Вот уже шесть дней море бушевало так неистово, что казалось, этому ужасу не будет конца-края. Судно отнесло на юго-восток и, очевидно, довольно далеко. Определить в точности наше местоположение было невозможно. Обескураженные, измотанные бессонными ночами и непрерывной борьбой со штормом, все как-то сникли. Мачты корабля сломались и оказались за бортом; судно дало течь, и вода потихоньку прибывала. Матросы, бранившиеся раньше на чем свет стоит, теперь приумолкли и вдруг стали молиться, давая нелепые обеты Богу. Но, уповая на Его милость, они все же рассчитывали и на свои силы.

— Дети, — сказал я испуганным и плачущим сыновьям, а их у меня было четверо, — если Господу будет угодно спасти нас, Он, безусловно, сделает это; но если нам суждено умереть, умрем не ропща. Встретимся уже там, на небесах.

Моя жена, доброго нрава женщина, поначалу не могла сдержать слез, но потом быстро овладела собой и ласково заговорила с прильнувшими к ней ребятишками. Я же в смятении не знал, что и делать. Но вот несчастные мальчишки внезапно, как по команде, опустились на колени и начали молиться. Не могу передать охватившее меня чувство: дикий вой бури, почти светопреставление, а они, эти юные создания, не выказывают ни страха, ни отчаяния.

Матушка не заставила себя долго упрашивать и немедленно приступила к рассказу.

— Если говорить начистоту, — начала она, — ты не особенно горел желанием узнать, как мы тут жили без вас, ведь за целый вечер не дал мне словечка вставить. Но зато теперь я возьму свое — выговорюсь полностью. Слушайте же!

Встав рано поутру, прикинув и так и этак, я поняла, что вы явитесь нескоро, и решила действовать на свое усмотрение. Под лежачий камень, известно, вода не течет. Первое, чем следовало, по-моему, заняться, — найти более удобное место для жилья, ведь на берегу с утра до вечера жарко; это не только неприятно, но и вредно для здоровья.

Возвращаясь в Соколиное Гнездо, я заметил на берегу множество досок от носовой части корабля, вполне пригодных для запланированного строительства. Из Палаточного дома следовало ведь перевезти не только кадку с маслом, но и прочие необходимые вещи. Значит, решено: утром — за досками, а в помощники возьму Эрнста. Ранняя прогулка, быть может, встряхнет и взбодрит его; Фриц же как самый старший и самый сильный останется дома для охраны и защиты.

Едва забрезжил рассвет, я был уже на ногах и пытался растормошить заспанного и зевающего Эрнста. Спускались мы с Воздушного замка осторожно, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить наших. Взяли с собой осла, а чтобы он не шел незагруженным, привязали к нему один огромный, срубленный с нашего дерева ветвистый сук, необходимый для выполнения задуманного предприятия.

Поход длился недолго. Прибыв к месту назначения, мы сложили нужные нам доски на прочные ветки сука, притащенного ослом, получилось нечто вроде санок-волокуш. Кроме досок на берегу был обнаружен полузасыпанный песком сундук, его тоже погрузили на «сани», и только тогда обоз тронулся в обратный путь. Иногда приходилось снимать доски и пользоваться ими как рычагами, помогая ослу тащить тяжести на трудных участках дороги.

На следующее утро все в один голос закричали: «Делаем свечи! Делаем свечи!» И как я ни отнекивался и ни сопротивлялся, в конце концов пришлось уступить. Мы тотчас приступили к изготовлению свечей из ягод воскового растения: выбрали самый большой котел, наполнили доверху ягодами, поставили на огонь и, пока ягоды варились, скручивали фитили из ниток распущенной парусины. Когда же в котле образовалась густая масса зеленого цвета с приятным запахом, перелили ее в другой котел и стали раз за разом окунать туда фитили, пока они не обросли достаточно плотным слоем воска. Затем для окончательного затвердевания свечей их развесили на ветках в тенистых местах. Самоделки вышли, конечно, не без изъяна — не очень гладкими, не очень ровными и не очень толстыми. С наступлением темноты мы их опробовали — фитили горели ровно и ярко. Довольные результатами, все не спеша разделись и легли почивать в нашем Воздушном замке.

Успех со свечами воодушевил нас на новые деяния. Матушка, например, давно мечтала сбить сливочное масло из сметаны, которой было у нас в избытке. И я догадался, как исполнить ее желание.

Трудно передать словами охватившие нас радость и восторг, когда после долгих, показавшихся почти вечностью ненастных дней небо вдруг прояснилось и выглянуло солнышко. С каждым днем становилось теплее и теплее. Мы выползали из душных покоев с криками ликования, жадно вдыхая свежий воздух. Было невозможно отвести взгляд от свежей, буйно пробивающейся из-под земли молодой зелени. Природа оживала, природа просыпалась от зимней спячки. Каждое божье творение свидетельствовало о нарождающейся жизни. Вмиг забылись недавние горести и печали. Хотелось думать только о лете; предстоящие работы казались детской забавой.

Все наше садово-огородное хозяйство говорило о благополучии; доверенные земному царству семена дали первые всходы, свежие светло-зеленые листочки и веточки украшали деревья; цветы и травы покрыли богатым разноцветным ковром землю. Воздух был напоен запахами и благовониями молодого цветения, птицы оставляли зимние квартиры, порхали и весело щебетали, возвещая многоголосым пением, что грядет весна.

С новыми силами и с новым оптимизмом мы принялись за работу — убирать и чистить Воздушный замок, ибо дожди и опавшие листья основательно его подпортили. Несколько дней потребовалось для наведения порядка: освободили проход по винтовой лестнице, придали помещениям меж корнями прежний вид, подправили все, что пришло в негодность. И наше жилище вновь приобрело вполне пристойный вид.

Хорошая погода установилась со второй половины октября. Здесь, в Южном полушарии, под девятнадцатым градусом широты, между экватором и тропиком Козерога, зима не бывает холодной, а весна начинается в октябре

[91]

.

Обитателям Новой Швейцарии не терпелось приступить к привычным летним работам.

После одиннадцати лет, проведенных на этой земле, колонисты так и не знали, принадлежит ли она к материку, омываемому Индийским океаном, или географы должны считать ее островом.

Когда на Акульем острове раздались два пушечных залпа, эхо, отражаясь от скал, отчетливо донесло звуки выстрела до Скального дома. Прибежавшие на песчаный берег Церматт, его жена, сыновья и Дженни увидели, что по направлению к Соколиному Гнезду медленно плывет по небу беловатый дымок. Поприветствовав его взмахами платков и криками «ура», все собирались вернуться к прерванным делам, но их остановил возглас Дженни, смотревшей в сторону острова в подзорную трубу:

— Они уже возвращаются!

— Так скоро? — удивился Эрнст. — Они едва успели разрядить пушки… Что за поспешность?

Небольшой английский корвет «Ликорн» совершал рейс из Сиднея к мысу Доброй Надежды в Южной Африке. Экипаж состоял из шестидесяти человек команды и командира корабля лейтенанта Литлстона. Кроме того, на борту находилась одна английская семья, хотя, как правило, военный корабль не имеет права перевозить пассажиров. Исключение сделали для механика-строителя господина Уолстона, он по нездоровью вынужден был возвратиться в Европу. Его сопровождали жена и две дочери — Анна и Долли, семнадцати и четырнадцати лет. Их единственный сын, Джеймс, в это время жил со своей семьей — женой и маленьким ребенком — в Кейптауне.

В июле 1816 года «Ликорн» покинул порт Сидней и, обойдя южное побережье Австралии, взял курс на северо-восток.

Такое направление корвет взял не случайно. По распоряжению Адмиралтейства

[109]

Великобритании цель его плавания в этих широтах — у западных берегов Австралии или на соседних островах — поиски возможно спасшихся после гибели «Доркаса» людей, о которых в течение последних тридцати месяцев не поступало никаких известий. Точного места крушения не знали, но в том, что произошла катастрофа, никто не сомневался: в море подобрали и доставили в Сидней второго боцмана и трех членов команды корабля. Из находящихся в большой шлюпке спаслись только эти четверо, что же касается остальных — капитана Гринфельда, матросов и пассажиров, а среди них была дочь полковника Монтроза, — то, судя по рассказам боцмана, они скорей всего погибли. Однако британское правительство решило произвести тщательные поиски в восточной части Индийского океана, где от открытого океана отделяется Тиморское море

[110]

. Там множество островов, редко посещаемых торговыми судами. Вполне вероятно, что катастрофа с «Доркасом» могла произойти вблизи одного из них.

Пора рассказать читателю о первых десяти годах, проведенных потерпевшими кораблекрушение на «Лендлорде» в Новой Швейцарии, о событиях их жизни, изложенных в дневнике Церматта.

Итак, седьмого октября 1803 года швейцарская семья оказалась заброшенной на неизвестный берег в восточной части Индийского океана.

Корабль «Лендлорд», на котором находились швейцарцы, сбился с пути на седьмой день ужаснейшей бури в необъятном океане. По всей видимости, их отнесло к югу, далеко от места назначения — порта Батавия

[122]

. В двух лье от неизвестной земли корабль наткнулся на группу подводных скал и затонул.

Можно себе представить, как беспокоился Церматт, думая об опасностях, подстерегавших сына в этой поездке. Но он не мог ни остановить его, ни следовать за ним, и шлюпка продолжала свой путь к мысу Обманутой Надежды.

Дома Йоханн не стал объяснять настоящей причины отсутствия сына, чтобы не волновать своих близких. Он сказал лишь, что Фриц решил произвести разведку западного берега острова. Но когда сын не появился и на третий день, обеспокоенный отец решил отправиться на его поиски.

Двадцатого апреля, на рассвете, вся семья, взяв запас продовольствия, погрузилась на «Элизабет» и отправилась в плавание.