Милая, тревожная романтика детства! Приходит час, и она подступает к сердцу каждого, стискивает его своими сильными руками и переносит в далекие края, в неведомые страны, через океаны и моря, через горные вершины, покрытые вечными снегами.

Неистребима романтика путешествий! Вечно стремление к познанию нового, желание встретиться лицом к лицу с опасностью, преодолеть ее, выиграть схватку в единоборстве с природой!

Не в этом ли всепобеждающем стремлении приобщиться к приключениям и путешествиям скрыт успех, которым пользуются у молодых читателей такие книги, как "Путешествие на Кон-Тики" Тура Хейердала и "За бортом по своей воле" Алена Бомбара?

Норвежский ученый Хейердал на простом плоту вместе со своими самоотверженными товарищами проделал головокружительное по смелости и решительности путешествие через Тихий океан, для того чтобы доказать справедливость своего научного предположения о якобы происходившем в далекие времена переселении жителей Южной Америки на острова Океании. В те далекие годы не было никакой морской техники, кроме плотов. Ну что ж, — рассуждал Хейердал, — и в наш век, век авиации и трансокеанских лайнеров, мы произведем эксперимент на уровне древности. Я докажу, что я прав — люди прошлого могли пересекать океаны на плотах.

Был построен обычный плот из бревен легчайшего дерева — бальзы. Был поднят парус, и шестеро энтузиастов пересекли океан так, словно не было ни радио, ни авиации, ни пароходов.

Я поглощен шумом моря. Мой плот все глубже погружается в ночной мрак. Всматриваясь, я с трудом различаю показания компаса — вест-тень-норд. Он тускло освещен фонарем, который спрятан от ветра в старом ящике из-под яблок, привязанном к бамбуковой палубе.

Сидя у штурвала, я пристально смотрю в темноту. Я наблюдаю за гротом

[1]

, который гонит в ночи мой плот. Этот парус похож на огромный плуг, бороздящий море, или на высокую арку ворот, ведущих в Тихий океан. На плоту я один, если не считать кошки и попугая... Со дня отплытия из Кальяо прошел уже месяц.

Возле меня одна за другой вырастают волны. Они разбиваются о бревна и погребенный в пене руль. Иной раз высокая волна, кажется, вот-вот обрушится на плот. Я прислушиваюсь к свисту в снастях, стараясь определить, не усилился ли ветер. Ванты

[2]

натянуты, как стальные стержни. Надо ослабить парус. Плот идет правым галсом

[3]

. Теперь все в порядке, и я пробираюсь назад, на корму; из-за бортовой и килевой качки плот то и дело круто накреняется, и я, ухватившись одной рукой за какой-либо неподвижный предмет на палубе, не отпускаю до тех пор, пока не найду опоры для другой руки. Когда плотом управляет один человек, нужна быстрота, и именно поэтому я не протянул вдоль палубы предохранительных лееров

[4]

— они мешали бы мне двигаться по ней.

Только от стойки грот-мачты к корме тянется леер. Я ухвачусь за него в последней отчаянной попытке спастись, если меня захлестнут волны.

Снова я усаживаюсь у штурвала и наблюдаю за курсом. Несколько дюймов

[5]

слабины

[6]

подняли парус еще выше и улучшили ход. Я делаю усилия, чтобы не смыкались глаза. Я измучен, но уже давно не обращаю на это внимания. С тех пор как плот отплыл из Кальяо, я сплю каких-нибудь два — три часа в сутки, да и то урывками, по десять — пятнадцать минут.

Самое позднее в конце 1953 года я должен был бы поехать в Эквадор, страну бальcовых деревьев, и, добыв там подходящие для плота бревна, приступить к его постройке. Но уже кончался октябрь, а я все еще не нашел человека, который финансировал бы мое путешествие.

Я встречался со множеством людей. В числе их были и такие, которые финансировали театральные постановки на Бродвее, были богачи, жаждущие известности, были и театральные деятели, но я не встретил никого, кто согласился бы субсидировать человека, решившего в одиночестве совершить путешествие на плоту через Тихий океан.

Однажды в субботу мы с Тедди отправились в Милфорд, в штате Коннектикут, чтобы провести конец недели с нашим другом Вернером Велком, с которым я не виделся уже несколько лет.

Будучи уверен, что мой друг не заинтересуется моим предприятием, я рассказал ему о своем проекте, добавив, что мне нужен предприниматель, который финансировал бы мое плавание. Велк был промышленник, человек, вечно занятый машинами и деловыми операциями. Он молча выслушал меня, а спустя час спокойно сказал:

— Я поддержу вас, Бил, если Тедди разрешит вам отправиться в это путешествие.

Плантатор-эквадорец повернулся и указал пальцем какое-то место на карте, которую он держал в руке, затем, посмотрев в маленькое окно нашего одномоторного самолета, жестом показал на лежащие под нами джунгли. Он что-то сказал, но из-за рева мотора я не разобрал его слов. Взглянув снова на карту, он свернул ее и что-то прокричал на ухо летчику, который в ответ кивнул головой. Мы летели на высоте около тысячи пятисот футов

[20]

. Внизу, насколько хватал глаз, лежал зеленый массив экваториальных джунглей, простиравшихся влево до подножия Анд и разрезанных прямо под нами широкой разветвленной рекой с лабиринтом водных путей, усеянных лесистыми островами. Мы летели на юг, на плантацию моего спутника.

Было второе марта. Прошло почти два месяца с тех пор, как я покинул Нью-Йорк, и, хотя в поисках бальзовых деревьев нужного мне размера я пролетел над джунглями тысячи миль, мне до сих пор не удалось их разыскать.

Время истекало. Чтобы закончить путешествие до того, как ураганы начнут свирепствовать в западной части Тихого океана, я должен был уже в конце апреля находиться в океане и плыть по течению Гумбольдта.

На протяжении двух месяцев я летал над джунглями Эквадора то на небольших частных самолетах, то на самолетах авиалиний, летал во время тропических ливней и шквалов, в туманы и грозы, сопровождавшиеся разрядами, похожими на взрывы атомной бомбы. Не раз я находился на волосок от смерти, как настоящий летчик высшего класса. Едва не касаясь верхушек деревьев, мы снижались на сырые, а иной раз залитые водой посадочные площадки, слабо различимые сквозь чащу бананов.

Я видел тысячи бальзовых деревьев, но лишь немногие из них были больше восемнадцати — двадцати дюймов в диаметре. Такие деревья годились только для лесопильных заводов. Из них изготовлялись превосходные пиломатериалы. Лесорубы, имеющие лишь одну упряжку волов, сравнительно легко управлялись с ними, волоча срубленные стволы к дорогам или ближайшим притокам. По этой причине здесь не давали деревьям вырастать до больших размеров. Вначале мне хотелось найти деревья в три фута диаметром, теперь же я был бы рад добыть бревна толщиной хотя бы в два с половиной фута.

Время истекало. Прошло еще восемь дней, наступило 10 марта. Посчастливится ли мне на этой гасиенде, и найду ли я сегодня бревна?

Мы ехали гуськом в полумраке джунглей, остерегаясь лиан, папоротников, веток, которые приходилось раздвигать, и низко пригибаясь, чтобы удержаться в седле. Наши лошади были взмылены, забрызганы грязью, искусаны москитами, они спотыкались о корни деревьев, перебирались через лужи, обходили буреломы и с великим трудом преодолевали болота. Однако они продолжали уверенно и неустанно двигаться вперед.

Затем мы поехали по открытым местам, пустив лошадей быстрой рысью, и выбрались на тропу, ведущую к отдаленной границе гасиенды "Клементина", принадлежащей одному шведу. День начался дождем, который немного ослаб, когда мы садились на лошадей, но затем он перешел в устойчивый секущий ливень. Из-за жары никто из нас не захватил плаща, и мы промокли до нитки; мы сидели на лошадях молча, окоченев, сгорбившись, а мокрые ветки осыпали нас брызгами.

Впереди показался свет, и мы выехали на берег реки. Когда я увидел белые, пенистые воды, мчащиеся бурным потоком и разбегающиеся среди валунов, на мгновение мне показалось, будто я на Аляске. Совсем как снежные просторы Аляски. Это было легко себе представить, ибо я насквозь промок и озяб.

Мы соскочили с лошадей, поправили седла и поводья, нарубили прутьев, чтобы, перебираясь через реку, подстегивать лошадей. Нас было трое: помощник управляющего "Клементины", проводник-эквадорец и я. Мы вошли в реку вслед за проводником, который хорошо знал брод, и медленно продвигались, осторожно ступая и ведя лошадей не поперек течения, а наискось, чтобы их не свалило с ног. В речном дне было множество ям, вымытых стремительно несущимся потоком, и порой наши лошади проваливались в воду по самое брюхо.