что, конечно, мне совсем не было безразлично все, что со мной стряслось. Не во всякий день вас бросает единственный и вполне любимый муж. И никогда не возможно оказаться к тому готовой. Мы можем хорохориться, демонстрируя наработанную годами защиту, но… Как-то ко мне подошла моя младшенькая Анютка, озорной ангелочек с похожими на блюдечки глазками и живым нравом. Она серьезно на меня посмотрела, потом погладила по голове малюсенькой ладошкой и сказала:

— Мамуля, хочешь, я буду тебе вместо папы? Я тоже буду просить ужин и давать тебе денежки. — Я разрыдалась. Как же точно она просекла суть наших отношений с мужем! А кто бы на моем месте не рыдал? И к своему стыду, признаюсь: если бы Серый обнаружил в этот момент свое местонахождение, я бы умоляла его вернуться. Мне было одиноко по ночам. Я утыкалась в его подушку и нюхала остаточный аромат мужика, понимая, что оригинал понюхать получится вряд ли. Тоска разбавлялась работой, холод сковывал сердце внутри и нос с конечностями снаружи. Мама начала пилить меня по-новому:

— Олечка, ты стала пить! Как ты можешь, ты же женщина.

— Легко, мама. Я могу пить легко и с удовольствием, — эпатировала я.

— Но не так же много. И потом, почему не вино, почему коньяк?

Сказать, что я и все мои родичи были в шоке — это сильно погрешить против истины. Шок — это всего лишь состояние, из которого можно вывести человека, дав ему звонкую пощечину. Но даже если бы мне и маменьке набили бы морды, наставив синяков на каждом глазу, свернув носы, а потом еще отходили бы батогами — и это не вывело бы нас из того состояния души, в котором мы пребывали.

— Подлец твой Серега. — Это было банально. Но Мотька как правило всегда была банальна.

— Этот сраный лимитчик недостоин, чтобы в него даже бомж плюнул. Мариупольский ублюдок. — Тоже так себе, если не брать в расчет, что слова «сраный» и «ублюдок», в ее устах — уже событие.

— Я жалею, что родилась. Лучше бы ты сделала аборт, — а этот хит вечера выдала я маме. Выдала и напилась в дым, вспоминая такого великолепного, но такого презрительно-недоступного банковского сердцееда. Интересно, он там был самый главный? Если нет, то как же должен выглядеть Самый?

Наутро стало ясно, что даже если я все три месяца проведу в тяжелейшем запое — мне это не поможет. Надо было делать выбор. Либо спиться уже окончательно, бросить семью и собирать по подворотням бутылки дрожащими руками всю оставшуюся жизнь. Определенный резон в этом был. По крайней мере, проблемы с банком с моей повестки тогда снимались. Но дочки! Либо искать бабки. Не имея сил решить дилемму, я ушла из дому погулять, проветрить похмельные мозги. Я гуляла весь день и, наверное, прогуляла бы и всю ночь, если бы любезный сотрудник милиции не предложил мне скоротать время в обезьяннике их отделения. И его можно было понять: бледная, расхлистанная, с всклокоченными волосами, торчащими из-под ошибочно напяленной мною старой маманиной шапки. В глазах безумие, на губах оскал. В кармане ни копейки, и, вдобавок ко всему, по лицу все время текут слезы. Это потому, что как только я вспоминала, что скоро меня попрут из родного дома, что муж меня бросил, что есть и одеваться нам не на что — как «Бац», слезы новыми потоками лились из глаз. Иногда я садилась на лавочки и ревела в голос. Ко мне подлетали прохожие, спрашивали — не плохо ли мне? Как будто по моему виду можно было подумать, что мне хорошо. В общем, я огрызалась и они уходили. Я вставала, и шла дальше, чтобы согреться. Я ходила и ходила, пока окончательно не запуталась в темноте незнакомых районов. Там-то меня и сцапал патрульный. Ночь, проведенная в обезьяннике, меня окончательно отвратила от варианта «спиться». Похабная матершина ментов, адресованная то мне, то соседям по временному приюту. Вонь такая, что выворачивает наизнанку и тянет блевать. Между прочим, многие и не сдержали порыва. Это я вам точно говорю. Следов плохой работы желудка было полный обезьянник. В общем, наутро приехала мама и подтвердила, что я Ольга Петрова, а не Чикатило и меня отпустили. Вот тут-то я и поняла, что буду любой ценой искать деньги. Где и как — непонятно, но уж конечно, не у кавказца Вано. Я оттерла следы моей прогулочки, отоспалась и поехала к Мотьке.

Итак, мы переезжали. Трудно понять и правильно оценить все те эпитеты, которыми меня наградила маман, когда поняла, как и чем мы будем гасить долги моего мужа-лимитчика.

— Где была твоя голова, когда ты выходила замуж за этого мерзавца? — на этот вопрос ответ был очевиден. Там же, где и сейчас — на плечах. Но она видеть этого не желала

— Где была голова твоего отца, когда он отписал эту квартиру тебе! — по-моему, она как-раз была на самом правильном месте. С другой стороны, если бы папулино завещание одаряло квартирой маменьку, мы бы сейчас уж никак не оказались в таком жутком положении. Она бы по определению не дала бы взять ни копейки моему муженьку.

— Как я буду учиться в какой-то задрипанной школе в Медведково? Сними квартиру здесь. Рядом! — это Шурочка отреагировала на происходящее.

— Тогда нашей прибыли не хватит и на то, чтобы покрывать половину долга, детка.

С пургой у меня своеобразные отношения. Ну и что, что за окном летает какая-то мелкая ледяная гадость, если я сижу дома, в тепле и уюте родных стен. Мягкий свет торшера около большого мягкого кресла. Пушистый ковер под ногами, на коленях в меру колючий старенький плед в клетку. Чашка чуть кислящего лимоном чая. Что еще? Ах да, скоро Новый Год. Пурга и Новый Год — это как Жеглов и Шарапов. Вроде бы ничего общего, а как-то вместе воспринимаются. Значит так — пурга, кресло, ковер, Новый Год. Если бы. Только не в этот, 2001 год, который, по сути, и является началом пресловутого тысячелетия. В этом году вместо того, чтобы еще в начале декабря отослать муженька за шампанским и конфетами и неторопливо готовиться к празднику, я ношусь как буйно помешанная по депозитариям, офисам, квартирам. Уговариваю, принуждаю, грожу. Я напоминаю себе мальчишку в коротких штанишках, который сел на деревянную палку с головой коняшки на конце и, размахивая сабелькой над головой, помчался по кругу. Мчится, орет «Ура!» и не может остановиться, пока кто-нибудь его не схватит за вихор и не отшлепает. За вихры меня обычно дергает мамуля. Это ее прерогатива со дня моего рождения, ибо только она знает, как воспитать из меня настоящего человека. Маман с настороженность наблюдала за моими вихреобразными перемещениями весь декабрь. Двадцать девятого декабря я спала почти весь день, приходя в себя после сумасшедшей сделки. Тридцатого декабря она задергалась. В доме шаром покати, дочь только что из-за собственной дури потеряла хорошую работу и дрыхнет. С этим надо было разобраться. Не разобраться она не могла.

— Олечка, скажи на милость, ты собираешься все праздники так проспать?

— А почему нет? — поинтересовалась я.

— Потому что могла бы пожилой матери немного и помочь!

— В чем? — тупила я.

В качестве новогоднего подарка я преподнесла себе стопку газет. «Из рук в руки», «Работа сегодня», «Работа и зарплата». Несколько дней, начиная с пятого января, я обзванивала объявления агентств недвижимости, благо обзвон чего-либо стал для меня уже привычной рутиной. Мне сонными голосами отвечали совершенно обесточенные праздником дежурные менеджеры. Выяснилось следующее. Во-первых, маклеры в отделы вторичного жилья нужны всем и всегда. Даже пятого января, что не могло не порадовать. Во-вторых, требований к ним практически никто не предъявляет, из чего можно заключить, что везде на эти роли набирают всякого разного народу, преимущественно из тех, кто не может найти себе более подходящей работы. Это меня огорчило. Все-таки хотелось верить, что существуют фирмы, где работают профессионалы. И пусть мне не светит пока туда устроиться, но, по крайней мере, меня бы грел тот факт, что они есть. В общем, из всего многообразия предложений я решила выбрать самое большое. В смысле, самую большую фирму. Такую, чтобы, как и Инкорс, сияла на рекламных площадках города, занимала первые полосы газет. И чтобы был большой офис, лучше много. И чтобы кидать народ не заставляли. В общем, утопия. Но несколько агентств на первый взгляд соответствовали. Из них я выбрала то, которое лучше всего располагалось по отношению к моей медведковской трущобе. Что может быть лучше, чем метро Сухаревская? Всего двадцать минут аттракциона «Подземный поезд», а потом… Самый центр, красота старинных улиц, очень эстетичный фасад Склифа, куча палаток и магазинчиков, глядя на витрины которых так приятно мечтать. Мечтать о настоящем, подлинном, нетленном. О тонкой рыженькой блузке, отлично подчеркивающей грудь, о теплых ботиночках Саламандер. О водостойкой туши Эвон для моих немерянно привлекательных глаз. И вот, пройдя пару-тройку магазинов моей мечты, я оказалась у порожка изящного отреставрированного особнячка на Сретенке, где среди прочих вывесок значился указатель Агентства Недвижимости САИН. Сложное название, поставившее все мое семейство в тупик.

— Деточка, как же можно идти работать в фирму, которая ТАК называется? — полюбопытствовала маман.

— А что, может это название имеет какую-то красивую и профильную расшифровку.

— А вдруг это Сообщество Аморальных Иррациональных Наглецов? Как вариант, — выдала Шурятина.

— Господи, откуда моя дочь знает такие слова? — поразилась я.

Мне порой хочется расхохотаться, когда я смотрю на себя со стороны. Неужели это я, Олька Петрова, красивая и бесполезная для общества папенькина доченька, бегаю с важным видом по отремонтированным залам САИНа и провожу какие-то переговоры. Люди у меня что-то спрашивают, а я, порой совершенно не шаря, отвечаю им, надеясь на удачу и на свою природную логику. А между тем я, оказывается, произвожу впечатление крепкого профессионала. Хотя бы потому, что в первый же день самостоятельно, без подсказок включила компьютер и нашла там базу данных квартир. А что, с ней я основательно ознакомилась, когда батрачила на Лукина. Теперь только и осталось, что выпендриваться полученными знаниями, набивая себе цену. Я никому тут не обмолвилась, ни словечка, ни полвздоха, но про себя решила — хочу расти. Карьеры хочу. Раз уж я теперь одинокая не слишком молодая женщина, хотя с этим можно поспорить. Это для Мотьки тридцать один год — уже повод собирать документы для оформления пенсии. Но по российскому законодательству я уйду на пенсию годам так к семидесяти, если ничего не путаю, значит сейчас я практически вступила в пору трудовой и половой зрелости. И вполне могу рассчитывать на неослабевающий к себе интерес по крайней мере некоторых особей мужеского полу. В любом случае, на вечера «кому за тридцать», на которых старые импотенты выбирают старых дев, чтобы еще раз испробовать многообещающую виагру, мне идти еще рано. Лучше я построю глазки начальнику своего отдела.

— Скажи мне Паша, — это я ему, так как уже к концу первой недели работы мы с ним были не разлей вода. Кажется, у меня судьба получать себе в руководители мужиков, ценящих упругую налитую грудь и шарообразно-притягательную задницу. Так вот…

— Скажи мне Паша, что это у нас в компьютере за ярлычок? — а тон у меня, как у лисы Алисы из знакового кино про деревянного Буратино.

— Какой ярлычок? — замурлыкал Сенокосов в ответ и нежно склонился надо мной. Очень эротично.

— А вот этот. САИН — база данных.

Я скатывалась в пучину благополучия, словно лыжа, щедро смазанная сливочным маслом. Клондайк, обнаруженный мною в глубинах базы агентства, я тщательно оберегала и скрывала от коллег. Зачем мне надо, чтобы они последовали моему примеру. Своя рубашка ближе к телу. Деньги начали представлять для меня самоцель, истину из истин. Смысл и обоснование. Не в том смысле, что я шла ради денег на все. Нет, совесть моя оставалась невинной и девственной. По-прежнему, самым тяжким грузом на ней оставалось написание в третьем классе ругательного письма в адрес классной руководительницы, с использованием страшно ненормативной лексики типа «дура», «козлиха» и «сволочь недоделанная». Моей личной гордостью было добавление в этот коктейль термина «проститутка», за который мои родители были вынуждены обеспечить этой самой козлихе путевку в хороший совминовский санаторий в Юрмале. Правда, мне до сих пор так и не стало стыдно, так как училка и вправду отвечала всем предложенным эпитетам. Она заставляла нас зазубривать дословно ее путаные уроки и щедро бодрила нас двойками и подробными описаниями наших прегрешений в дневнике. И если бы я тогда владела тем словарным запасом, что доступен мне сейчас, я, безусловно, не ограничилась бы жалкой проституткой. Но вернусь к совести. Совесть моя спала спокойно. Как я поняла, она начинала вопить и скукоживаться только в том случае, если я норовила кинуть подлянку тому, кто хорошо относится ко мне. Если же этой составляющей не было, совесть умолкала и даже как-то по-своему поощряла все мои номера. Например, против того, чтобы ловко, но тихо перехватить чужую заявку, она не возражала вовсе. Конкуренты, устраивавшие мне китайскую дружбу до первого промаха, вызывали только желание переплюнуть, перерасти, перещеголять. Идеально было стать их непосредственной начальницей, но для этого пришлось бы подсидеть Сенокосова, а он как раз был человеком, тепло и по-дружески относившемся ко мне. Так что он был в безопасности. Однако я чувствовала, что почва под моим благополучием прямо на глазах утекала в небытие.

— Слушай, Петрова, откуда ты берешь столько клиентов?

— Секрет фирмы, — стабильно отвечала я настырным сослуживцам.

— Ты их явно как-то нарываешь в компьютере.

— В том числе. Но пусть это будет моя маленькая тайна, — кокетливо улыбалась я, но понимала, что скоро моей халяве придет конец. Причем не факт, что эти шакалы окажутся способными добиться таких результатов, как я. Все-таки, это особое искусство проникнуть в душу клиента через холодный почтовый канал. Тут никак не хватит прямого и тупого:

Все лето прошло под знаком удачи. Правда, Руслан мне так и не позвонил, но я пережила это. Не сказать, чтобы легко, но пережила. Слава Богу, он не бросал меня с долгами и детьми. Так что ничего страшного. Поначалу я размечталась, расставила в моей мечте все по своим местам: Руслана одесную меня в роскошном доме, детей в дорогих шмотках и под присмотром своры гувернеров. При этом детки отдают нам честь и ежевечерне докладывают о проделанной работе и достигнутых успехах. И мама. Мама, счастливо коротающая дни на Лазурном побережье. Далеко, очень далеко от меня. На разработку деталей ушла пара недель. Еще пару недель я урезала желаемое до формата возможного. Еще через месяц меня бы сделала счастливой чашка кофе в обществе Руслана. К концу лета я поняла, что губу придется закатать. Заведу с кем-нибудь роман и все забуду. Видимо, он не смог пережить моего безнадежно испорченного вида в тот день. Но, как говориться, не везет в любви, повезет в работе.

Телкова серьезно заинтересовалась моей идеей покорения кибер-пространства Интернета. Я заглушала тоску по женскому изготовлением сочинения на заданную тему и когда, примерно в конце июня я положила на ее стол манускрипт с изложением аргументов, она была даже обрадована.

— А я уж подумала, что ты совсем сдулась. — Сделала она мне комплимент.

— Я не сдулась. Просто это не так просто.

— Каламбур. Ну показывай.