Мне говорили (и не знаю, как другие, а я этому верю), что несколько лет назад одна дама, известная своей враждебностью к церкви, побывала в Палестине и вернулась оттуда торжествуя. «Я наконец докопалась до истинной правды, — рассказывала она знакомым. — Всю эту историю про распятие выдумала одна англичанка по имени Елена. Все изобрела, с начала и до конца. Гид показывал мне, где это случилось. На том месте теперь стоит храм Обретения Креста, и даже тамошние священники не отрицают, что все это — дело ее рук. Какое там Обретение — просто изобретение!»

Я не ставил себе целью рассеять заблуждения этой дамы — мне просто захотелось заново рассказать ту давнюю историю, и я написал повесть.

Первоначальным толчком к созданию любого литературного произведения всегда служит некое событие в жизни автора, возбудившее его воображение. В данном случае таким событием стали мои довольно поверхностные занятия историей и археологией. Книга, которая в результате появилась на свет, — разумеется, не научный труд. Там, где авторитетные источники противоречат друг другу, я отдавал предпочтение не самому правдоподобному варианту, а тому, который казался мне интереснее; там же, где они вообще хранят молчание, я давал волю фантазии. Однако в книге нет, по-моему, ничего такого, что шло бы вразрез с подлинными историческими фактами (если не считать некоторых намеренных и очевидных анахронизмов, допущенных в качестве литературного приема), и почти ничего такого, что не находило бы косвенного подтверждения в преданиях или древних документах.

Читатель имеет полное право задать вопрос: а что здесь действительно правда? Эпоха императора Константина на удивление темна. Многие даты и факты, приводимые в энциклопедиях как достоверные, при ближайшем рассмотрении рассыпаются в прах. Как начало, так и конец жизни св.Елены теряются во тьме мифов и легенд. Можно считать достоверным, что она была матерью Константина, а отцом его был Констанций Хлор; что сын провозгласил ее императрицей; что она находилась в Риме в 326 году, когда были убиты Крисп, Лициниан и Фавста; что вскоре после этого она отправилась в Иерусалим и что с ее именем связывается возведение храмов в Вифлееме и на Масличной горе. Почти наверняка можно утверждать, что она руководила раскопками, в ходе которых были найдены обломки дерева, сразу же признанные ею и всем христианским миром за остатки креста, на котором умер Господь; что часть их, вместе со многими другими реликвиями, она увезла с собой, а часть оставила в Иерусалиме; что какое-то время она прожила в Далмации, в городе Ниссе, и в Трире. В некоторых житиях говорится, что в 325 году она присутствовала на Никейском соборе. Так ли это, мы не знаем.

Мы не знаем, где и когда она родилась. Британия — столь же вероятное место ее рождения, как и любое другое, но английские историки всегда считали ее уроженкой своей страны. Мы не знаем, побывал ли Констанций в 273 году в Британии, поскольку подробности его ранней биографии нам неизвестны. В силу своего служебного положения и личных способностей он вполне мог быть эмиссаром Тетрика, однако то, что он им действительно был, — всего лишь домысел. На роль города, где родилась Елена, претендовал Геленополис (Дрепанум), расположенный на берегу Босфора, — но исключительно на основании своего имени. А Константин довольно причудливо проявлял свои родственные чувства: именем матери он назвал по меньшей мере еще один город (в Испании), а в честь своей сестры Констанции переименовал порт Майюма в Палестине, где она безусловно не могла родиться. Отдав предпочтение Колчестеру перед Йорком, я руководствовался исключительно соображениями большей живописности. Год рождения Елены — как и все даты той эпохи — точно не установлен. Автор одного из панегириков в ее честь пишет, что, когда она отправилась в Иерусалим, ей было уже за восемьдесят, однако я считаю, что это всего лишь благочестивое преувеличение.

Однажды, давным-давно, когда люди еще не придумали названий для цветов, которые ветер трепал у подножья мокрых от дождя стен замка, в комнате на верхнем этаже, у окна сидела принцесса, и раб читал ей вслух историю, что уже тогда была старой. Говоря совсем прозаически, в ненастный день майских нон

[1]

273 года от Рождества Христова (как было вычислено впоследствии) рыжеволосая Елена, младшая дочь короля Коля, верховного вождя триновандов, сидела в Колчестере у окна и глядела на дождь, а раб-учитель читал ей гомеровскую «Илиаду» в латинском пересказе.

Странной могла показаться эта пара в глубокой оконной нише неприступной каменной стены. Принцесса была выше ростом и более хрупкого сложения, чем требовали тогдашние вкусы; волосы ее иногда, когда на них падал солнечный луч, отливали золотом, но в этой пасмурной стране чаще выглядели тускло-медными. Она сидела с рассеянным видом, и лицо ее выражало уныние и скуку с небольшой примесью благоговения — те чувства, которые испытывает всякий британец ее возраста при знакомстве с Классикой. На протяжении последующих семнадцати столетий бывали времена, когда ее сочли бы красавицей; но она родилась слишком рано, и здесь, в Колчестере, ее называли дурнушкой.

У своего учителя она вызывала, во всяком случае, лишь неприязнь — как символ его приниженного положения и в то же время объект ежедневных нудных занятий, делавших это положение еще более тягостным. Звали его Марсий, и был он тогда, как могло показаться, в расцвете мужской силы. Смуглая кожа, черная борода, крючковатый нос и застывшая в глазах тоска по родине выдавали экзотическое происхождение; постоянный кашель, мучивший его и зимой, и летом, звучал протестом против насильственного переселения в эту северную страну. Его единственной отрадой были дни королевской охоты, когда принцесса охотилась с рассвета до заката и он, оставшись единоличным хозяином классной комнаты, мог писать письма. В них была вся его жизнь: изящные, полные скрытого смысла, философские и поэтические, эти письма обходили весь мир, от Испании до Вифинии, их читали вольные риторы и раболепные придворные поэты. О них много говорили, и Колю не однажды предлагали продать их автора. Его, молодого мыслителя, судьба забросила в эту дождливую и ветреную страну, сделала собственностью второразрядного царька, больше всего на свете любившего веселые пиршества, и дала ему в собеседники лишь эту девушку-подростка. В их тесном общении не было ничего предосудительного: в детстве Марсия собирались продать на Восток, где как раз ненадолго вошли в моду мальчики-танцоры, и нож хирурга удалил ему все, что могло мешать.

— «И вот лилейнорукая Елена, прекраснейшая из женщин, уронила слезу и закрыла лицо белоснежным покрывалом; и Аитра, дочь Пифея, с волоокой Клименой проводили ее до Скейских ворот». Как ты думаешь, я это читаю для собственного удовольствия?

— Вон идут рыбаки, — сказала Елена. — Несут с моря улов для сегодняшнего пира. Целые корзины устриц. Прости меня, читай дальше про волоокую Климену.