…Мальчику было страшно: он остро чувствовал опасность; она была рядом в облике почти истлевшего старика со злыми глазами, упорно тянувшего руки к его горлу. От старика дурно пахло, беззубый рот отвратительно щерился.

Детский сон чуток, но короток, и, проснувшись, он обнаружил, что никакого злого старика нет. Точнее, старик сидел напротив и выглядел таким же безобидным и подавленным, как и все остальные пассажиры. Опасность исходила от других — двух бородатых мужиков в поношенных грязных шинелях, и еще одного — короткого, почти карлика в кожаной куртке с рыскающим взглядом и крупным горбатым носом. Несмотря на крохотный росток, он был здесь главным, отдавал резкие команды, которые бородатые тут же исполняли. Дело касалось проверки документов. Каждый пассажир переполненного вагона, волнуясь, протягивал удостоверение, а карлик надменно решал его судьбу. К кому-то проявлял милосердие, к другим был безжалостен. Его торжествующий голос звучал с хищными модуляциями:

— Что у вас в чемодане?.. Любопытно, любопытно! Ну ка, Вася, взгляни! Народные ценности увозим, батенька? Быстро на выход.

Ничьи мольбы не действовали. Человека хватали и уводили. Сейчас его ссадят с поезда. А дальше?

И мальчик понимал, хотя был так юн и неопытен, что плохие дяди поиздеваются вдоволь.

Центральная улица города, носившая ранее название Курская, не так давно была переименована в улицу Колчака-освободителя. На такой шаг депутаты земского собрания пошли не по воле Верховного правителя России, а, скорее, против нее. Но уж очень всем хотелось почувствовать близость знаменитого адмирала. Когда-то здесь уютно располагались маленькие домики, торговые лавки, несколько церквей. Ныне все изменилось: дома взмывали ввысь, новенькие магазины пестрели заманчивыми вывесками, а кроме того — банки, конторы, здание администрации, рестораны, кафе. Короче — классический европейский город, но с русской спецификой.

Горчаков вошел в здание шестнадцатиэтажной башни. Здесь, на первом этаже и размещалась газета «Оскольские вести». Всего — три комнаты, да и штат небольшой — шесть человек. Кроме Черкасовой и Горчакова работали журналисты Альберт Стогов, занимавшийся аналитическими статьями, в том числе анализом законов, принимаемых местной властью, Ольга Филимонова — специалист по светской хронике, корректор Вера Дрожжина, и секретарь редакции Любочка.

Именно Любочка — пышногрудая, миниатюрная, с вьющимися локонами золотистых волос и встретила Александра. На его немой вопрос: «Шефиня у себя?» обиженно ответила:

— И только?

Горчаков изобразил на лице непонимание, тогда секретарь с еще большей обидой добавила:

…Степанов, Прохоренко, Лапин…

И пусть театр не работает. Вполне возможно, что кто-то из них на месте.

Довольно быстро Горчаков оказался около белого с колоннами здания театра. Вокруг — небольшие группы людей, на лицах большинства из них застыли горечь и ужас. При входе — объявление с лаконичной надписью: «27, 28 и 29 мая спектакли отменяются. Траур по Зинаиде Петровне Федоровской».

Александр подошел к служебному входу, постучал. Долго не открывали, наконец, звякнули ключи, показалось сердитое небритое лицо:

— Спектакли отменяются!

Нет, поспать ему не удалось. Еще не пропели петухи, а кто-то уже колотил в дверь. Ошалевший от шума, недосыпания, главное — ночного визита, Александр с трудом поднялся, прошел в коридор.

— Кто?!

Оказалось — Лена. Она заскочила в дом и затараторила:

— А почему это вы так закрылись? На засовы! Я бы открыла своим ключом и не потревожила. Сейчас пойду что-нибудь приготовлю. А вы еще поспите, рань несусветная. Ох, и ставни на окнах закрыты. Воров боитесь?

— Ты оставила открытой дверь.

Итак, что он вынес из разговора с актерами? От Прохоренко действительно узнал важную информацию. А вот Лапин ничего существенно не сообщил.

«Ничего?»

Горчаков прокрутил в голове все детали их беседы. Сплошные вздохи, восклицания Ильи Сидоровича, а фактов — ноль.

«Или я ошибаюсь?»

Погруженный в размышления, Александр и не заметил, как оказался в центре большой ярмарки. Подобные ярмарки организовывались в Старом Осколе минимум раз в неделю. Идешь, а вокруг лотки, лотки. Парное мясо, колбасы — хочешь из свинины, хочешь из телятины, огромные рыбины, которые вылавливали в местных прудах, икра, сыры всех видов, зернистый деревенский творог и прочее. Удивляло не разнообразие продуктов, а низкие цены, порой смешные до неприличия. У крестьян выхода не было: надо сбывать товар. В свое время предполагалось подписать договор с СССР о поставках туда продуктов. Там голод! И в Поволжье голод, и в приграничных районах с Курской губернией, и в других местах. Говорят, люди мрут как мухи. Сначала все детали договора согласовали, но потом Советы отказались. Черкасова по этому поводу сказала:

Надежда рвала и метала. Скоро полночь, а Вальки нет и нет! Загуляла подруга не на шутку!

С одной стороны Погребняк на нее не обижалась, еще один завтрашний день — и для Репринцевой все закончится. Но даже в такой ситуации не позорить же комсомол. Если в буржуазной газете появится статья про советскую студентку, комсомолку (из комсомола ее придется исключить!), которая, вместо того, чтобы ночью спать, где-то шатается, да еще в сопровождении репортера-антисоветчика, позор ляжет на всю группу, в том числе, на саму Надежду. «Меня точно не изберут секретарем!»

Надежда выпила стакан воды, что помогло ей немного расслабиться. И тут она призналась себе, что опасается не только этого. Если Валя передумает возвращаться на родину? Как тогда быть? Бояться следует не просто позора, а кое-чего пострашнее. Погребняк затрясло. Она могла бы прямо сейчас выскочить из гостиницы и броситься на поиски своенравной сокурсницы. Но куда бежать? В какой части города искать ее?

Надежда заметалась по комнате. «Где она может быть?!.. Где? Найду ее и… за волосы притащу обратно!»

Если бы только знать —

где она

?

Лестница, по которой они спускались, закончилась. Валентина и Александр оказались перед большим круглым тоннелем. Горчаков удивился:

— Никогда бы не подумал, что у нас существуют катакомбы.

— Кто их прорыл? — так же, едва слышно, промолвила Репринцева. — Неужели сама Варвара?

— Верится с трудом. Возможно, древние люди.

— Какие древние люди?

Они договорились встретиться через пару часов в гостинице «Белогорье», после чего каждый отправился к себе.

Увидев хозяина, Лена всплеснула руками:

— Александр Николаевич! Вы хотя бы весточку о себе дали. Понимаю, дама красивая…

— Какая дама?

— У которой вы ночевали.

Горчаков предложил своей подруге на выбор несколько блюд. Она отказалась, после увиденной в парке картины ее тошнило от одного только упоминания о еде. Она даже специально села спиной к залу, чтобы не наблюдать трапезу других.

— Как тебе наш начальник полиции?

— Честно, — немного подумав, промолвила Репринцева, — он мне понравился.

— Сложный человек. И смелый.

Она вдруг вспомнила прокатившиеся по ее стране аресты военоначальников. До простых людей доносились разные слухи: как маршалы и генералы поливают друг друга грязью, обвиняют в измене, стучат. Как же так? Кадровые военные, участвовали в боях и вдруг пасуют перед какими-то тыловыми крысами, нацепившими на себя мундиры НКВД? Недавно отец сказал матери (Валентина случайно услышала): «Куда пропала офицерская честь? Неужели они готовы терпеть унижения, лишь бы им продлили рабское существование? Почему не взбунтуются, не скинут этого кровавого пса Ежова? А заодно и того, кто стоит за ним?»

На дочь убитого Антона Алексеевича Елизавету невозможно было смотреть без содрогания, слезы лились из ее глаз, она их вытирала, а они опять лились. Следователь задавал ей вопросы, но она, казалось, не слышала их, отвечала невнятно, каждое слово ей давалось с трудом. На появление Корхова и журналистов не среагировала никак. Однако Анатолий Михайлович быстро взял ситуацию под контроль. Вначале он выразил девушке соболезнование. Затем, нахмурив брови, продолжил:

— Я возглавляю расследование. Убийство это не первое, так что я должен вас о многом расспросить.

— Меня уже спрашивали…

— Пожалуйста, возьмите себя в руки. Кто-нибудь угрожал вашему отцу?

— Нет… я не слышала.