Разглядеть своего попутчика Джек так и не смог: сильно трясло, раздражал хлюпающий свист винтов, а главное, в вертолете почти всегда было темно, лишь иногда коротко вспыхивала дежурная лампочка над дверью в кабину пилотов, и тогда англичанин видел светлый чуб и испуганные глаза под низко надвинутой каской.

Джек надеялся, что он сам выглядит совсем не так. Но не был в этом уверен.

Война оказалась совершенно дикой вещью, и Джек поразился тому, как она не похожа на его представления о ней. Он вроде бы готовился в учебном лагере — долго, упорно… И все-таки реальность оглушила его — не хуже удара прикладом.

Ну, во-первых, было до слез жалко, что рядом с ним нет ни Вовки Гриднева, ни Тедди Катриджа, ни Родди Форшема никого из тех, с кем успел подружиться в учебке. Дома, в Англии, Джек думал, что у него много друзей. Но в армии он понял: среди них не было ни одного настоящего. Поэтому вдвойне обидно расставаться с армейскими проверенными друзьями, да еще и «разъезжаться по разным концам планеты». Так высказался Родди, и Вовка его тут же ехидно поправил: Земля, хвала Солнцу, пока что шар, а какие у шара концы?!

И теперь рядом с Джеком оказался какой-то поляк с фамилией, похожей на огромный, тяжелый булыжник, — Дембовский. И был он из другого лагеря. Поляк… Что еще за поляки, где они живут-то? Джек этого толком и не знал; вроде бы на границе Русской и Англосаксонской Империй, вокруг русского города с немецким названием Варшау. Черт их знает!

Блиндаж внутри был больше командного, да это и понятно: тут жили десять человек, вдоль стен стояли легкие двухъярусные кровати с отделениями для личных вещей, креплениями для формы, оружия, снаряжения… Но стол, врытый в землю посреди блиндажа, был самодельный. А сиденья складные — без спинок, с натянутым брезентом.

В блиндаже горела переноска. И Джек понял, что Густав не ошибся. Здесь пили. Если бы Джек знал русский получше, он сказал бы точнее: здесь бухали. Стояли и лежали какие-то кувшины, похоже, местные и, конечно, с местным же содержимым. В углу Джек увидел закинутую — наутро дошло до него — упаковку фабричного пива. В конце стола были установлены две большие цветные фотографии, перед которыми виднелись два пластиковых стаканчика, накрытые ломтиками хлеба.

На вошедших никто не обратил внимания, и они могли спокойно — почти спокойно — разглядеть все застолье. Благо так вышло — все сидели удачно, видны были лица.

Худощавый скуластый парень с темно-русой челкой, широко расставив ноги и опустив голову, рвал струны гитары и пел высоким, почти плачущим голосом. Наискось от него сидел, положив на стол кулаки и глядя в стену напротив пьяно-недобрым взглядом, белокурый сержант — он во всей компании выглядел самым старшим, но и ему было не больше девятнадцати-двадцати лет. Роста он, судя по всему, был гигантского — не меньше ста девяноста сантиметров — и сложения не то что атлетического, а просто-напросто эпического.

Через стол, упершись друг в друга лбами и облокотясь на края, замерли плечистый темно-кудрявый атлет и ровесник новичков, тоже темноволосый, но волосы прямые и кожа смуглее. За ними меланхолично грыз стеклянный стакан желтоволосый крепыш с холодными даже по пьяни, бледными глазами — выплевывая окровавленные осколки, он что-то цедил и правой рукой обнимал ревущую худощавую девушку с волосами, собранными в короткий густой «конский хвост».

Пробуждение совершенно не напоминало пробуждение в учебном лагере. Никто не орал: «Р-рота-а… па-адъем!» — никто не гремел, не грохотал, не метался, натыкаясь на людей и оттаптывая ноги. Ну, во-первых, день начался с того, что кто-то настойчиво потряс Джека за плечо и он услышал негромкий голос:

— Англичанин. Джек. Поднимайся, поднимайся.

Он ошалело соскочил вниз, отбив пятки и едва не свалив будившего — это был Дик, уже одетый в форму. Обувавший внизу сапоги и одновременно пивший пиво из банки Эрих отшатнулся и весело, ничуть не похоже на себя вчерашнего, сказал:

— Вот так и гибнут в мирной обстановке. Прыгнет такой на шею — и кранты.

— Ты не болтай, а допивай, — приказал Иоганн, сидевший на столе. Он проверял дробовик — полуавтоматическую «сайгу» десятого калибра

[17]

с двадцатизарядным могучим барабаном. — Гоните девчонок из умывалки!

Так Джек впервые увидел Крэйн. Десять тысяч квадратных километров холмов, названных в честь вождя переселенцев-англосаксов, прибывшего сюда, еще когда банды считали себя тут полновластными хозяевами.

Холмы шли гряда за грядой, одинаковые, как спины каких-то животных, безлесые, покатые. Кое-где белесо тускнели выходы камня. Примерно с середины холмов в низины спускались молодые рощицы, кое-где петляли речушки.

Холмы были красивы. Может быть, родившимся полвека назад они показались бы бедными и скучными, но Джек, не избалованный красотами природы, первым воспоминанием детства которого были заснеженные набережные, только-только начавшие расчищаться развалины и мертвые черные деревья, был восхищен. И вдруг — как варварский мазок кандинщины посреди великого полотна Мастера! — черные, выгоревшие коробки. Три… десять… пятнадцать… Джек сбился со счета. Вертолет, винтами вниз висящий на скалах. Еще один — лежащий в траншее, пропаханной своим собственным весом и скоростью при падении. Третий — переломленный пополам, как моделька, которые любит делать младший братишка Джека.

Не верилось, что тут могли быть бои. И все-таки они здесь были. Горелое железо говорило об этом красноречивее любых слов.

Фишер соскочил с головной машины, покачался на носках, осмотрелся. Джек напрягся, ожидая команды, но лейтенант, повернувшись корпусом, махнул рукой:

Файран Джек почувствовал по… запаху. И с гордостью подумал, что и он может нюхать. Хотя как все-таки Андрей унюхал того мальчишку, Джек понять не мог.

А Андрей снова шел впереди. Но сейчас, глядя ему в спину, Джек думал лишь о хладнокровно убитом местном пацане. Конечно, на войне убивают и режут, но… при чем тут этот бедняга?!

Внизу, в распадке между холмами и на их склонах, показались дома. Отсюда было еще не очень ясно, какие они, тем более что их закрывали довольно высокие кусты.

Андрей указывал вниз. Бросив туда взгляд, Джек увидел Иоганна: он стоял на опушке рощицы и крутил рукой над головой сигнал сбора.

Тормозя выставленной правой ногой, Джек заспешил за Андреем, тоже спускавшимся боком. Они успели к сержанту первыми, а Иоганн уже несколько раз развел руки в стороны, показывая: развернуться в цепь.

«Заспав» первую усталость, Джек никак не мог уснуть снова. Похоже, и остальные чувствовали примерно то же самое, только Иоганн преспокойно и очень тихо спал, завернувшись в накидку.

Холодно, впрочем, не было, особенно для ребят, родившихся и выросших в краях, где плюс пять в июле считалось не таким уж ужасом; более того, кто постарше, причем не так уж намного, ворчали, что «вот в наше время было минус пятнадцать, и ничего, а сейчас…». Ночь оказалась достаточно теплой. Будь Джек дома, в Англии, он бы решил, что сейчас начнется гроза. Но ему объяснили еще вечером, что тут по ночам такое — обычное дело, с моря, на дне которого все еще бурлят глобальные горячие «котлы» гейзеров, тянет теплую влагу. Его поразило, что тут, где в принципе можно было уже давно распахать земли, развести стада, местные жители жили каннибализмом! Кое-как разбрасывали в едва отошедшую землю мутировавшее просо, его вечно не хватало — и приварком было мясо соседей. И чужих, пришельцев, конечно. Да это еще ладно — этот ужас был и в Англии; что было пищей для Трех Кланов,

[40]

в конце концов? Но тут-то — тут даже не пытались как-то из ужаса вылезти! Словно были всем довольны! Этого он не мог ни понять, ни принять.

Эрих достал из кармана пачку писем в разных степенях затрепанности и, поудобней улегшись на живот, начал их внимательно перечитывать. Лицо немца почти сразу стало грустным, а губы слегка улыбались.

— Браунид офф,

[41]

— сказал Ласло, полулежавший рядом с Джеком.

— А ты? — спросил тот.

Остаток ночи провели в нескольких километрах от места прежней ночевки. Джек страшно обрадовался привалу — не успели пройти и сотни метров, как на него тяжеленным мешком свалилась усталость, и, когда Иоганн передал по цепочке приказ о привале, он просто упал рядом с улегшимся Диком — и открыл глаза уже при свете дня.

Над овражком смыкались ветви с робкими листочками. За ними бурлило ветреное клочковатое небо. Пахло сырой землей, почему-то цветами… и потом. Глядя на покачивающийся зеленый купол, Джек лениво подумал, что сейчас и он мог бы выследить их отряд по запаху.

Справа спал Ласло, обняв пулемет и уткнув нос в жесткий ворот РЖ, обтянутый пятнистой пилемой.

[53]

Слева — Густав. Его лицо дергалось и кривилось самым невероятным образом. Странно… Вроде бы слева был Дик…

Джек не успел поразмыслить над этим. Откуда-то сверху мягко, ловко соскочил Дик. Толкнул Ласло:

— Венгр, подъем.

Лазить по лохмотьям убитых оказалось мерзко. Джек не ожидал, что это будет так мерзко. Хуже, чем убивать подранков. Трупы были уже остывшие, в сгустках какой-то особенно мерзкой стылой крови и… и еще во многом, о чем Джек как-то не думал. Утешало одно: ветераны, кажется, тоже были не в восторге от этой работы. Джек понял, что это так, когда Эрих, вытирая со лба пот, сказал ему:

— Никак не привыкну. Мерзкое дело… хуже знаешь что?

— Что? — Джек выпрямился, радуясь передышке.

— Своих отмывать, — угрюмо сообщил немец. — У нас на это в наказание отправляют.

Джек передернулся. С заминкой спросил:

Бывает определенный рубеж в любой работе, когда ничего повернуть вспять уже нельзя. Вот если в этот момент украсть кого-то из главарей бандосов — можно получить сведения, которых не соберешь и за неделю ползанья по вражеским позициям. Другое дело, что украсть такого махди — дело нелегкое даже для подготовленной группы, каковой, впрочем, и являлось второе ударное отделение.

Иоганн знал, что к чему. Поэтому, когда Дик непринужденно предложил «пойти на ту сторону», пока основная часть группы будет вымерять проходы в минных полях, Иоганн согласился сразу же.

— Хот ген

[58]

нам нужны, — кивнул он, рассматривая зарево над холмами. — Ладно. Только ты не вздумай домой отправиться… Кого возьмешь?

— Я пойду, — сразу вызвался Андрей.

Дик кивнул.

Это был очень длинный день. Джек измучился, и это еще слишком мягко сказано. На дно рва вышли грунтовые воды, вода испарялась, и во рву царила неожиданная холодная духота, кислая какая-то. И Дик, и Андрей преспокойно спали, иногда только открывали глаза, чтобы осмотреться.

Джек уснуть не мог. Работы продолжались, то и дело кто-то ходил, казалось, совсем близко. Странная смесь скуки и напряжения не давала успокоиться, забивала даже чувство голода, хотя несколько раз Джек жевал шоколад, а когда Андрей и Дик проснулись под вечер, все трое съели паштет из захваченной Андреем банки.

Когда окончательно стемнело, Дик поднялся:

— Пошли искать.