Виталий Владимиров

Р Ы В К О М

- Приехал! Она рассмеялась, обхватила его за шею руками и плавно, будто дарила подарок или подносила хлеб-соль, откинула голову для поцелуя. Он, спасая ее от холода, только коснулся губами губ и отстранился. Она его не отпустила и сразу, широко открывшимися глазами, поймала его глаза. - Ты меня бросил, любимый? - Глупости... Ой, пожалуйста, осторожнее, у меня под пальто цветы, раздавим... Он достал из-за пазухи три красных гвоздики, вручил их ей и, склонившись, зарылся лицом в ладонь ее руки. Она потрепала его по щеке, как треплют по загривку ласкового щенка. - Разувайся, бродяга, тапочки сам знаешь где, а вот цветы надо бы в воду поставить. Она принесла из комнаты перламутровую вазу и ушла в ванную, чтобы там под водой обрезать гвоздики, а он снял пальто, разулся, нашел в стенном шкафу тапочки - они были малы ему, но других не было, он это знал - и прошаркал на кухню. Из сумки выставил на стол коньяк, банку с огурцами и сел на табуретку, втиснувшсь между столом и холодильником. - Где он? - негромко позвала она, возвращаясь из комнаты. - Ой, маринованные? Вот ведь знаешь чем угодить. А ну-ка, расселся, вставай, вставай... Он поднялся. После того как он разулся, она казалась ему еще выше, еще стройнее. Тихо смеясь, она полезла руками под пиджак, но обнять себя не дала, а стала стаскивать с него пиджак, приговаривая: - Снимай, снимай давай и иди в комнату, нечего тут на кухне торчать, здесь мое место... Она потянула его за руку в коридор, подтолкнула в комнату, а сама ушла в переднюю повесить его пиджак. - Хочешь, музыку включи, только тихо... Он поискал среди кассет записи Челентано, включил магнитофон и сел в кресло, захватив по пути со столика журнал мод. Челентано неторопливо объяснялся кому-то в любви, мягко светил торшер, в кресле было удобно и уютно, на столике стояли принесенные им гвоздики. Она появилась в дверях комнаты, толкая перед собой тележку с посудой и снедью. Он хотел встать, но она замахала на него рукой и подвезла тележку прямо к креслу. - Сиди, сиди... - А ты? - А я тут... Она ногой приволокла из другого конца комнаты пуфик и уселась на нем. - Я без тебя не буду, - сказал он. - Где твоя тарелка? - Ешь, ешь, а я огурчики посмакую. Он разлил по рюмкам коньяк, поднял свою и набрал воздуху, чтобы произнести тост, но она не дала, зажала рот ему рукой и, приблизив лицо, отчего ее глаза стали огромными, прошептала: - Потом, любимый, потом... Он с аппетитом принялся за еду, а она рассматривала ег

и улыбалась, когда ловила его взгляд на себе... Неожиданно рассмеялась, мотнула головой, густые волосы черным веером разлетелись в стороны: - Ой, я пьяная... - Тогда не будем больше. - Я не от вина, любимый... Я от счастья... Он застыл, ни слова не говоря, и только глаза у него стали большими и синими-синими. Она вскочила на тахту, скинула халат, закинув руки за голову, медленно потянулась: - Правда, я красивая? - Невозможно отрицать очевидное. Он смотрел на ее запрокинутое лицо, на закрытые глаза и чуть тронутые улыбкой губы, и ему казалось, что она освещена изнутри теплым отблеском того огня, что вспыхнул между ними сразу же от одного открытого взгляда, от первой лукавой улыбки. Он понимал, что ему повезло с ней. Повезло еще и потому, что далеко не во всем ему везло. Окончив институт, он попал по распределению в конструкторское бюро, которое делало нужное, но довольно нудное дело, оснащая комплексной автоматикой заводы то в Карелии, то в Средней Азии, и его, как молодого неженатого специалиста, вечно гоняли по командировкам. Главной чертой его характера была доброта, готовность прийти на помощь, чем активно пользовались и его начальство, и его родные, и его знакомые. Он и к Люшке, своей двоюродной сестре, приехал с лекарством для ее сына, а попал, неожиданно для себя в застолье. Он сразу увидел ее, увидел, какая она красивая, как она хорошо подстрижена, с каким отменным вкусом одета. Она внимательно на него посмотрела и улыбнулась. Хорошо улыбнулась, ласково. И у него в душе шевельнулась острая жалость к себе - от того, что не она встречает его каждый день с работы, не она сидит рядом с ним в кино и театре, не она ободряюще улыбается ему в минуты невзгоды. Собственно говоря, невзгод особых не было, было одиночество, накопленное годами беготни по чужим делам, тоска по женской ласке и робкая, неясная надежда, что эта мечта когда-нибудь сбудется. Сбылось гораздо быстрее, чем он ожидал... И с тех пор его жизнь наполнилась новым содержанием - все его время, все его помыслы были отданы ей. - Нет, ты мне скажи, какая я красивая. Что я красивая, я и сама знаю, но я хочу, чтобы ты сказал, понимаешь, не кто-нибудь, а ты, любимый... Не первый и, наверное, и не последний мужчина в ее жизни. К таким встречам она относилась легко, не придавая им особого значения. Просто ей захотелось побыть с ним, и она, не задумываясь, выполнила свое желание. Но к такой свободной непринужденности в своих поступках она пришла не сразу. В детстве она была некрасивой девчонкой лет до шестнадцати, и от того замкнутой и стеснительной, а потом буквально за год расцвела, превратившись из худого угловатого котенка в грациозную, но дикую кошку. Приручить ее пытались многие, но удалось это человеку намного старше ее. Он привлек ее тем, что не скрывал своих намерений, но не был назойлив, а, постоянно окружая ее вниманием, терпеливо ждал своего часа. А дождавшись, устроил ей красивую и беззаботную жизнь, увезя ее в круиз на белом пароходе. Красивая жизнь продолжалась недолго - волшебник внезапно исчез. От него остался ворох купленных по его, а чаще по ее желанию, подарков и жестокая житейская философия. Ты - женщина, девочка моя, учил он, а женщины стареют быстрее, чем мужчины. Твой единственный капитал - красота, но она, к сожалению, не вечна, как и все, что цветет и живет под Солнцем, поэтому лови свой миг удачи, она улыбается каждому, но понастоящему только один раз, и, если ты не схватишь за косу свою судьбу, проживешь, не вкусив от сочного плода земных благ и удовольствий. Философию эту подтвердил собственный горький опыт - годы ушли на скоротечное замужество, рождение дочки и долгий развод, пока она не стала независимой женщиной, терпеливо ждущей своего звездного часа. Сначала ей грезился молодой, красивый и состоятельный "принц", но с годами, трезво оценивая свои возможности, она была уже согласна на обеспеченного волшебника или даже просто на любого, кто даст ей возможность устроить свой быт и времяпрепровождение так, как она того желала... - Нет, ты не так сказал, какая красивая. Ты по-другому скажи, скажи стихами, а лучше так, как ты мне в письмах написал, но подругому. - А как было в письмах? - Не во всех. В последнем. Она достала, изогнувшись, с тумбочки у изголовья тахты вдвое сложенный листок в клеточку. - Прочти вслух, - попросила она и закрыла глаза. Он начал читать: