В восьмой том серии «Неизвестный Жюль Верн» включены новые переводы романов «Два года каникул» (1888) и «Лотерейный билет № 9672» (1886).
Два года каникул
К читателю
Многие робинзоны успели пробудить к себе интерес наших юных читателей. Даниэль Дефо в своем бессмертном «Робинзоне Крузо» изобразил человека в одиночестве; Висс в «Швейцарском робинзоне» вывел уже семейство, Купер в «Кратере» — целое сообщество в его многообразии; я в «Таинственном острове» представил ученых, преодолевающих трудности подобного положения. Появились также «Двенадцатилетний робинзон», «Робинзон во льдах», «Робинзоны — юные девицы» и т. д. Мне показалось, что для завершения этих робинзонад остается показать группу заброшенных на остров детей от восьми до тринадцати лет, борющихся за свое существование и обуреваемых страстями, которые порождены национальной рознью; одним словом — целый пансион робинзонов
[1]
.
С другой стороны, я в своем «Пятнадцатилетием капитане» рассказывал, что могут совершить мужество и разум подростка перед лицом опасности и не по возрасту тяжкой ответственности. И я подумал: если урок, содержащийся в подобной книге, окажется полезным для всех, то ее следует написать.
С такой двойной целью и был создан мой новый роман.
Жюль Верн
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава I
В ту ночь, 9 марта 1860 года, тучи, тяжко нависшие над морем, сливались с горизонтом, и взгляд упирался во мрак.
В разбушевавшейся стихии, среди вздымающихся свинцовых валов, неслось легкое суденышко, почти лишенное парусов.
Это был парусник водоизмещением
[3]
в сто тонн: такой корабль в Англии и Америке называют шхуной
[4]
.
Глава II
Туман к этому времени рассеялся, и можно было осмотреться вокруг на довольно обширном пространстве. Тучи по-прежнему неслись с бешеной скоростью и буря никак не утихала. Но, быть может, то были ее последние порывы здесь, в неведомой части Тихого океана. Оставалось надеяться, ибо опасность была нисколько не меньше, чем ночью, когда яхгу носило по бушующему морю. Дети, прижавшиеся друг к другу, наверное, считали себя погибшими, когда волны, разбиваясь о край борта, обдавали их пеной. Удары валов были тем более опасны, что судно уже не могло от них уклониться. Однако, вздрагивая всем корпусом от каждого толчка, оно не получило пробоины ни тогда, когда зацепило кормой за риф, ни теперь, застряв меж подводных скал. Бриан и Гордон, спустившись вниз, убедились, что воды в трюме нет.
Они как могли успокаивали своих товарищей, особенно маленьких
— Не надо бояться,— твердил Бриан.— Яхта очень прочная. Берег недалеко. Подождем немного и попытаемся туда добраться.
Глава III
В то время пансион
[55]
Чермен считался одним из лучших учебных заведений в Окленде, столице Новой Зеландии
[56]
— крупной английской колонии в Тихом океане. Там учились около ста мальчиков из лучших семейств страны. Аборигены острова — майори — туда не допускались, для них существовали другие школы. В пансионе Чермен учились только юные англичане, американцы, французы, немцы — дети землевладельцев, состоятельных людей, коммерсантов или местных чиновников. Мальчики получали там полный курс образования в том же объеме, что и в прочих английских учебных заведениях такого типа.
Архипелаг Новой Зеландии состоит из двух больших островов — Северного — Ика-На-Мауи, или остров Рыбы, и Южного — Таваи-Понаму, что означает остров Нефрита. Они отделены друг от друга проливом Кука и расположены между тридцать четвертой и сорок пятой южными параллелями, что в Северном полушарии соответствует расположению Франции и Северной Африки. Остров Ика-На-Мауи, очень изрезанный в своей южной части, похож на неправильную трапецию, от которой к северо-западу тянется изогнутой линией полуостров, заканчивающийся мысом Мария-ван-Димен.
Глава IV
Берег был пустынным, каким и видел его Бриан недавно с верхушки фок-мачты. Прошел уже час, как яхта стояла в своем песчаном доке
[82]
, но ни одного туземца не появилось. Ни под деревьями у скалистой гряды, ни на берегу речки, вздувшейся от прилива, не было ни дома, ни хижины, ни шалаша. И никаких человеческих следов на всем побережье, окаймленном длинной лентой водорослей. В устье реки не было рыбачьих лодок. А на всем протяжении бухты от мыса до мыса ни единой струйки дыма не висело в воздухе.
Первой мыслью ребят было обследовать лесистую местность у скал и, если возможно, подняться на одну из них.
Глава V
Остров или континент? Этот вопрос серьезно волновал Бриана, Донифана и Гордона, которые по своему уму и характеру, естественно, стали руководителями маленького детского мирка. Беспокоясь о будущем, тогда как младшие заботились только о сегодняшнем дне, старшие все время обсуждали план предстоящих действий. Во всяком случае,— будь то остров или материк,— эта земля явно не входила в зону тропиков. Это было видно по растительности: дубы, бук, березы, ольха, ели и сосны различных видов, миртовые деревья не встречаются в центральных тихоокеанских районах. По-видимому, эта территория находилась в более высоких широтах, чем Новая Зеландия, а следовательно, ближе к Южному полюсу. Поэтому приходилось опасаться более суровой зимы. Ведь уже сейчас земля в леске у скалистой гряды была засыпана опавшей осенней листвой.
— Вот почему я считаю,— сказал Гордон на следующий день,— что здесь, на побережье, постоянное жилье устраивать нельзя.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава I
Во время отсутствия Гордона дела во Френч-дене шли своим чередом, и по возвращении глава колонии мог лишь похвалить Бриана, к которому младшие искренне привязались. Высокомерный и завистливый Донифан по-прежнему не замечал добрых черт натуры Бриана, а Уилкокс, Кросс и Уэбб, находившиеся под его влиянием, разделяли эту неприязнь к молодому французу, столь отличавшемуся от своих товарищей-англичан характером и манерой поведения. Впрочем, Бриан не обращал на это внимания. Он поступал так, как считал должным, никогда не заботясь о том, что думают другие. К тому же его больше всего беспокоило необъяснимое поведение Жака. Он снова стал расспрашивать его, но получил тот же уклончивый ответ:
— Да нет же... нет... со мной ничего...
Глава II
Через неделю наступил 1861 год. Для Южного полушария он начинается в самый разгар лета.
Прошло уже более десяти месяцев, как потерпевшие крушение мальчики были заброшены на остров в тысячу восемьсот лье от Новой Зеландии. За этот срок их положение понемногу улучшилось, и теперь, казалось бы, они имели возможность обеспечить свое существование. Но ребята по-прежнему находились на неизвестной земле. Придет ли к ним помощь извне — единственное, на что они могли надеяться,— и свершится ли это до окончания теплого сезона? Неужели придется выдержать вторую суровую антарктическую зиму? Правда, до сих пор никто серьезно не болел, и старшие и младшие были в добром здравии. Благодаря благоразумию Гордона, управлявшего колонией твердой рукой, вызывая иногда нарекания за чрезмерную строгость, не произошло неосторожных выходок или несчастных случаев. Но ведь не всегда можно предусмотреть недуги, которым подвержены подростки в этом возрасте, а особенно младшие дети. В общем, хотя на сегодняшний день все было более или менее в порядке, но будущее по-прежнему оставалось тревожным.
Глава III
Бриан счел за лучшее не говорить никому — даже Гордону — об истории с Жаком, невольным свидетелем которой стал Моко. Результатами своего похода он поделился со всей колонией, собравшейся в холле послушать его рассказ. Бриан описал восточную часть острова в районе бухты Разочарования, рассказал о Восточной реке и прилегающих к озеру лесах с богатой растительностью, отметил, что на том берегу было бы легче обосноваться, чем на западном, но добавил, что сейчас нет смысла покидать Френч-ден. Сообщив, что в той части океана они не видели никакой земли, он, однако, не умолчал о беловатом пятне, которое заметили вдали и происхождение которого не сумели определить. Вполне вероятно, то было скопление облачности, но стоило бы в этом окончательно убедиться, посетив бухту еще раз. Словом, было ясно: вблизи острова Чермен нет никакой земли.
Оставалось лишь мужественно бороться за существование, ожидая прихода помощи извне, ибо маловероятно, что юные поселенцы смогут выручить себя сами.
Глава IV
Избрав нового главу колонии, товарищи отдали должное его доброму характеру, мужественным поступкам в трудные минуты и его приверженности общим интересам. Донифан и его друзья, не признававшие достоинств Бриана, в глубине души прекрасно понимали, что несправедливы к нему. Хотя Гордон и опасался, что Донифан со своими сторонниками может решиться на дальнейший раскол, он от души поздравил Бриана с избранием. Сам же предпочитал заниматься хозяйственными делами Френч-дена.
Но с первых же дней после выборов стало ясно, что компания Донифана не желает терпеть такого положения вещей, хотя новый правитель решил не давать им ни малейшего повода к каким-либо выходкам.
Глава V
Шесть недель спустя после этих событий, около пяти часов вечера на южной оконечности Семейного озера устроили привал четверо молодых колонистов.
Это было десятого октября. Повсюду чувствовался приход весны. Деревья оделись новой листвой, почва вновь обрела свежие краски. Легкий ветерок чуть рябил озерную гладь, освещенную закатными солнечными лучами, которые косо ложились на равнину Южных болот, окаймленную узкой песчаной полосой. Стаи птиц с криком неслись к своим ночным пристанищам в лесной тени или в скальных углублениях. Унылое бесплодие этой части острова оживляли лишь отдельные купы деревьев — сосны, каменные дубы и небольшой ельник. В этом месте зеленое обрамление озера прерывалось, и, чтобы вновь попасть в лесную чащу, надо было пройти несколько миль по тому или по другому берегу.
Лотерейный билет № 9672
Глава I
— Который час? — спросила фру
[157]
Хансен, вытряхнув золу из своей трубки после того, как последние клубы дыма растаяли под крашеными потолочными балками.
— Восемь часов, матушка, — ответила Гульда.
— Вряд ли кто из путешественников пожалует к нам нынче ночью, слишком уж скверная погода.
— Да, наверное, никто не приедет. Но даже если и приедет, — комнаты готовы, и стоит путнику позвать с улицы, я мигом услышу.
Глава II
Дааль состоит всего из нескольких домиков; одни стоят вдоль дороги, скорее похожей на тропинку, другие лепятся по склонам окрестных холмов. И все они глядят окнами на узкую лощину Вестфьорддааля, как бы отворачиваясь от северных взгорий, у подножия которых бушует неукротимый Маан. Ансамбль этих строений можно было бы назвать «gaards» — вполне типичным для этой страны селением, находись он во владении одного земледельца или фермера-арендатора. Но Дааль имеет право на звание если не городка, то, по крайней мере, поселка. Неподалеку от него высится часовенка, воздвигнутая в 1855 году; ее стены, главная из которых, алтарная, прорезана двумя узкими окнами с витражами
[166]
, и ее четырехгранная колокольня — все срублено из дерева. Там и сям над бурными стремительными потоками перекинуты мостики в один пролет, также деревянные и выложенные поверх балок ромбовидными дощечками; проемы между ними заложены мшистыми камнями. Чуть поодаль стоят одна-две простенькие лесопильни, приводимые в действие силою течения; каждая снабжена парой колес, — первое позволяет маневрировать пилой, второе — передвигать балки и брусья; визг пилы и скрип колес доносятся до самого селения. С небольшого расстояния все это: часовня, лесопильни, дома и амбары — кажется окутанным легкой зеленой дымкой растительности, темной хвоей ели, чуть голубоватой листвою берез; деревья, поодиночке или группами, поднимаются снизу, от извилистых берегов Маана, до самых гребней гор Телемарка.
Вот таков Дааль — веселый, приветливый, с живописными домиками, с фасадами, раскрашенными в разные цвета, где мягкие — нежно-зеленые или розовые, — где яркие, даже режущие глаз, ядовито-желтые или кроваво-красные. Их крытые березовой корою крыши за лето обрастают зеленой порослью, которую по осени скашивают; на коньках цветут пестрые цветы. Словом, это прелестное местечко, расположенное в прелестнейшей из стран. А если быть совсем точным, Дааль находится на Телемарке, Телемарк в Норвегии, а Норвегия — это настоящая Швейцария, только с несколькими тысячами фьордов
Телемарк — лишь часть той гористой возвышенности, какую представляет собою обширная территория страны между Бергеном и Христианией. Этот округ, находящийся в подчинении префектуры
В то самое время, когда происходит действие нашей повести, а именно, в 1862 году, Норвегию еще не прорезала железная дорога, позволяющая ныне доехать от Стокгольма до Тронхейма
Глава III
Не будучи многосведущим в этнографии
[184]
, можно, однако, утверждать, опираясь на гипотезы
[185]
многих ученых, что между самыми знатными семьями, принадлежащими к английской аристократии
[186]
, и старинными семействами Скандинавского королевства существует отдаленное родство. Тому находится множество доказательств, если обратиться к именам предков, звучащим одинаково в обеих странах. В Норвегии нет аристократии как таковой, но даже царящая там демократия не мешает норвежцам быть аристократами по духу. Здесь все равны, но не в низости, а в благородстве. Даже в самых жалких хижинах обнаруживается генеалогическое древо
[187]
, которое отнюдь не выродилось оттого, что вросло корнями в плебейскую
[188]
почву. Каждое из них украшено благородным семейным гербом, восходящим к временам средневековых феодалов
[189]
— и предков нынешних простых крестьян.
Все это относится и к семье Хансенов из Дааля, родственников — разумеется, весьма отдаленных, — пэров Англии, ведущих свое происхождение от завоевателя Роллона Нормандского
[190]
. И если Хансены не могли похвастаться ни богатством, ни знатным происхождением, то, по крайней мере, они сохранили свойственную их предкам гордость, а вернее сказать, достоинство, вполне уместное для людей любого сословия.
Но какое это имеет значение! При всех своих знатных и благородных предках Харальд Хансен был всю свою жизнь хозяином гостиницы в Даале, и никем иным. Он унаследовал этот дом от отца и деда, о прочном положении которых охотно напоминал всем, кто расположен был его слушать. А после него гостиницей стала управлять его жена — и делала это так, что заслужила самое высокое одобрение и уважение окружающих.
Обогатило ли Харальда содержание гостиницы? Этого я не знаю. Однако он смог воспитать своих детей, Жоэля и Гульду, никак не омрачив их детство жизненными тяготами. Он даже принял в свою семью сына сестры своей жены, Оле Кампа, осиротевшего после смерти родителей, — принял и вырастил ничуть не хуже, чем собственное потомство. Не будь у мальчика дяди Харальда, он, без сомнения, оказался бы одним из тех несчастных обездоленных крошек, которые приходят в этот мир только для того, чтобы тотчас же покинуть его. Нужно признать, что Оле Камп выказывал своим приемным родителям горячую, чисто сыновнюю любовь. Ничто не должно было порвать узы, связывающие его с семьей Хансенов. Напротив, браку Оле и Гульды предстояло укрепить их на всю жизнь.
Глава IV
Оле Камп находился в плавании уже год. Как он и говорил в своем письме, зимний рыболовный сезон близ Ньюфаундленда был крайне тяжелым. Заработанные деньги, — когда их удается заработать, — даются рыбакам поистине каторжным трудом. Весеннее равноденствие знаменуется жестокими шквалами, которые, налетая на корабли в открытом море, способны за несколько часов разметать и потопить целую рыбацкую флотилию. Но зато рыба вблизи Ньюфаундленда водится в изобилии, и экипажи шхун, если повезет с погодой, бывают щедро вознаграждены и за утомительный труд, и за все опасности, перенесенные в этом средоточии ураганов.
Впрочем, норвежцы издавна славятся как опытные моряки и никогда не теряют присутствия духа в трудных обстоятельствах. А трудностей этих — что в прибрежных фьордах, от Христиании до Нордкапа, что у скал Финмарка, что близ Лофотенских островов — яростно бушующий океан предоставляет в избытке. Только для того, чтобы пересечь Северную Атлантику и всей флотилией достичь богатых рыбой отдаленных мест близ Ньюфаундленда, требуется немалое мужество. В юности рыбаки переносят достаточно бурь у европейского побережья, но это лишь отголоски жестоких штормов, с которыми им приходится потом бороться у берегов Ньюфаундленда. Просто теперь они встречают эти штормы в самом их начале — вот и вся разница.
Норвежцам было от кого унаследовать свое бесстрашие. Их предки прославились как храбрые мореплаватели в те времена, когда Хансены занялись торговлей в Северной Европе. А может быть, в старину и они слегка пиратствовали, но что поделаешь: пиратством тогда промышляло немало людей. Разумеется, с тех пор коммерция стала куда нравственнее, хотя позволительно предположить, что на этом пути ей предстоит еще сильно совершенствоваться.
Как бы то ни было, норвежцы всегда были отважными моряками, являются таковыми сейчас и останутся ими в будущем. И Оле Камп, само собой, не подумал отказаться от дела своих предков. Своим обучением, своим посвящением в это трудное ремесло он обязан был одному старому бергенскому боцману
Глава V
Нужно сказать, что Гульде не давали покоя постоянные намеки Оле в письмах на загадочное богатство, якобы ожидавшее его по возвращении домой. На чем этот славный парень основывал свои надежды? Она никак не могла разгадать тайну, а жених был далеко. Что ж, простим ей вполне понятное нетерпение. Ведь то было не простое любопытство: тайна частично касалась и ее самой. Гульда ни в коей мере не страдала тщеславием, она была простой честной девушкой, и никогда мечты о будущем не сопровождались мыслью о блеске богатства. Ей вполне хватало любви Оле, и большего она не желала. Если же богатство все-таки придет к ним, — что ж, его примут, хотя и без особого восторга. Ну а не придет, значит, обойдутся и не станут особенно сожалеть.
Именно так рассуждали про себя брат и сестра на следующий день после получения в Даале последнего письма Оле. Да, они и об этом думали совершенно одинаково, как, впрочем, случалось всегда и во всем.
Итак, Жоэль сказал Гульде:
— Нет, сестренка, такого быть не может: что-то ты от меня утаила.
