Этот адрес был указан на депеше, ожидавшей меня в Тифлисе 13 мая. Распечатав ее, я прочитал:

Должен вам сказать, что отбыли мы с трехминутным опозданием. Репортер, не признающий точности, подобен геометру, пренебрегающему в своих вычислениях десятой долей величины. Три минуты опоздания помогли энергичному немцу стать нашим попутчиком. Чувствую, что он даст хороший материал для моих путевых заметок.

В мае под этими широтами в шесть часов вечера еще совсем светло. Достаю справочник и сверяюсь с приложенной к нему картой, которая позволяет проследить весь маршрут от Тифлиса до Баку. Не знать, в каком направлении движется поезд и когда Ч

локомотив поворачивает на северо- или на юго-восток, было бы невыносимой пыткой, тем более что скоро наступит ночь, а глаза мои не приспособлены к темноте, как у домашних кошек, филинов и сов.

Из путеводителя прежде всего узнаю, что рельсовая дорога почти параллельна гужевой, соединяющей Тифлис с Каспийским морем. Обе они проходят через Навтлуг, Пойли, Акстафа, Долляр, Елизаветполь

[12]

, Кюрдамир, Аляты, Баку и пересекают долину Куры.

Среди перечисленных станций мое внимание привлекает одна — Елизаветполь. До получения депеши от «XX века» я предполагал провести там целую неделю, соблазнившись описаниями этого древнего города в путеводителе. Но вместо сверкающего под солнечными лучами городского пейзажа теперь, во время пятиминутной остановки среди ночи, увижу лишь неясные очертания, едва различимые при бледном свете луны!

Пароход отходит в три часа дня. Те пассажиры, которые собираются пересечь Каспийское море, торопятся на пристань — занять каюту или место на палубе.

Фульк Эфринель тотчас же покидает меня:

— Не могу терять ни одной минуты. Необходимо срочно переправить багаж на пароход.

— А он у вас велик?

— Сорок два ящика.

Не следует особенно доверять путевым впечатлениям. Они всегда субъективны. Я, правда, не очень-то понимаю смысл этого слова, но употребляю его потому, что оно стало модным.

Человек веселый на все посмотрит радостно, угрюмый --увидит то же самое в мрачном свете. Демокриту берега Иордана и Мертвого моря показались бы восхитительными, а Гераклит нашел бы унылыми даже берега Босфора и окрестности Неаполитанского залива.

Редко когда личность автора не откладывает отпечатка на то, о чем он рассказывает,— примером могут служить Гюго, Дюма, Ламартин и многие другие писатели. Шекспир, правда, составляет исключение, но я, как вы понимаете, не Шекспир, и в равной мере не Ламартин, Дюма или Гюго.

Являясь по натуре оптимистом, которому чужды, скажем, пессимистические доктрины Шопенгауэра и Леопарди, признаюсь, что берега Каспийского моря я нашел скучными и неприветливыми. Никакой жизни в этих местах: ни растительности, ни птиц. Не чувствуешь здесь и настоящего большого моря. Хотя Каспий, в сущности, не что иное, как озеро, лежащее во впадине, на двадцать шесть метров ниже уровня Средиземного моря, но на нем часто бывают сильные бури. Однако пароходам не приходится «спасаться бегством», как говорят моряки. Они живо достигают западного или восточного берега, ведь его ширина — всего лишь какая-нибудь сотня лье. Впрочем, ни на европейской, ни на азиатской стороне побережья почти нет удобных гаваней, где можно было бы укрыться от непогоды.

Закаспийская железная дорога уже несколько лет функционирует между Узун-Ада и китайской границей. Только между этим портом и Самаркандом насчитывается не менее шестидесяти трех станций. Значит, на этом участке пути сойдет с поезда большинство пассажиров, в основном кавказцев, ведущих торговлю с Туркестаном. Интереса они для меня не представляют. Наблюдать за ними — только время терять. Допустим, заинтересуешься одним из них, захочешь разузнать, «чем тот живет и дышит», а он возьми да исчезни на следующей станции.

Прежде пассажиры высаживались в Михайловской гавани, маленьком городке, от которого начиналась Закаспийская железная дорога. Но она оказалась слишком мелкой даже для судов среднего тоннажа. И тогда генерал Анненков, строивший новую железную дорогу, выдающийся инженер, о котором мне еще не раз придется упоминать, перенес порт в Узун-Ада, что значительно сократило продолжительность переправы через Каспийское море. Торжественное открытие этой станции, построенной за три месяца, состоялось 8 мая 1886 года.

К счастью, я читал отчеты инженера Буланжье относительно громадного сооружения генерала Анненкова. Поэтому не буду чувствовать себя полным профаном во время поездки по железной дороге между Узун-Ада и Самаркандом. К тому же я рассчитываю на майора Нольтица, знакомого с этими работами. Предчувствую, что мы станем добрыми друзьями и, вопреки пословице: «Не облизывай своего друга, если даже он из меда», ради дела готов пойти и на это.

Часто говорят о той необычайной быстроте, с какой американцы проложили железнодорожный путь через равнины Дальнего Запада. Однако русские в этом отношении им не только не уступают, но даже и превосходят как в быстроте строительства, так и в смелости индустриальных замыслов.

Всем памятен смелый поход генерала Скобелева в Туркестан

[21]

— поход, окончательный успех которого сделал возможным прокладку Закаспийской железной дороги. С тех пор политическое положение Центральной Азии сильно изменилось, и Туркестан стал одной из губерний Азиатской России, чьи границы соприкасаются с Поднебесной империей. Да и китайский Туркестан заметно испытывает русское влияние, распространению которого не в силах были помешать даже головокружительные вершины Памира.

И вот я должен пуститься в путь через легендарные земли, подвергавшиеся когда-то опустошительным набегам Тамерлана и Чингисхана.

Оказавшись с Жаном Таконна в Сете, куда их доставил поезд «Париж — Средиземное море», Марсель Лориан спросил спутника:

— А чем мы займемся до отплытия парохода?

— Да ничем, — ответил тот.

— А ты обратил внимание, что в путеводителе сказано, будто этот город довольно любопытен, хоть и построен позже, чем его порт в устье лангедокского

[106]

канала, проложенного еще при Людовике Четырнадцатом…

[107]

— Да, обратил. А канал, пожалуй, — самое полезное из того, что сделал сей великий правитель за время своего царствования. Видать, Людовик Четырнадцатый заранее предвидел, что мы прибудем сюда двадцать седьмого апреля тысяча восемьсот восемьдесят пятого года…

— Вот и поплыли, — заметил Марсель, — навстречу…

— Неведомому, — подхватил Жан, — чтобы мы могли изучить его и открыть, как сказал Бодлер

[124]

, что-то для себя новое!

— Неужто ты и в самом деле рассчитываешь на встречу с неведомым во время самого что ни на есть тривиального переезда из Франции в Африку, из Сета в Оран?..

— Не спорю, во время нашего тридцатишестичасового плавания первым и, возможно, единственным пунктом, который мы посетим, будет Оран. Но, отправляясь в путь, всегда ли знаешь, куда попадешь?..

Месье Кловис Дардантор родился за сорок пять лет до начала нашей истории, в доме номер четыре, на площади Лож, что расположена в административном центре департамента Восточные Пиренеи, славном патриотическом Перпиньяне, известном в древности как Русино — столица княжества Руссильон

[142]

. Сей господин представлял собой вовсе не редкий в милых провинциальных городах типаж: рост выше среднего, широк в плечах, крепко скроен, голова круглая, волосы редкие, с проседью, каштановая борода лопатой, рот большой, зубы великолепные, взгляд живой, руки ловкие, мускулатура развита больше, чем нервная система, силы и способности в гармоничном равновесии, ноги крепкие, хорошая закалка и телесная, и моральная, бодряк, неутомимый говорун, находчивый и расторопный, — в общем, добрый малый, хотя и властный, и к тому же южанин — насколько может быть им тот, кто родом не из Прованса, где юг Франции находит свое наиполнейшее выражение. Добавим к сказанному, что природа одарила его несокрушимым здоровьем и завидным пищеварением.

Кловис Дардантор оставался холостяком, да и трудно вообразить подобного человека опутанным семейными узами или шептавшим нежные слова своей возлюбленной. И причиной тому не было женоненавистничество — наоборот, этому достопочтенному гражданину нравился прекрасный пол. А не вступал он в брак по более высоким мотивам. Славный перпиньянец даже не представлял себе, чтобы здоровый и телом, и духом мужчина, занятый серьезным делом, нашел время размышлять о супружестве. И был весьма последователен в своих убеждениях, не допуская и мысли о вступлении в брак ни по зову сердца, ни по холодному расчету, где имеют место и общее владение имуществом, и раздельное, — словом, соображения, весьма обычные в нашем низменном мире.

Холостяцкий образ жизни вовсе не означает праздность. И подтверждением этого мог бы служить месье Дардантор. Состояние в два миллиона, которым он обладал, не досталось ему по наследству в виде поместий или иных форм собственности, а явилось исключительно результатом собственного труда. Умело вкладывая капитал во многие промышленные и коммерческие предприятия — в кожевенные заводы, добычу мрамора, изготовление пробок, виноделие, — он неизменно извлекал немалую выгоду. Но большую часть своих способностей и времени наш герой отдал бочарному производству, столь значимому в его родном краю. Достигнув материального благополучия и в сорок лет удалившись от дел, он не захотел довольствоваться ролью богатого рантье-скопидома, озабоченного тем, чтобы как можно экономнее расходовать деньги. Наоборот, Дардантор жил широко, не пренебрегая путешествиями, особенно в Париж, куда он частенько наведывался.

Семья перпиньянца состояла из одного человека — его самого, коим и завершался безнадежно длинный ряд предков. Ни одного родственника ни по восходящей, ни по нисходящей линии, разве что где-то в двадцать шестом или двадцать седьмом колене, а тут, как свидетельствует статистика, все французы, начиная с эпохи Франциска Первого

— Сколько же стульев здесь свободных, дорогой мой капитан! — воскликнул Кловис Дардантор, в то время как метрдотель, преисполненный чувства собственного достоинства, наблюдал за распределением блюд.

— Нетрудно предположить, что число незанятых мест еще больше увеличится, если усилится вокруг волнение на море, — заметил Марсель.

— Усилится?! Да море сейчас точно масло! — отрезал капитан Бюгараш. — Просто «Аржелес» попал во встречное течение, где волны круче. Это порой случается…

— Да, и чаще всего во время завтрака и обеда! — подхватил Жан, сохраняя самую серьезную мину.

К восьми утра на юте еще не появилось ни одного пассажира. Между тем море не было настолько беспокойным, чтобы вынудить их сидеть по каютам. Невысокие средиземноморские волны мягко покачивали «Аржелес». Мирную ночь сменял солнечный день. И только из-за лени путешественники остались на своих койках, вместо того чтобы встретить восход светила. Одни не могли стряхнуть с себя остатки сна, другие предавались неясным мечтаниям. И всех их зыбь укачивала, словно младенцев в колыбели.

Речь здесь, конечно, идет только о тех счастливчиках, что даже в шторм не страдают от морской болезни, а не о бедолагах, чувствующих себя всегда плохо, даже в хорошую погоду. К последним относились супруги Дезирандель и некоторые другие, кто смог бы восстановить свое физическое и душевное равновесие лишь по прибытии судна в порт.

На редкость прозрачный чистый воздух прогревался сияющими лучами. Подрагивала блестками мелкая морская рябь. «Аржелес» шел на скорости десять миль в час, держа курс на юго-юго-восток, по направлению к Балеарским островам. Мимо корабля проплыло несколько судов, украшенных султанами дыма или сверкавших на фоне чуть затуманенного горизонта белизной своих парусов.

Поглощенный своим делом, месье Бюгараш расхаживал по капитанскому мостику. Когда же у входа на ют показались Марсель и Жан, капитан спустился к ним пожать руки: