Триест, столица Иллирии, распадается на два совсем непохожих города: богатый новый город - Терезиенштадт, с прямыми, широкими улицами, на берегу залива, где с давних пор обосновался человек, и бедный старый город, построенный кое-как, зажатый между широкой улицей Корсо, отделяющей его от нового города, и склонами невысокой горы Карст, вершину которой украшает старинная крепость.

Триестский порт защищен молом Сан-Карло, возле которого стоят на якоре преимущественно торговые суда. Здесь околачивается множество бродяг, не имеющих ни кола ни двора, одетых в драные штаны, жилеты и куртки, не нуждающиеся ни в каких карманах, ибо у их владельцев никогда не было и, вероятно, никогда не будет, чем их наполнить; порой эти оборванцы собираются в довольно многочисленные шайки, наводящие страх на местных жителей.

В этот день, 18 мая 1867 года, среди множества бродяг можно было заметить двух человек, одетых немного лучше других. Однако их тоже вряд ли когда-либо обременяло излишнее количество флоринов или крейцеров, для этого им должно было бы улыбнуться счастье. И, право, эти двое готовы были на все, лишь бы заставить его улыбнуться!

Один из них, по имени Саркани, говорил, что родился в Триполитании. Другой - Зироне - был выходцем из Сицилии. Спутники раз десять прошлись по молу туда и обратно и, наконец, остановились на самом его конце. Они пристально смотрели на запад в морскую даль, как будто ждали, что там появится судно, везущее им богатство!

Венгры, или мадьяры, поселились в Венгрии в IX веке христианской эры. В настоящее время они составляют третью часть всего населения страны - более пяти миллионов человек. Являются ли венгры потомками испанцев, египтян или татар, произошли ли они от гуннов Аттилы или северных финнов - вопрос спорный. Да нам это и не важно. Однако следует подчеркнуть, что они не славяне и не немцы и, повидимому, вовсе не желают онемечиваться.

В XI веке венгры приняли католичество, которому остались верны до сих пор, и не раз показали себя ревностными католиками. Говорят они на своем древнем языке, на мягком, благозвучном языке своих предков, так хорошо передающем всю прелесть поэзии, и хотя он менее богат, чем немецкий, зато более краток и энергичен; в XIV и XVI веках он заменил латынь, употребляемую в законах и уложениях, и вскоре стал национальным языком.

Но 21 января 1699 года по Карловицкому договору Венгрия и Трансильвания были присоединены к Австрии.

Двадцать лет спустя было торжественно объявлено, что Австро-Венгерское государство останется навеки неделимым. За неимением сына наследницей престола могла стать дочь, по праву первородства. Благодаря этому новому закону в 1749 году на трон взошла Мария-Тереза, дочь Карла VI, последнего отпрыска мужской ветви Австрийского дома.

В Триесте почти нет «высшего света». Люди разных национальностей и разных сословий встречаются очень редко. Австрийские должностные лица, на какой бы ступени административной лестницы они ни стояли, считают себя представителями светского общества. В большинстве это люди воспитанные, образованные и любезные; но получаемое ими более чем скромное жалование не соответствует их положению, и они не могут тягаться с купцами и финансистами. Богатые семьи редко устраивают приемы, а официальных собраний почти не бывает, поэтому денежные тузы вынуждены демонстрировать свое богатство вне дома: они появляются на улицах в роскошных каретах, а их жены выставляют свои пышные туалеты и драгоценности в ложах «Театро Коммунале» и «Армонии».

Одним из самых богатых домов города считался в то время дом банкира Силаса Торонталя.

Его главе, пользовавшемуся влиянием и за пределами Австро-Венгерской империи, исполнилось в то время тридцать семь лет. Банкир и его жена, которая была на несколько лет моложе, занимали большой особняк на улице Акведотто.

Силас Торонталь считался очень богатым человеком, и, повидимому, не без оснований. Смелые и удачные биржевые операции, крупные дела с обществом «Австрийского Ллойда» и другими торговыми компаниями, значительные вклады, хранящиеся в его банке, должны были приносить ему огромные доходы. Вот почему его дом был поставлен на широкую ногу, а сам он занимал очень видное положение в городе.

Два дня спустя Саркани водворился в доме Ладислава Затмара. Он был представлен Силасом Торонталем и по его рекомендации принят графом Шандором. Итак, банкир и его агент стали сообщниками в этом грязном деле. Какова их цель? Раскрыть тайну заговора, которая может стоить жизни его руководителям. Что это им даст? За донос они получат огромную сумму, часть которой попадет в карман пройдохи, жаждущего легкой наживы, а часть в кассу запутавшегося банкира, неспособного выполнить свои обязательства.

Нечего и говорить, что Силас Торонталь и Саркани заключили между собой договор, по которому обязались разделить поровну будущие доходы. Кроме того, банкир должен был дать Саркани денег, чтобы тот мог вести приличную жизнь в Триесте со своим товарищем Зироне и приобретать все, что потребуется для выполнения задуманного плана. Со своей стороны Саркани в качестве гарантии отдал банкиру копию записки, с помощью которой он раскроет - в этом он не сомневался - тайну заговора.

Многие, пожалуй, обвинят Матиаса Шандора в неосторожности. Вводить неизвестного человека в дом, где решаются самые важные дела, накануне восстания, сигнал к которому будет подан с минуты на минуту, - это и в самом деле может показаться величайшей неосторожностью. Но граф действовал так под давлением обстоятельств.

Во-первых, ему необходимо было привести в порядок свои дела перед тем, как броситься в это опасное предприятие, которое в случае неудачи могло бы окончиться его гибелью или по меньшей мере изгнанием. Во-вторых, он думал, что если введет в дом графа Затмара постороннего человека, то это может рассеять подозрения. Вот уж несколько дней ему казалось, что какие-то шпионы рыщут вокруг дома на Акведотто, и мы знаем, что он не ошибался, ибо этими шпионами были Саркани и Зироне. Неужели триестская полиция что-то заподозрила и следит за ним и за его друзьями? Граф Шандор мог это предположить, во всяком случае он этого опасался. Если место собраний заговорщиков, куда до сих пор не допускали посторонних, стало вызывать подозрения, то лучший способ рассеять эти подозрения - ввести в дом конторщика, который будет заниматься простой проверкой счетов. С другой стороны, могло ли присутствие в доме постороннего человека представлять опасность для графа Затмара и его друзей? Нет, никакой. Шифрованная переписка между Триестом и другими австро-венгерскими городами прекратилась. Все бумаги, связанные с заговором, были уничтожены. Не осталось никаких следов деятельности заговорщиков. Все было подготовлено, все нужные меры приняты. Графу Шандору оставалось только дожидаться подходящей минуты и подать сигнал. Следовательно, если правительство что-то заподозрило, то введение в дом этого конторщика поможет графу отвести от себя подозрения.

Пятнадцать лет спустя после событий, завершивших пролог этой истории, 24 мая 1882 года, в Рагузе, одном из главных городов Далмации, был праздник.

Далмация - всего-навсего узкая полоска земли, расположенная между северными отрогами Динарийских альп, Герцеговиной и Адриатическим морем. Население ее не превышает пятисот тысяч человек, - да и тем живется тесновато.

Славный народ далматинцы! Они неприхотливы, потому что земля тут не отличается плодородием, но, несмотря на пережитые политические превратности, они не утратили чувства собственного достоинства, они не раболепствуют перед Австрией, к которой страна их была присоединена по Кампо-Формийскому договору 1815 года; наконец, они - честны, недаром этот край, по словам г-на Ириарте, прозвали «страной, где двери без замков».

В состав Далмации входят четыре провинции, носящих названия; Зара, Спалато, Катаро и Рагуза. Провинции в свою очередь делятся на округи. Столица одной из провинций - город Зара - является резиденцией генерал-губернатора. Именно в Заре заседает сейм, некоторые члены которого являются в то же время членами Венской верховной палаты.

- Значит, ни с места? - спросил Матифу.

- Что ни с места? - переспросил Пескад.

- Да дела.

- Они могли бы идти походче, слов нет, но могло бы быть и того хуже.

Есть люди, задающие немало хлопот Славе, этому тысячеустому глашатаю, которому приходится возвещать о них трубным гласом всем народам мира.

Таков был знаменитый доктор Антекирт, только что прибывший в порт Гравозу. Вдобавок его прибытие ознаменовалось происшествием, которое и само по себе привлекло бы внимание даже к самому заурядному путешественнику. А доктора Антекирта никак нельзя было назвать человеком заурядным.

Действительно, уже несколько лет вокруг доктора Антекирта создалась своего рода легенда во всех легендарных странах Востока. По всей Азии от Дарданелл до Суэцкого канала, по всей Африке от Суэца до крайних пределов Туниса, по всему населенному арабами побережью и на берегах Красного моря беспрестанно повторяли его имя, как имя человека, стяжавшего славу в области естественных наук, как имя некоего гностика, посвященного в сокровенные тайны вселенной. В библейские времена его назвали бы пророком. В долине Евфрата его почитали бы как потомка древних магов.

Преувеличивала ли молва способности и познания этого человека? Да, преувеличивала, когда делала из него чернокнижника, приписывая ему сверхъестественную власть. В действительности доктор Антекирт был простым смертным - человеком очень образованным, справедливым, проницательным, изумительно прозорливым, обладающим ясным и глубоким умом; к тому же обстоятельства на редкость благоприятствовали ему. Например, в одной из центральных областей Малой Азии ему удалось спасти целое племя от страшной, повальной болезни, против которой он нашел нужное лекарство. Вот чем объяснялась его беспримерная слава.

Появление доктора Антекирта вызвало большой шум не только в Рагузе, но и во всей Далмации. Газеты возвестили о прибытии яхты в гравозский порт, репортеры так и кинулись на добычу, сулившую им захватывающие фельетоны. Владелец «Саварены» не мог уклониться от почестей и избегнуть неприятностей, сопряженных со славой. Он стал героем дня. Им завладела молва. Никто не знал, кто он такой, откуда прибыл, куда направляется. И это разжигало всеобщее любопытство. Ведь когда ничего не знаешь, остается простор для догадок и фантазия разыгрывается вовсю. Всякий делает вид, будто знает больше других.

Желая угодить читателям, репортеры устремились в Гравозу, а некоторые даже проникли на борт яхты. Однако им не удалось повидать того, чье имя было у всех на устах. Доктор никого не принимал. На все расспросы посетителей капитан Нарсос отвечал одно и то же.

- Откуда прибыл доктор?

- Это его дело.

«Средиземному морю придают неизъяснимую прелесть гармонические очертания его берегов, прозрачность воздуха и обилие света... Оно на диво закаляет человека. Оно укрепляет его мускулы, делает его стойким и жизнеспособным, оно порождает наиболее крепкие расы».

Эти прекрасные слова принадлежат Мишле. К счастью для человека, природа, за отсутствием Геркулеса, сама раздвинула утесы Гибралтар и Сеуту, так что образовался Гибралтарский пролив

[6]

. Можно предположить вопреки мнению многих геологов, что пролив этот существует с древнейших времен. Иначе не было бы Средиземного моря. В самом деле: в этом море воды испаряется в три раза больше, чем ее поступает из впадающих в него рек, и если бы не воды океана, мощным потоком вливающиеся в него через Гибралтар, - оно давным-давно превратилось бы в своего рода Мертвое море, а между тем его с полным правом можно назвать морем Живым.

В одном из самых глухих, наименее исследованных уголков этого обширного средиземного озера и укрылся граф Матиас Шандор, чтобы пользоваться всеми преимуществами, какие давала ему мнимая смерть, причем до намеченного срока, до полного осуществления своей жизненной задачи он хотел оставаться доктором Антекиртом.

На земном шаре есть два средиземных моря: одно в Старом Свете, другое - в Новом. Американское Средиземное море - это Мексиканский залив; поверхность его равняется в круглых числах четырем с половиной миллионам километров. Латинское же Средиземное море занимает всего два миллиона восемьсот восемьдесят пять тысяч пятьсот двадцать два квадратных километра, то есть половину поверхности Мексиканского залива; зато Средиземное море разнообразнее по своим очертаниям, богаче обособленными водоемами и бухтами, богаче гидрографическими подразделениями, заслужившими названия морей. Например: Греческий архипелаг, Критское море севернее одноименного острова, Ливийское море - южнее него, Адриатическое море между Италией, Австрией, Турцией и Грецией, Ионическое море, омывающее Корфу, Закинф, Кефаллинию и прочие острова, Тирренское море на западе от Италии, Эолическое море вокруг Липарских островов, Лигурийское море, заливы Лионский, Прованский, Генуэзский, Габес, бухты тунисского побережья, залив Большой Сирт, глубоко врезавшийся в африканский материк между Киренаикой и Триполитанией.

- Прежде всего выслушай историю доктора Антекирта. Она начинается с того момента, когда граф Матиас Шандор погрузился в волны Адриатики.

Несмотря на залпы полицейских, на целый град пуль, я остался цел и невредим. Ночь была очень темная. Видеть меня никто не мог. Морское течение шло от берега в открытое море, и я при всем желании не мог бы вернуться на сушу. Но я этого и не хотел. Лучше было умереть, чем вновь попасть в руки полиции и быть расстрелянным в тюрьме Пизино. Если бы я утонул - все было бы кончено. Если же мне суждено было спастись - меня по крайней мере считали бы умершим. Тогда уже ничто не мешало бы мне покарать виновных, как я поклялся графу Затмару и твоему отцу. И это возмездие я осуществлю любой ценой!

- Возмездие? - повторил Петер это неожиданное для него слово, и глаза его вспыхнули.

- Да, Петер, и ты сам будешь свидетелем этого возмездия, ибо именно для того, чтобы тебя привлечь к нему, я извлек тебя из могилы на рагузском кладбище, где ты был заживо погребен!

Пока на Антекирте совершались описанные выше события, вот что происходило в Рагузе.

Госпожи Батори уже не было в этом городе. После смерти ее сына Борику и кое-кому из их друзей удалось увезти ее из Рагузы. В первые дни можно было опасаться, что несчастная мать потеряет с горя рассудок. И действительно, эта энергичная женщина стала проявлять признаки умственного расстройства, тревожившие докторов. При таких обстоятельствах госпожу Батори по совету врачей увезли в деревушку Винтичелло, к другу ее семьи. Здесь ей был обеспечен прекрасный уход. Но что могло утешить несчастную женщину, лишившуюся и мужа и сына?

Старый слуга решил не покидать ее. Поэтому дом на улице Маринелла был наглухо заколочен, и верный Борик последовал за госпожой Батори.

Имя Савы Торонталь, которую мать Петера Батори прокляла, в их разговорах никогда не упоминалось. Они даже не знали, что ее свадьба отложена на неопределенный срок.

Пока развертывались эти события, так близко затрагивавшие Петера Батори, здоровье его со дня на день улучшалось. Рана почти совсем зажила и уже не внушала никаких опасений.

Но с какой душевной болью думал Петер о матери, о Саве, которую он считал навек утраченной!

А мать? Ведь нельзя же, чтобы она продолжала считать его умершим! Поэтому было решено, что ей осторожно скажут всю правду, чтобы она могла приехать к нему на Антекирту. Одному из агентов доктора, жителю Рагузы, было предписано не терять ее из виду в ожидании полного выздоровления Петера, а оно было не за горами.

Петер решил никогда не упоминать о Саве в разговорах с доктором Антекиртом. Но хотя он и думал, что теперь она жена Саркани, - как ему было забыть ее? Разве он разлюбил ее, хотя и знал теперь, что она дочь Силаса Торонталя? Нет! Разве Сава отвечает за преступление, совершенное ее отцом? Но как бы то ни было, именно это преступление привело к гибели Иштвана Батори. Итак, Петер переживал мучительную душевную борьбу.

Двадцать первого сентября, через три недели после событий, разыгравшихся в Катании, паровая яхта «Феррато», подгоняемая крепким северо-восточным бризом, рассекала воды Гибралтарского пролива, проходя между мысом Европа, английским владением на испанской земле, и мысом Ла-Альмина, испанским владением на марокканской земле. Если верить мифологии, Геркулес, сей предшественник инженера Лессепса, расколол здесь ударом палицы прибрежные скалы, и воды Атлантики хлынули в Средиземное море, образовав пролив в четыре лье шириной.

Все это Пескад не преминул бы сообщить своему другу Матифу, показав ему на севере Гибралтарскую скалу, а на юге - гору Эль-Хорра. Два каменных столба - Кальпе и Авила - до сих пор напоминают нам о знаменитом герое мифологии. Без всякого сомнения, Матифу оценил бы такой «фокус», но зависть ни на минуту не закралась бы в душу скромного и простодушного гиганта. Геркулес из Прованса почтительно склонил бы голову перед сыном Юпитера и Алкмены.

Однако Матифу не было в числе пассажиров паровой яхты, не было среди них и Пескада. Матифу не захотел покинуть раненого друга, и они остались на Антекирте. Если потребуется их помощь, обоих вызовут телеграммой и быстро доставят по назначению на борту одного из «электро», входящих в состав эскадры острова Антекирты.

Доктор и Петер Батори были одни на борту «Феррато», которым командовал капитан Кестрик и его помощник Луиджи. Последняя экспедиция, снаряженная в Сицилию на розыски Саркани и Силаса Торонталя, не дала никаких результатов, так как закончилась гибелью Зироне. Необходимо было вновь напасть на их след, заставив Карпену открыть все, что он знает о Саркани и его сообщнике. Но так как испанец был осужден на каторжные работы и сослан в Сеуту, туда и следовало отправиться, ибо только в Сеуте можно было установить с ним связь.

Путешественник, который сойдет на берег в Гибралтаре, ни за что не догадается, в каком пункте земного шара он находится, если только он не знал заранее, куда направляется привезший его корабль.

Он увидит прежде всего пристань и множество причалов, потом крепостную стену с бастионом и ничем не примечательными воротами, дальше неправильной формы площадь, зажатую между высокими казармами, которые уступами поднимаются по склону холма, и начало длинной, узкой, извилистой улицы, носящей название Мэйн-стрит.

На этой улице, мостовая которой остается сырой в любую погоду, царит неизменное оживление: носильщики, контрабандисты, чистильщики сапог, продавцы сигар и спичек толпятся здесь среди повозок, телег и тележек, груженных овощами и фруктами, взад и вперед снуют мальтийцы, марокканцы, испанцы, итальянцы, арабы, французы, португальцы, немцы. В этом космополитическом смешении народов можно встретить даже граждан Соединенного королевства, представленных по большей части пехотинцами в красных мундирах и артиллеристами в голубых куртках и крохотных плоских шапочках, которые каким-то чудом держатся на одном ухе.

Новоприбывший находится, однако, в Гибралтаре, на Мэйн-стрит, пересекающей весь город от Морских ворот до ворот Аламеды. Отсюда дорога ведет к мысу Европа, в четырех с лишним километрах от города, минуя нарядные виллы, склады со снарядами, артиллерийские батареи различных образцов и систем и проходя под сенью высоких деревьев, среди растительности всех поясов земного шара. Эти четыре километра приблизительно и составляют длину гибралтарского утеса, похожего на безголового дромадера, который лежит, скорчившись, на песках Сан-Рока, а хвост опустил в Средиземное море.

- Семнадцать раз?..

- Семнадцать!

- Да, да! Красное вышло семнадцать раз подряд!

- Возможно ли?

Клуб иностранцев, обычно называемый казино, открывался в одиннадцать часов утра. Игроков было мало, но рулетка уже начала функционировать.

Столы были установлены в строго горизонтальном положении. Малейший наклон их поверхности мог бы повлиять на движение шарика, брошенного на вращающееся колесо рулетки, а игроки воспользовались бы этим в ущерб банку.

На каждом из шести столов, где играли в рулетку, лежало по шестидесяти тысяч франков золотом и ассигнациями, на каждом из двух столов, где велась карточная игра «тридцать и сорок», - по сто пятьдесят тысяч. Это была обычная ставка банка до открытия сезона, и администрации редко приходилось возобновлять ее. Ведь банк всегда остается в выигрыше, взять хотя бы выход нуля в рулетке и рефет в игре «тридцать и сорок». Таким образом, азартная игра не только безнравственна сама по себе, но еще и бессмысленна, так как шансы в ней не равны.

Вокруг столов рулетки уже стояло по восемь крупье с лопаточками в руках. Около них теснились игроки и зрители. По залам расхаживали инспектора, наблюдавшие как за крупье, так и за игроками, а лакеи неслышно прислуживали гостям и служащим, которых насчитывается в казино не менее ста пятидесяти человек.