Они летели, то набирая высоту, то стремительно опускаясь прямо в объятия низких грозовых туч. Воздух был пронизан электричеством, буквально напитан им. Потоки потрескивающих искорок взрывались от сильных движений крыльев Алисы, вызывая в памяти странные образы, заставляя мурашки пробегать вдоль спины. Приближалась одна из тех весенних гроз, о которых сотни лет назад писались поэмы другого мира.

– Томас!

Ветер заглушал ее голос.

Но вожак должен все замечать, так говорил закон, а уж закон ее Вожак чтил куда сильнее прочего. На одно короткое мгновение он будто растерялся, оторвав напряженный взгляд от небесной пелены и оглянувшись на девушку. Она не могла видеть его серые с медными крапинками глаза, но отлично представляла, как секундная растерянность сменяется раздражением.

Он говорил Городу: попутчик задержит его в пути, а вылазка провалится из-за мелочи, тем более из-за обузы, пусть она и обладала ловкостью. Была Крылатой.

– Получается, нам нужно выбрать Вожака и смертника? – Долговязый Тод скривил губы, такие тонкие и длинные, что его рот напоминал шрам. – Безумие – предлагать нам сделать выбор. В том-то и смысл Братства, что мы все равны друг перед другом и есть Вожак, который все решает.

– Так давайте выберем Вожака, а он своим первым решением определит того, кто полетит помирать в пустыне!

– Сразу было ясно, ничем хорошим новости нам не аукнутся…

– Ты бы не молол глупости, брат, дай послушать, что люди говорят!

– Так, кто теперь Вожак-то? Эй, народ, кто Вожак?

Тетка Шая ахнула и опустилась на скамейку, когда девочка, ее любимая девочка, вышла от дверей в свет. «На ней просто лица не было, иначе не скажешь», – потом говорила она соседям, сглатывая подступавшие к горлу слезы.

И правда, Алиса была слишком бледной и смотрела на тетку совершенно безумными глазами, полными какого-то невозможного, звериного ужаса.

– Деточка, да что это ты? – ахнула та, протягивая к Алисе свои натруженные руки. – Где Лин? Он тебя обидел, паршивец?

– Нет. Все хорошо. Он теперь Вожак, тетя. Лин – Вожак Крылатых. – Девушка присела на край лежанки у входа, разглаживая руками складки покрывала.

– Вожак? – Шая села рядом и попыталась обнять Алису, но та отшатнулась, а потом глухо всхлипнула. – Так это ж хорошо! Паек увеличат, дом свой дадут. Глядишь, женится еще гуляка наш. Лиса, с тобой-то что?

Алисе снилось, что перед ней раскинулось бескрайнее море, будто кто-то уронил у ее ног синее полотно и оно развернулось до самого горизонта. Она никогда не видела моря. Старая Фета, шамкая беззубым ртом, часто рассказывала, как прохладны бывали воды, как шумели волны, накатывая на берег и отбегая, накатывая и отбегая, и что смотреть на это можно было часами. Как воздух пах солью, как соленая морская вода, попадая в рот, горчила на языке, но не той мерзкой горечью, какой полнится воздух, которым сейчас дышат люди. То была живительная горечь простора и воды. Эти слова приходили во снах яркими образами, даже в бреду трансформации Алиса видела морскую гладь и волны, бегущие по ней наперегонки.

Она проснулась резко, словно что-то толкнуло ее в грудь: сердце пропустило удар и тревожно забилось. Алисе понадобилась пара мгновений, чтобы понять, где она находится. Лин спал, отвернувшись к стене. От него пахло теплом сонного человека.

Вчера она прижалась губами к его сухим губам, желая закрепить клятву, сделать ее непреложной. Но когда Лин ответил на поцелуй, ей ничего не осталось, как закрыть глаза и шагнуть вперед. Так падают со скалы во время Испытания: наставник просто толкает юнца, стоящего на краю, внезапно и резко, чтобы тот почувствовал весь ужас падения и всю неописуемую сладость мгновения, когда крылья вдруг распахиваются за спиной, а медальон нагревается, раскачиваясь в такт мерным взмахам.

Алиса знала, что крылья не дадут ей разбиться: какой бы высокой ни была скала, каким бы долгим ни оказалось падение – страх обязательно сменится восторгом. Но вчерашний страх не смогло исцелить, утолить его, лишить значимости ничто, кроме губ Лина, который покрыл ее тело нежными поцелуями.

Уже проваливаясь в сон, она чувствовала на себе его ладони, будто Лин силился запомнить ее, запечатлеть в памяти вот такой – обнаженной, кутающейся в тонкое одеяло на его лежанке, где они еще детьми болтали дотемна, читали потрепанные книжки и дрались за единственного игрушечного солдатика. А теперь Крылатый спал, и его отросшие волосы путались на подушке с ее волосами.

Пустыня тянулась до самого горизонта. Глазу путника просто не за что было уцепиться: ровная темно-серая, бурая, ржавая плоть земли воплощала собой смерть всего живого. Зола вперемешку с пылью давно уже стала плотной коркой. Огонь, бушевавший тут сотню лет назад, пожрал все, до чего смогли дотянуться его жадные языки.

Если в Городе кто-то осмеливался говорить об Огне, то казалось, что воздух нагревался рядом с рассказчиком. Никто не знал, почему некогда полные жизни земли вдруг вспыхнули, чтобы гореть дни и ночи. Никто не знал, как получилось выжить в огненном кольце остатку человеческого рода и есть ли другие Города. Почему Огонь отступил, что спугнуло его, что насытило. Никто не знал, вернется ли Огонь, чтобы закончить начатое.

Алиса уже потеряла счет времени их полета, Вожак задавал выматывающий ритм, двигаясь так уверенно в одном направлении, будто впереди был видимый только ему ориентир. От земли тут и там поднимались небольшие пыльные вихри, на зубах у девушки скрипел то ли песок, то ли прах, пробивающийся даже через ткань повязки, плотно прилегающей к лицу. Небо казалось ей нарисованной кем-то унылой картиной.

В детстве пустыня представлялась Алисе загадочным местом вечных приключений. Ей думалось, что именно там протекает настоящая жизнь. Что Город – лишь подобие невероятного, жуткого, но пленительного мира, скрывающегося внизу, за Чертой.

Алиса так лихорадочно ждала своей первой вылазки. Сон не приходил к ней всю ночь накануне, она ворочалась в постели, пока Лин не бросил в нее подушку через всю комнату, проворчав, что либо у нее песчаные блохи, либо она самая спятившая из Крылатых, которую он знает.