Мастер-ремонтник Джек проснулся от неприятных ощущений: в глазах — яркий свет, в ушах — звон, тупо болит спина.

Он уснул на маленьком диванчике в свободной спальне, где держал свой видеомагнитофон «Бетамакс» и широкоэкранный телевизор, к которому сейчас повернул голову. Нервный треск шестифутового экрана, мерцающего словно кусок светящейся твидовой материи, сливался с шумом работающего на полную катушку оконного кондиционера, который занимал всю правую половину двойного окна.

Джек со стоном поднялся и выключил телевизор. Неприятный треск прекратился. Он наклонился и дотронулся до кончиков пальцев на ногах, затем сделал несколько круговых движений бедрами. Его мучила боль в спине: этот диван явно не предназначен для сна.

Джек шагнул к «Бетамаксу» и извлек кассету. Он заснул на заключительных кадрах «Франкенштейна» 1931 года, первой части из его собрания фильмов режиссера Джеймса Вейла.

«Бедняга Генри Франкенштейн», — подумал он, засовывая кассету в коробку. Несмотря на всеобщее мнение, Джек не сомневался, что тот был в своем уме.

Кусуму Бхакти не понравилось это заведение, пропахшее жареным мясом, алкоголем и посетителями, принадлежащими к нижней касте. Безусловно, самое гнусное место, куда он имел несчастье попасть в этом городе. Возможно, находясь здесь, можно даже загрязнить свою карму.

И конечно же этот заурядного вида человек лет тридцати пяти явно не тот, кто ему нужен. Типичный американец: чей-то брат или сын, один из тех, кто ежедневно проходит мимо вас и вы даже не замечаете его. Ничем не примечательный, слишком обычный, обыкновенный, чтобы справиться с делом, о котором Кусум собирался поговорить.

«Если бы только я был дома...»

Да. Будь он в Бенгалии, в Калькутте, у него вес было бы под контролем. Тысячи людей прочесывали бы город в поисках преступника. А когда бы его нашли, он оплакивал бы и проклинал день своего рождения до тех пор, пока не отправился бы в мир иной. Но здесь, в Америке, Кусум вынужден выступать в роли просителя и, стоя перед этим чужаком, молить его о помощи. От этого Кусума просто тошнило.

— Вы тот самый? — спросил он.

Джек вернулся на свое место и продолжил изучать индуса. В его пользу говорило то, что он даже не вздрогнул — или очень плохая реакция, или вместо нервов у него стальные канаты. Джек решил, с реакцией у Кусума все в порядке.

«Еще нас всех сделает, — подумал он. — Интересно, как он потерял руку».

— Вопрос довольно спорный, — сказал Джек. — Найти конкретного хулигана в этом городе — то же самое, что ворошить осиное гнездо в надежде найти осу, которая тебя укусила. Если ваша бабушка достаточно хорошо рассмотрела его, ей следует пойти в полицию и...

— Никакой полиции! — быстро проговорил Кусум.

Как раз эти слова Джек и жаждал услышать. Занимайся этим делом полиция, его бы не пригласили.

Джек следовал за Кусумом по коридорам больницы Святой Клер, пока они не вошли в отдельную палату, где около постели больной дежурила частная медсестра. Комната была темной, и только небольшая лампа в дальнем углу отбрасывала тусклый свет на постель. Леди была очень старой. Седые волосы обрамляли смуглое лицо, покрытое множеством морщин, скрещенные руки сжимали простыни на груди. В глазах затаился страх. Неровное дыхание и посвистывание ветра за окном были единственными звуками, нарушающими тишину.

Стоя в ногах у постели, Джек почувствовал знакомый приступ ярости, разлившейся по всему телу. Несмотря на все, что ему пришлось пережить, видеть и слышать, он так и не смог научиться отстраненно воспринимать подобное. Пожилая женщина, беспомощная и избитая. Это зрелище рождало в нем желание что-нибудь сломать.

— Спросите, как он выглядел.

Кусум протрещал что-то непонятное. Женщина ответила тихим, медленным, полным боли, хриплым шепотом.

— Она говорит, что он выглядит, как вы, только моложе, — сказал Кусум, — и волосы светлее.

Вернувшись в темноту больничной палаты, Кусум тут же подошел к постели и опустился в кресло. Он взял слабую руку, лежащую на одеяле, и начал изучать ее. Кожа была сухой, горячей и морщинистой. Казалось, рука состоит лишь из кожи и костей, в ней не было никакой прочности.

Глубокая печаль охватила его.

Кусум поднял глаза и увидел мольбу в ее глазах. Мольбу и страх. Он и сам изо всех сил старался не показать, что боится.

— Кусум, — сказала она на бенгали болезненно-слабым голосом. — Я умираю.

Он это знал, и слезы душили его.