В день мая десятый года 1421-го младшая дочь благородного шляхтича Соболевского, при крещении Магдаленой-Марией нареченная, а для близких и друзей – просто Мадленка, навсегда покинула отчий дом.

Путь ее лежал в далекий монастырь Святой Клары, где должна она была принять постриг согласно воле своей матери. Несколько месяцев назад напал на госпожу Анну тяжелый недуг и мучил ее все дни напролет, не отпуская; тогда дала она в костеле торжественный обет, что, если бог сжалится над ней и пошлет исцеление, она в смирении своем пожертвует ему нечто цены не имеющее, чего никто другой ему точно дать не сможет, – да вот хотя бы дочь Мадленку рыжую. Через некоторое время – то ли потому, что дар и впрямь показался столь заманчивым, а может, оттого, что последний лекарь оказался удачливее двух предыдущих, – необъяснимую хворь госпожи Анны как рукою сняло, и пришлось ей вспомнить об исполнении данного слова.

Когда начали подыскивать для Мадленки, коей шел шестнадцатый год, обитель, очень скоро выяснилось, что лучше места, чем монастырь Святой Клары, во всем Польском королевстве не сыскать. Настоятельницей его была мать Евлалия, особа весьма примечательная, из очень хорошей семьи и притом родственница самой покойной королевы Ядвиги. Мало того, оказалось, что аббатиса гостит в настоящее время у соседей Соболевских и вскоре собирается вернуться в монастырь. Госпожа Анна припала к стопам святейшей особы и поведала ей о причине, побудившей к ней обратиться. Вначале настоятельница держалась довольно сдержанно, как и подобает ее сану, но узнав, что Мадленка не замешана ни в каком неприличном деле, требующем ее удаления от мира, – проще говоря, не родила ребенка до брака, не беременна и не имеет скандальной репутации, а также, что она лишена явных физических недостатков и не придет в обитель бедной сиротой, – малость оттаяла и сообщила, что должна увидеться с будущей послушницей, дабы принять окончательное решение.

На следующий же день Мадленку представили матери Евлалии, которую приятно удивили располагающие к себе манеры и обширные знания ее будущей подопечной. Мадленка говорила по-польски, по-латыни, по-немецки и даже по-флорентийски (так именовался в те времена наиболее популярный диалект сладкозвучного итальянского языка), отличалась набожностью, хотя ее знание Священного Писания и оставляло желать лучшего, была прилежна и любознательна. Однако, несмотря на это, мать Евлалию мучили сомнения. Очень уж далека казалась ей смешная девчонка с оттопыренными ушками от образа благочинной послушницы, слишком она была восторженна и наивна, а непоседливостью и вовсе напоминала настоятельнице умилительную обезьянку. С другой стороны, сердце у Мадленки было доброе, и проницательная мать Евлалия не сомневалась, что при надлежащем подходе из нее многое может получиться. Чем неподатливее материал, тем благороднее выходит творение, и поэтому настоятельница не стала долго медлить с согласием.

Госпожа Анна ликовала, благородный шляхтич Соболевский радовался, ибо ему приятно было в кои-то веки видеть свою жену довольной, о мнении же Мадленки касательно того, как родители распорядились ее судьбой, мы не имеем решительно никаких достоверных сведений, ибо подобные мелочи в те времена никого не интересовали. Как только стало известно, что Мадленка едет в монастырь, служанки стали укладывать ее вещи – тогда было принято отрекаться от мира, не забывая, однако же, о том, что платья и драгоценности, облекающие тело, нисколько не вредят душе и что презренный металл – деньги – уходит на поддержание того же тела в приличном количестве, от чего душа опять-таки только выигрывает. Сама Мадленка мало участвовала в этих сборах; она сидела нахохлившись и думала, что, если был бы жив старый дед (он умер прошлой весной в возрасте восьмидесяти четырех лет), он бы не позволил, чтобы его драгоценную внучку, в которой он души не чаял, вверили какой-то благообразной выдре с холодными руками, будь она хоть сама королева и жена короля.