У раскрытого окна стоит юноша. Длинные чёрные волосы ниспадают на плечи, словно водопад чёрной смолы, каких много в Бездне. Он задумчиво смотрит на ночное небо, и его ровные черты лица освещает полная луна. Цвет глаз нельзя точно разобрать, т. к. в них отражаются звёзды и тёмное небо, делая его взгляд каким-то необыкновенным. Он будто погружает тебя в омут с головой, ты заглядываешь в его душу и не видишь ничего, кроме холодного света звезды. Он не греет, просто светит. Только встряхнув головой удаётся отогнать наваждение, и тогда ты замечаешь его лёгкую ухмылку, но она почему-то не противна, а тебе хочется улыбнуться в ответ. Юноша упёрся руками в подоконник, высунувшись немного из окна, и тяжело вздохнул. Ему снова не спится. Снова его мучают кошмары и снова служанка, перепуганная его криками, стучится в комнату и спрашивает «всё ли в порядке, милорд?». На что юноша отвечает коротким «да». И когда служанка удаляется, он снова откидывается на подушки и закрывает руками лицо. Перед глазами всё ещё встают сцены из кошмара, но вот почему-то когда юноша снова забывается тревожным сном, то не может вспомнить ничего из кошмара. Он уже не раз ходил к придворному магу, но тот лишь разводил руками и ссылался на какую-то особую фазу луны, но такая отмазка не устраивала юного принца. Ему нужно было решение, а не причины. Брат всё время шутил, что, мол, это связано с годовщиной того дня, но юноша ничего не хотел слышать об этом. Он уже давно забыл, он хотел забыть об этом и старался сделать это, погрузив себя в бесконечные поездки по самым дальним уголкам королевства. Даже довелось ему в свои годы побывать в Княжестве Шан, в Подгорном Королевстве гномов, что жили в горах, отделяющих земли королевств от могучего восточного Мортремора — самого грозного из современных государств. А скоро предстояла ещё одна, но это уже его собственная инициатива — он думал, что в пути его кошмары, наконец, отступят и убегут туда, откуда пришли — в царство ночных грёз.

Юноша, прищурившись, пристально всмотрелся в горизонт. Кажется, солнце уже начало подниматься, а значит, ему пора собираться в путь. Кони скоро будут готовы, а просторные покои уже настолько обрыдли ему за два месяца, что он очень сильно хотел покинуть дворец. Отец, брат и мать не раз говорили ему, что он слишком сильно полюбил походную жизнь, но юноша ничего не мог с собой поделать. Что-то тянуло его туда, в далёкие земли и он не верил в то, что это просто романтизм молодости, жаждущий приключений. Дорога стала его домом, а отцовский чертог — просто временным пристанищем. Из-за этого у него часто возникали перепалки со всей семьёй, но в итоге они все опустили руки и повесили на стенах своей цитадели белый флаг.

Однако, мудрый правитель решил направить сына в нужное русло и всё чаще юноша уходил к соседям с посольствами. И всё чаще он возвращался из этих путешествий один — все остальные погибали, но ему удавалось каким-то чудом избежать гибели…причём он платил врагам их жизнями. Юноша покосился на ножны, в которых покоился его верный полуторный меч Диарнис. Он уже много раз спасал ему жизнь, но придворные всё ещё с настороженностью косились на него. Всё-таки уже успевший стать легендарным меч появился непонятно откуда в тот самый день, о котором юноша предпочёл бы забыть, но по какой-то непонятной причине всё ещё «отмечал» его каждый год, к недовольству отца и печальным вздохам его…матери. На самом деле, королева не была его мамой, но он уже привык так её называть. Ему вообще повезло, что его не убили ещё при рождении, а признали. Конечно, не без помощи мага Клохариуса, который очень долго убеждал своего короля оставить мальчику жизнь. И, признаться, венценосный монарх ни на секунду не жалел о своём сердоболии. Как только мальчик начал подрастать, в нём сразу проявился острый ум и покладистость. Однако, было то, что приходилось держать от всех в тайне. А именно — мальчик не имел никакого магического потенциала, он вообще не мог колдовать, а ведь все короли Ланда так или иначе, но были магами и именно этим снискали себе большую известность в других землях. Но поделать было ничего нельзя — бастард был признан и теперь имел такие же права, как и его старший брат, и король надеялся, что его горячий и скорый на драку первенец не сложит свою голову раньше времени, а во всём королевстве думали, что молодой человек, по имени Адриан является прямым потомком и даже вероятным наследником, что под собой подразумевало и владение хотя бы азами магии.

Юноша тряхнул головой и отошёл от окна. «Если так продолжиться, то я сам опоздаю к сбору. Не хочется сразу же потерять уважение своих спутников». И, руководствуясь такими вот мыслями, принц-бастард быстро оделся в свой обычный походный костюм: штаны, не очень грубые кожаные сапоги, свободную рубашку и жилет из очень лёгкой, но прочной ткани, в который к тому же была вшита кольчуга. Этот элемент одеяния не раз спасал ему жизнь — кольчуга была действительно просто отменной, гномьей работы. На жилете сохранилось множество заплат, которые отмечали каждую шальную стрелу и удар мечом, от которого спасала его кольчуга. Многие настаивали на том, чтобы принц восстановил полностью ткань с помощью магии, а то, по словам «матери», он выглядел, «как нищий из Трёхгрошевого Квартала»

Собственно, по этой причине и отправлялся туда принц-бастард. Наёмная армия Султаната славилась своей мощью и дисциплиной (что тем более ценилось, т. к. наёмники всё-таки всегда были наёмниками) и именно поэтому король хотел всё устроить так, чтобы его старший сын женился на старшей дочери Верховного Султана. Т. е. грубо говоря, сейчас Адриан выступал в качестве высокопоставленного свата. И из-за этого ему приходилось брать в это путешествие столько ненужно поклажи, вроде красивой придворной одежды и прочей дребедени, которую он никогда не любил и одевал только по просьбе королевы или отца. И при мысли о предстоящем визите бастард тяжко вздохнул. Хоть официальные приёмы и были его сильной стороной, Адриан просто ненавидел этих напыщенных правителей, придворных и прочих людей, которые слетались ко двору, словно мухи на открытую банку мёда…ну или на труп. И последнее сравнение почему-то нравилось молодому принцу куда больше и казалось более правдоподобным.

Мерный стук копыт раздаётся где-то вдалеке. Вокруг, на сколько хватает глаз, расстилаются недавно засеянные поля. Ни деревень, ни тем более шумных городов никто не встретит здесь на многие мили вокруг (на посевы сюда пригоняли крестьян из деревень около столицы). А ведь когда-то это был самый оживлённый тракт во всём Ланде. Постоянно по нему шли караваны из богатого Султаната, к ним примешивались и повозки Княжества, и даже эльфы иногда им пользовались. Но те годы уже давно прошли. Дорогу размыло, за ней перестали следить, после того как проложили Великий Тракт. Именно по этой древней, как сам Ланд, дороге проходил путь Адриана и четырёх его спутников.

Солнце уже клонилось к горизонту, да и сами путники порядком подустали, из-за чего и решили устроить привал в небольшой рощице, которая неожиданно оказалась неподалёку от самой дороги. Они стреножили лошадей и начали разбивать небольшой лагерь. Всё это проходило молча. Между путниками всё ощутимей была напряжённость, которая в любой момент готова была вылиться в нечто неприятное. Уже совсем стемнело, когда все, наконец, собрались у костра и принялись всё так же молча поглощать скромный ужин, бросая друг на друга угрюмые взгляды исподлобья. Единственным, кто вёл себя спокойно и более-менее дружелюбно, был Син. Первоначальные предположения о том, что ему будет сложно вписаться и закрепиться в команде из-за скрытности даргостцев, оказались неверными. Син вёл себя с остальными участниками предприятия вежливо и выказывал особое почтение Ронтру и Лорайну, называя их не иначе, как «Господин Воин» и «Господин Маг». Вот и сейчас он просто смотрел на едящих людей, изредка бросая взгляды поверх их голов, высматривая что-нибудь в просветах между деревьями, но, не находя там ничего, кроме светлячков, снова возвращался к еде.

Именно поэтому, когда все доели, он не одолел ещё и половины положенной порции.

Смотря на такую вялую работу челюстями, Дорнис, который всё-таки снял капюшон и маску, поморщился:

— Глядя на тебя, мне хочется выплеснуть из себя весь свой ужин. Ты ешь его так, будто там отрава или это самое противное блюдо на земле, — говорил он это с такой миной, что сразу любой бы поверил его словам.