Год 939

Свенельд был из варягов. А так как варягов считали не лучшими стрелками из лука, древлянский князь Мал и затеял это соревнование. Условие поставил: если победит варяг на стрельбище, тогда и поговорят они о задании князя Игоря. А не сможет — пусть придумывает объяснение, отчего не сладилось у него посетить древлянские капища.

Однако Свенельд принял вызов уверенно. Эти дикие древляне мнят себя лучшими стрелками. Что ж, он им покажет, что не зря прославился в степных походах. И он натянул тугой короткий лук на хазарский манер — держа горизонтально, поперек груди.

Древлян это только позабавило. Ишь, что варяг придумал! Ну-ну поглядим. И поглядели. Даже притихли, когда оперенная стрела Свенельда сбила на высокой ели шишку на том же уровне, что перед тем и стрела их князя.

— Ну, Мал, друже, что скажешь теперь?

Поездку по древлянским лесам вряд ли можно было назвать приятной. Чуть проторенная дорога вела чащей, вековые деревья закрывали небо, подлесок наступал на тропу. Вокруг бурелом, непроходимый лес — тяжелые места. Путники двигались уже третьи

сутки.

Впереди на лохматой гнедой ехал Мал, за ним следовало несколько его бояр, молчаливых, хмурых, в надвинутых до самых глаз шапках с провисшим от влаги мехом. То один, то другой из них порой оглядывался на следовавшего во главе русичей Свенельда. Посадник был в воинском облачении: в высоком шишаке, в кольчуге мелкого плетения, подбитом волчьим мехом кожаном плаще.

На ночь останавливались в древлянских селищах, а с утра — вновь в путь. Мал свое гнул: дескать, капища далеко, а погода не располагает к дальним переходам, дождю конца нет. Вот дождались бы мороза… Но Свенельд только приказывал — веди, и Мал не смел перечить. Да и сам Свенельд был непривычно угрюм, напорист, непреклонен. Даже нескончаемый осенний дождь был ему нипочем.

В глухом лесу пришлось растянуться цепочкой. По приказу Свенельда сразу за ним ехал уный Коста. Парень был доволен, что посадник приблизил его к себе. Коста даже напевал что-то тихонько, только однажды громко заметил, что не иначе как волхвы постарались с ненастьем, ибо, когда он перед поездкой нес ночной дозор, небо было ясным, светил месяц и ничего не предвещало дождей. Свенельд тоже это помнил. Помнил, как выл на луну, задрав собачью морду. Но он заставлял себя не вспоминать об этом. После всего происшедшего, после ночного кошмара в нем только окрепло желание разобраться с древлянским колдовством.

Первый день, когда они отъехали от Искоростеня, дорога была еще сносной, да и места сначала были вполне обжитыми — встречались погосты с резными изваяниями божеств — Сварога, подателя огня, Белеса, с увенчанным рогатым черепом навершием, Стрибога — покровителя ветров и подателя удачи на охоте. Через ручьи были перекинуты мостики, попадались отдельные землянки, от которых тропки вели к довольно обширным родовым селищам — до двадцати дворов. Все это были селища древлянских родовых общин, однако пока они не встретили ни одного капища, как бывает обычно в других землях.

После второй ночевки места стали более дикими. Лишь изредка попадался сруб избы или встречалась землянка с присыпанной хвоей дерновой крышей, но опять же — ни одного капища, куда принято сходиться для приношения треб.

Свенельду казалось, что после случившегося он всю ночь будет ворочаться, размышляя о пережитом. Но едва он хлебнул крепкого местного меда и коснулся головой расстеленной на полатях в дымной натопленной избе медвежьей шкуры, как провалился в сон.

Спал варяг долго и сладко. А проснувшись, увидел, что в открытое волоковое оконце, куда голубоватой струйкой выходил дым, льется ясный дневной свет.

Его и еще нескольких кметей

[22]

разместили на постой в самой большой избе, у старосты. Здесь уже все встали, бабы хлопотали у очага, плакал ребенок в люльке, мычала за перегородкой корова. Мужчины сидели на большой скамье вдоль стены.

Свенельд, позевывая со сна, направился к ним. По пути огляделся. Помнится, он уже бывал тут. Тогда их хорошо принимали. Варяг даже усмехнулся своим воспоминаниям. Так отчего же древлянин Мал так хотел завести их в это селище? Из простого гостеприимства?

Сам Мал сидел у очага в расстегнутой на груди рубахе, пил из резного ковша-утицы да о чем-то толковал с местным старостой. Старосту этого Свенельд тоже вспомнил — здоровенный лысый мужик с длинной бородой. Лицом угрюм, но, заметив подходившего варяга, выдавил какое-то подобие улыбки, встал, поклонился.

Ночь сгустилась до черноты дегтя, луну затянуло пеленой туч, и все сильнее стал сбиваться туман. Особого холода не чувствовалось, зато вокруг, как и раньше, ощущалось какое-то движение — слышались вздохи, легкие всплески воды, даже приглушенное хихиканье. Однако Малфутка спокойно шел вперед, словно и не замечая ничего. Юный древлянин отдал свой факел спутнику, а сам пробирался во мраке, так уверенно обходя заводи и безошибочно выводя на сухие проходы, будто видел в темноте не хуже, чем днем. Варягу от этого стало не по себе, но, в любом случае, на этого мальчика у него была вся надежда.

Порой Свенельду опять мерещилось всякое: под корягами и среди сухих камышей чудились вспыхивавшие парные зеленые огоньки — словно путников провожали внимательные взгляды чьих-то глаз. Один раз, не удержавшись, он окликнул Малфутку:

— Ты заметил?

— Что?

Свенельд промолчал.

Предутренняя осенняя хмарь расходилась серым полумраком. Светлело словно с трудом. И все же постепенно очертания стали четче, бледные заводи Нечистого Болота встречались реже, а впереди замаячил высокими бурыми кронами лес.

— Ну, и где мы? — спросил Свенельд, оторвавшись от фляги с водой, которой поила его девушка.

— Не все ли тебе равно? Говорила же, к подруге моей идем. Там и схоронимся на несколько дней, раны подлечим.

В ее голосе чувствовалось усталое раздражение. Свенельд смолчал. К чему расспросы? Ему самому не сладко, что же говорить о юной древлянке. Последние версты она почти тащила его на себе, он ослабел от потери крови, хотя Малфутка и перевязала его, как могла, куском ткани от своей рубахи.

— Скоро придем, — сказала проводница, вновь увлекая посадника в чащу подступившего леса.