На узкой полке мигал керосиновый фонарь. В его неровном свете по стенам мельницы метались огромные бесформенные тени больших зубчатых колес, длинных перекладин и тяжелых жерновов… и тень высокого, крупного человека. Тяжелым молотком Лютер Уэйтли аккуратно вбивал железные клинья в каменную стену. Крупные капли пота выступили у него на лбу, дыхание было хриплым. Лязг металла эхом отдавался в сводчатой комнате, потом, ослабев, замирал над мельничным прудом в удивительно тихой ночи.

Лютер закончил со вторым клином, опустил молоток и вытер тыльной стороной ладони пот со лба. Затем пристально, как будто в раздумье, посмотрел на две одинаковой длины цепи, свисавшие с болтов, глубоко сидевших в камне. Из темного угла донеслось нечто похожее на хныканье ребенка. Лютер поморщился.

Жилистыми руками он рванул цепи, проверяя, крепко ли сидят клинья. Они не дрогнули. Лютер попробовал еще раз и только тогда успокоился. Он поднял молоток и направился к деревянной лестнице в противоположном конце комнаты, прихватив с собой фонарь. Его свет на мгновение проник в тот угол, откуда доносилось хныканье. Если бы Лютер оглянулся, он увидел бы цепи, протянувшиеся к огромному деревянному механизму… и к неуклюжему свертку, дрожавшему в темноте и издававшему слабые испуганные звуки.

Но Лютер не смотрел назад. Он слишком хорошо знал, что это было; знал все, что можно было об этом знать, и поклялся больше не глядеть на это. Как только он ступил на лестницу, цепи загрохотали. Лютер на мгновение замер, но двинулся дальше. Наверху в неверном свете фонаря показалась тяжелая дверь. На ней болтался массивный замок с ключом. Лютер повернул его, снял замок и открыл дверь. Внизу за его спиной послышался лязг цепей, как будто некий зверь неудержимо пытался вырваться из пут. Плач тоже был слышен, порой он становился громче, резче и перекрывал страшный звон цепей. Он все рос и вскоре превратился в вой — этот звук нельзя было назвать человеческим криком, не было это и воем животного, — от него, казалось, содрогнулись даже стены.

Лютер закрыл за собой дверь, облегченно вздохнул и опустил ключ в карман. Он находился в комнате-кладовой, заваленной старыми ящиками, тряпками, кипами газет. Посредине стояли большой обитый железом сундук и старая кровать на позеленевших от времени бронзовых ножках. Он перебрался через всю эту рухлядь и, открыв другую дверь из твердого дуба, укрепленную железной рамой, вышел в узкий коридор. Откуда-то из темноты послышались всхлипывания женщины. Все ближе, ближе…

Красный MG

[1]

с плотно пригнанным верхом от дождя, пробуксовывая, пробирался по грязи. В машине за рулем сидел Майк Кельтон — худощавый, приятной наружности мужчина с сединой на висках. Он пытался справиться с управлением, поскольку MG, выбираясь из колдобины, чуть не перевернулся. Ему удалось выровнять машину, и кровь снова прилила к его рукам, как только он чуть ослабил напряжение.

Он прищурился и стал вглядываться в дорогу через полукружия, оставляемые дворниками на лобовом стекле. Сюзанна рядом с ним делала то же самое.

— Да… — протянул Майк. — Ты уверена, что родилась в этих местах? Я имею в виду, ты действительно уверена?

— Конечно, — удивилась она. — А почему нет?

— Я просто подумал, что они, наверное, отправили тебе уведомление с голубиной почтой. Держу пари, ни одна машина не могла безопасно проехать по этой дороге последние двадцать с лишним лет.