Свет тяжелых канделябров разгонял предвечерний сумрак в тихих покоях. Король Данатор сидел в кабинете один, перед ним на столе лежали две стопки донесений. Он бегло просмотрел разномастные желтоватые листы из первой пачки, вынул один, расправил на вытянутой руке, чтобы лучше рассмотреть грифельные наброски. Чертёж в центре листа напоминал крыло нетопыря, рядом с ним теснились аккуратные колонки цифр. Данатор недоверчиво хмыкнул. И этот чудак полагает, что такая хлипкая конструкция сможет удержать в воздухе человека, то есть груз весом более сотни фунтов? Вряд ли. Учёная коллегия, заключение которой лежало перед королем, тоже отнеслась к проекту с прохладным скептицизмом. Однако изобретатель — как его там звали, Винсэ? — был необычайно настойчив. Один раз он даже пробился во дворец. Данатор в тот день был очень занят, но запомнил высокого худого человека с орлиным профилем и копной седых встрёпанных волос. Тот прямо-таки лучился энтузиазмом. Возможно, несколько встреч с кьяри, которые чувствовали себя в воздухе как рыбы в воде, слишком сильно подействовали на его учёные мозги.

По поводу «летучей машины» было бы неплохо посоветоваться с придворным магом, господином Эштоном, однако обстоятельства неожиданно помешали этому. Данатор со вздохом придвинул к себе вторую пачку бумаг, которую венчал рапорт начальника городской стражи. Это дело было куда серьезнее. Королевский маг исчез три дня назад, и ни соседи, ни родственники, живущие в Далтоне, понятия не имели, куда бы он мог деться. Близких друзей у него, похоже, не было, любовницы тоже, не говоря уже о жене. Волшебники вообще не имели склонности обзаводиться семьёй… Некоторое время король, нахмурившись, задумчиво созерцал ровное пламя в когтях подсвечников. Эштон был посвящен в некоторые опасные секреты, он занимался организацией второго похода в Серентис… Кому больше всех выгодно его исчезновение?

Интересно, что мастер Винсэ позавчера тоже отбыл из столицы. Согласно показаниям его квартирной хозяйки, в последние дни он был очень доволен собой и намекал на явный интерес к его изобретению со стороны неких влиятельных персон. В общем, человек уплыл по реке мечты навстречу золотым горам. Дело провернули так изящно, что впору было заподозрить вездесущих гонзийцев. Однако по некоторым признакам, след уводил на север, в Фьелланд.

Данатору надоело долгое сидение за документами, он с удовольствием потянулся — в кои-то веки он остался один: ни секретаря, ни докучливых придворных! Потом отошёл к окну, по пути привычно бросив взгляд на часы. До вечернего совета оставалось ещё три четверти часа. Снаружи, скрытый за тяжелыми портьерами, деловито шуршал первый весенний дождь. Весна всегда приходила в Альтарен внезапно, распахивала настежь небо, выпускала птиц, безжалостно выметала посеревшие сугробы, вытряхивала из горожан сонную зимнюю одурь. В Айстаде, столице Фьелланда, сейчас наверняка ещё сумрачно и серо, но через три недели, как раз к Майскому дню, город оживёт. Прольется на улицы новое солнце, рассыплются пестрые блестки цветов и флагов…

Барабаня пальцами по стеклу, Данатор думал, что в этом году весна в Айстаде обещает быть интересной. Богатой на события. Возможно, несколько расцвеченной красным. И никого не удивит, если его дочь, как принцесса соседнего государства, почтит своим присутствием весенний праздник.

Спустя неделю в ясный солнечный полдень из северных ворот Альтарена выехали двое всадников. В поводу они вели двух запасных лошадей, навьюченных всяким скарбом. Не могла же, в самом деле, альтаренская принцесса явиться в гости к соседям с пустыми руками! Путь их лежал на северо-восток через холмистые равнины и перелески, до самых Рейенских гор.

Кони бодро шлёпали по весенней распутице, разбрызгивая воду. В мелких лужах играло солнце. Над дорогой низко кружили стрижи и ещё какие-то мелкие птицы, о прозвании которых Эринна не имела ни малейшего понятия. Вал сбросил капюшон, подставив лицо весеннему теплу.

— Итак, снова в дорогу! Наконец-то! — он весь сиял. Эринну радовал его боевой настрой. Она надеялась, что поездка пойдет ему на пользу.

Последние дни выдались такими яркими и солнечными, что даже старый пень в углу сада пустил зеленые побеги, что уж говорить о людях! Королевский двор встряхнулся от зимней спячки, расцвел улыбками. Состояние Вала давно беспокоило Эринну, во время их приключений в Серентисе ему досталось больше всех. Он до сих пор заметно прихрамывал, и ей всё ещё приходилось готовить ему лекарства от головной боли, но больше всего его угнетала потеря магических сил. Однажды в сердцах он высказал, что лучше было бы ему навек остаться в Проклятом городе. Перепуганная Эринна сначала накричала на друга, а потом загрузила его работой по самые уши, чтобы у него ни минуты не осталось на грустные мысли, а главное, чтобы все время держать его на виду. Кроме того, она потихоньку написала Аларику. Тот примчался быстрее ветра. Эринна не знала, о чём они говорили, но надеялась, что Аларику будет проще подобрать ключик к Валовым переживаниям, ведь он тоже маг. И плевать, что он кьяри. После его визита Вал немного повеселел, или научился притворяться, такое тоже могло быть.

— Не забудь, что мы едем на праздник, — предостерегла она его на всякий случай. — Повидать фьелландский двор, обменяться подарками, и всё такое. А про всё остальное — молчок, это государственная тайна.

До северной границы они добрались почти без приключений. Вскоре на горизонте замаячила цепь Рейенских гор, отделяющая Верхнюю Альту от Фьелланда.

— Мы сейчас находимся во владениях барона Ринеиса, — сказала Эринна. — Его замок Шанор совсем близко. Лично я не отказалась бы хоть раз выспаться в нормальной постели, прежде чем штурмовать горы.

— Горы? — с некоторым сомнением произнёс Аларик.

Эринна подумала, что ему, жителю Лабриса, пограничные Рейены должны были показаться цепочкой невзрачных холмов.

Замок Шанор горделиво расположился на невысоком холме над озером. Три крепкие башни любовались своим отражением в воде, слева к зданию примыкала небольшая сосновая роща, которую почему-то не срубили. Двое стражников в кожаных колетах пропустили троих всадников через первые ворота, ещё двое сопроводили их через каменный мост до внутреннего дворика, со всех сторон окружённого галереями. На крыльце показался дворецкий. Им оказался строгий седой старик, такой древний, что казалось, будто он нарочно воскрес ради встречи гостей. По его словам, лорд Ринеис отбыл по делам в столицу, но они, его слуги, будут рады принять у себя принцессу.

Через две недели после своего водворения в Первом Альтаренском лицее Ивейн Ринеис решился бежать. Поздно ночью, терпеливо дождавшись, когда его товарищи заснули, он ужом выскользнул из комнаты. Дверь, заранее смазанная, не издала ни звука. В коридоре беглец наскоро растёр руки и ноги, пытаясь согреться. Зима всё ещё прокрадывалась в город по ночам, а планировка лицейских спален каминов не предусматривала. Толстые одеяла тоже считались излишеством. Ивейн напомнил себе, что он бежит не от убогих пансионных удобств. И не от надоевшей муштры. И не от желчных преподавателей, будто нарочно взявшихся изводить его на каждом уроке. Главное, что обидно, их нельзя было даже вызвать на поединок! А в словесных дуэлях Ивейн проигрывал всухую.

Почти уже бывший лицеист, крадучись, пустился в путь по бесконечно длинному коридору. На подготовку к побегу он убил два дня, тщательно изучив слабые места лицейской ограды и привычки ночного дежурного.

Последней каплей, переполнившей не слишком глубокую чашу терпения Ивейна, стал один подслушанный им разговор. Он как раз возвращался в лицей после недолгой отлучки — разумеется, самовольной. Интересно, какой идиот придумал держать молодых людей постоянно взаперти, как овец в загоне? Ивейн крался вдоль стены под ненадёжным прикрытием голых весенних кустов, когда из открытого окна учительского кабинета до его слуха донеслось кое-что интересное.

— …этот нахал Ринеис заслуживает хорошей порки, — произнёс резкий голос с металлическим привкусом, который Ивейн уже успел возненавидеть. Это был господин Хлост, куратор их отделения.

— Ты просто рад воспользоваться случаем, — усмехнулся его собеседник. — Когда ещё доведётся отлупить целого барона! Хотя лично я бы поостерёгся.

Когда солнце выглянуло из-за гребня Рейенских гор, Эринна с друзьями были уже в пути. Ночью прошёл дождь, и сейчас со всех сторон их окружало весёлое бормотание ручьёв, сбегавших вниз, в долину. Где-то недалеко ворчала неугомонная река Раллен, по-весеннему полноводная и опасная. Над кряжем в чистом небе нежились белые облака, предвестники хорошей погоды. День обещал быть ясным. Внизу неприкаянно бродил туман, теряя клочья шерсти — надеялся найти укрытие от солнца.

Четверо путников осторожно двигались по крутой узкой крутой, ведя лошадей в поводу. Местные не зря назвали этот перевал Винтовой Лестницей. Кое-где тропа извивалась так прихотливо, что неопытный путник мог потерять чувство направления. Кроме того, карабкаться по скользким после дождя скалам было неудобно. Но выбирать не приходилось. Поначалу они хотели пройти через перевал Торговый, в нескольких лигах отсюда, он был куда шире и удобнее для всадников. Однако Робин уверенно заявил, что там-то их точно подкараулят. Торговый перевал — настоящая кормушка для местных разбойников, представлявших в то время главную опасность в Рейенах.

Рейенские горы не могли похвастать головокружительными пропастями, как нагорье Лабрис. Они не пытались сбить путника с пути снежным ураганом или похоронить его под лавиной, в отличие от коварных Семи Сестёр, чьи белые шапки высились на севере Фьелланда. Тем не менее, любой опытный путешественник знал, что в Рейенских горах лучше не расслабляться. Путник в Рейенах был либо предельно осторожен, либо мёртв.

Эринна и её друзья были готовы к этому ещё до предостережений сэра Робина. Поэтому никто не удивился, когда после нескольких часов спокойной дороги Аларик вдруг сделал им знак остановиться. Обостренные чувства кьяри издали уловили еле слышный шорох осыпавшейся гальки под осторожными шагами, почти беззвучный шепот, запах немытых тел.

— Засада. Примерно в ста шагах отсюда, — тихо сказал он.

Темный лес стоял непроницаемой стеной. Невысокие горы укутали свои каменные спины в зеленые шубы из елок, нахохлились от утренней сырости. Чуть шевельнулись длинные листья папоротника — и на тропу вышел парень в простой охотничьей куртке и мягких кожаных сапогах. Небо уже посветлело, костяной серп луны скрылся за изгибом хребта. Лишь одноглазая Чолбон

[2]

следила за юношей недобрым взглядом. Тот поспешил пересечь открытое место, скользнув в чащу неприметной серой тенью. Молодой охотник был сьергом, и обычно чувствовал себя в лесу так же непринужденно, как посреди родного поселка. Но сейчас ему было не по себе. Дело, которое он затеял, вряд ли снискало бы одобрение здешних духов.

Ларс, насупившись, вздохнул. Да, никто из его соплеменников не рискнул бы прийти в лес с оружием в эти дни. Ну и что! Он же не для забавы! Он отнесет пойманную дичь старой Ульве, и та спросит у духов-помощников, как ему избежать опасностей на пути к серебряному трону Айстада. А когда он станет королем…

Глаза у охотника заблестели, как всегда, стоило ему погрузиться в эти упоительные мечты. Когда он займет трон (на который, между прочим, имеет безусловное право), он устроит веселую жизнь этим имперцам, этим захватчикам, в недобрые старые времена оттеснившим их, детей Великого Лося, с зеленых равнин на голые, бесплодные острова Хариниеми! Попробовали бы они сами коротать долгие вьюжные ночи, освещая свою каморку плошкой вонючего жира, выращивать тощих овец и ловить рыбу в темной, смертельно холодной воде! Чтобы выжить на Хариниеми, человеку не мешало бы научиться оборачиваться тюленем.

Но ему, Ларсу, сыну коварного предателя Ольгерда, на роду написано все исправить. Он вернет соплеменникам их исконные земли, выстроит им дворы из лучшего дуба; будет у них вдоволь меда, свинины и жирного сыра! Никому больше не придется месяц напролет давиться осточертевшей рыбой!

За этими мыслями Ларс сам не заметил, как добрался до первой ловушки. Духи, видимо, не одобряли его пылких намерений или, что более вероятно, были заняты своими потусторонними делами. Ловушка была пуста. И следующая тоже. На худой конец, можно будет подстрелить какую-нибудь птицу, — уныло размышлял охотник, но в третий раз ему наконец улыбнулась удача. В силках запуталась тушка зайца. Мертвый беляк выглядел смешно и жалко: не до конца перелинявшая шкурка пестрела белыми и серо-бурыми пятнами. Поддавшись минутной жалости, Ларс быстро отрубил ему заднюю лапу, принес ее в жертву местным духам, чтобы невезучий прыгун смог легко возродиться в следующей жизни.

Люди эрла Руота и сопровождавшие их альтийцы третий день ехали по узкой долине реки Квенны, стараясь держаться ближе к прибрежным скалам. Море глубоко запустило узкие зеленые пальцы в скалистые берега западного Фьелланда, и в глубине каждого фьорда скрывался какой-нибудь городок или деревушка, где уставшие путники могли найти кров и пищу.

Лошадь Эринны легко внесла всадницу на высокий холм, откуда открывался широкий вид на другие холмы, зеленые вблизи и темно-синие у горизонта. Кое-где среди лесов можно было увидеть маленькие заплатки возделанной земли, пастуший хутор или хижину углежога, но вообще-то гор здесь было гораздо больше, чем долин, пригодных для жилья. Весь западный Фьелланд бугрился холмами, словно кто-то смял в кулаке зеленую бархатную скатерть.

— Вон там, смотри, — гора Хеймхэ. Кажется, что близко, да? А на самом деле до нее полдня пути, — сказал Бьорн, один из воинов эрла Руота, подъехавший следом. С этим добродушным светловолосым великаном, чем-то напоминавшим ей Вала, Эринна сдружилась на почве интереса к местным легендам. Будучи наполовину сьергом, Бьорн хорошо знал здешние сказания, а девушке нравилось его расспрашивать.

— Все сьерги — хорошие рассказчики, — улыбался Бьорн. — Я провел детство в поселке моей матери. Долгими зимними ночами, когда даже лед за порогом трещит и стонет от холода, больше нечего делать, кроме как вспоминать наши песни.

Да, дорога через холмы была непростой, зато воздух в горах был упоительно чистым и легким, как перышко; хотелось зажмуриться, впитать в себя аромат цветущих лугов, зеленый запах сосен, всю влагу и свежесть этого весеннего дня. Эринна рассмеялась. Она чувствовала себя непростительно, преступно счастливой. Пусть дело, порученное отцом, было почти провалено, пусть ее тревога за Вала росла с каждым днем, все равно сквозь беспокойство пробивалась уверенность, что в такой чудесный день просто не может случиться ничего дурного.

Спустя неделю в гавани Айстада причалила барка, груженая волчьими и лосиными шкурами. Помимо прочего груза, торговец вез длинный сверток, с которым обращался очень бережно. Встретившись в условленном месте с одним старым приятелем, корабельщик передал ему сверток (слегка отдающий шкурным запахом) и, сбыв наконец сомнительный груз, с облегчением устремился в знакомый трактирчик, чтобы смыть с языка вкус морской соли. За последнюю неделю в море он, кажется, просолился насквозь.

«Конечно, пиво у папаши Обри далеко не самое лучшее, — беззаботно размышлял торговец, — зато он не дерет за него три шкуры, а дочка у него так хороша и остра на язык, что без всякого пива захмелеешь».

Распахнув привычным жестом чуть покосившуюся дверь, торговец отметил, что в зальчике с низким потолком стало как-то светлее, и зычно воскликнул с порога:

— Линн! Поди сюда, рыбка моя, я вернулся!

Сверху на лестнице тут же простучали каблучки:

На следующий день эрл Руот вдруг решил изменить маршрут, и они спустились от прибрежных скал вниз, в долину реки Хендекит. Местность вокруг изменилась. Округлые мохнатые холмы, похожие на медвежьи спины, теперь окружали путников со всех сторон, а выше ветер гнал по небу серые кучевые облака. Они шли в душном лесном сумраке, по засекам, видимым, кажется, лишь одному Бьорну. Тропа была так перевита корнями, что походила на спутанный клубок змей; сосны тесно сплелись нечесаными ветками, кое-где среди хвои висели целые пучки веток — по поверьям сьергов, в них гнездилась лесная нечисть. Пахло водой, талым снегом, отовсюду слышалось журчанье ручьев и ровный гул падающей воды. Когда в лесу встречались просветы, на дальних холмах можно было увидеть белые нити водопадов. На редких полянах — безмятежных солнечных пятнах, покрытых шелковой весенней травой, цвели лютики и кислица, светились звездочки яснотки, скромно синела будра и нежная фиалка. Эринна собрала побеги чесночницы, для приправы к ужину. Сушеное мясо уже порядком приелось.

Они вышли к реке, когда уже завечерело, и долина была похожа на чашу, полную теней. Солнце висело, зацепившись за край горной гряды; вот оно зашло за облако, очертив его край огненной каймой, и тень, которую оно отбросило на полнеба, была похожа на крыло кьяри. Напитанная талыми водами Хендекит гремела и бранилась так, что приходилось кричать друг другу. У самого берега росла храбрая молодая рябина, каким-то чудом зацепившись за мокрые замшелые камни, все ветви ее были увешаны лентами, тряпицами и колокольчиками, дрожавшими от ветра; их нежный перезвон еле-еле слышался сквозь рев воды. Эринна подвела лошадь к реке и остановилась возле деревца. Яростные пенные буруны, опасные темные камни, мелькавшие в воде, запах папоротников и алые пятнышки рябиновых листьев — вокруг нее сплеталась красота, вечная, ледяная и безразличная к людям.

— Переправляться будем завтра! — прокричал ей Бьорн. — Протянем веревки на тот берег! Ночью духи обретают большую силу, чего доброго, утянут нас с переправы к себе в гости!

Эринна уже знала, что пороги Хендекит считаются здесь воротами в мир духов. Оттого и деревце рядом с рекой было увешано приношениями, чтобы задобрить кое-кого. Хендекит — священная река для сьергов, она течет через всю страну и впадает в страшную подземную пещеру в горе Гальхё, горловину ледяного ада, где находятся ворота в Нижний мир.

Она снова посмотрела на пенный водоворот, в котором иногда мелькали ветки, листья, а то и целые коряги. В воображении Эринны эта река никак не связывалась с загробным миром, наоборот, она казалась олицетворением бурлящей неугомонной жизни. Впрочем, сьергам виднее, они здесь у себя дома. Пользуясь тем, что за ней никто не наблюдал, Эринна достала охотничий нож, отпорола кусок тесьмы от подола походной куртки и украдкой привязала к одной из ветвей. Ласково погладила шершавый ствол, прося у здешних сил благословения для тех, кто в пути, и для тех, кто остался дома. Для Вала, где бы он сейчас ни находился. Для Ивейна Ринеиса, которого Кайтон поминал чуть ли не на каждом привале, беспокоясь за непутевого младшего братца. Для Аларика, который, кажется, никогда не покидал ее мыслей.

Измученный вынужденным бездельем, Ивейн кинулся в погоню за эрлом Руотом, как кот за мышью. Чтобы наверстать упущенное время, он не поехал проторенной дорогой вдоль побережья, а рванул напрямик сквозь холмы, к неудовольствию сопровождавшей его Астрид. Отношения между спутниками были прохладные. За два дня они миновали полдюжины деревушек: Каменари, Рисан, Горни Кочет… Чем дальше на север, тем чаще поселки имели двойные названия: фьелландское и старое сьергское, и все чаще местные жители притворялись, что вовсе не разбирают языка «этих имперцев».

В деревушке Бычий Брод, название которой на сьергском наречии звучало, как приступ чиха, присыпанный песком (что-то вроде Щчну), Астрид вспылила:

— Ничего не случится, если мы нагоним твоих друзей днем позже! Я хочу вымыться и нормально выспаться, в конце концов! — и она решительно направила коня к самой просторной избе, крытой торфом. На крыше нежно зеленела весенняя травка и нахально паслась белая коза.

Вышедшая на стук хозяйка сначала уперлась, ни в какую не желая пускать их в дом. Под рукой у нее Ивейн заметил топор и начал уже озираться, прикидывая пути отступления, но тут Астрид достала из кошелька серебряную крону. Лицо женщины задрожало от жадности, и она, мелко кланяясь, провела дорогих гостей внутрь.

— Мне нужна комната, — четко и раздельно произнесла Астрид. — Комната, понимаете? И бадья с горячей водой.