«Страсти по Чайковскому» — еще одно произведение в жанре «разговоров» Соломона Волкова, русско-американского музыковеда и культуролога. Русским читателям уже знакомы его «Диалоги с Иосифом Бродским». После выхода этой книги, ставшей интеллектуальным бестселлером и завоевавшей статус «культовой», Волков приобрел известность как «русский Эккерман». В «Страстях по Чайковскому», впервые вышедших на английском языке в Нью-Йорке в 1985 году, дан необычный портрет Чайковского сквозь призму восприятия великого русско-американского хореографа Джорджа Баланчина. Одновременно книга является уникальным автопортретом самого Баланчина, просто и открыто делящегося своими самыми сокровенными мыслями и переживаниями. Друзья Баланчина и американская пресса приняли книгу Волкова восторженно. Ближайший соратник Баланчина, Линкольн Кёрстин, провозгласил: «Эта книга в наибольшей степени из всех существующих раскрывает для нас образ величайшего балетмейстера XX века». Рудольф Нуреев высказался так: «Феноменально! Интервью с гением!» В «New York Times Book Review» книгу назвали «зачаровывающей», а в журнале «Back Stage» предсказали, что эту, по сути дела, автобиографию Баланчина читатель «захочет перечитывать вновь и вновь». С энтузиазмом поддержала книгу и Анна Киссельгофф, всемогу-

щий балетный критик «New York Times». Но, быть может, лучшей рецензией явилось отношение к книге Жаклин Кеннеди-Онассис. Она переиздала «Страсти по Чайковскому» в редактировавшейся ею серии лучших книг по искусству. Книга вышла также в Англии, Франции, Италии, Германии и Японии.

«Страстям по Чайковскому» предпослано предисловие замечательного французского хореографа Мориса Бежара. Он был так увлечен этой книгой, что поставил по ней балет! В 1985 году в Нью-Йорке состоялась премьера «Саломеи» Бежара, либретто которой было основано на высказываниях Баланчина из «Страстей по Чайковскому».

Студию Вакера в Париже — волшебное место, чудесный вневременной реликт, сохранившийся со времен имперской, одержимой балетом России, — пыль, позолота и стены, обшитые деревянными панелями, — я обнаружил в конце сороковых годов. Это был храм пуантов, элитарный анклав — или, лучше сказать, нечто вроде балетного Афона или республики Сан-Марино, где сохранилась заморская живность, не затронутая революцией 1917 года и проблемами, обуревавшими послевоенный Париж.

Жрицы, священнодействовавшие в этом храме, были свидетелями дебюта юного танцовщика Георгия Баланчивадзе в императорской балетной школе в Санкт-Петербурге. Именно там, в Петрограде, девятнадцатилетний Баланчин начал свои хореографические опыты еще до того, как в 1924 году покинул Россию.

Подобно великолепному мосту, соединяющему Европу и Азию к северу от Стамбула, — единственному в мире, перекинутому между двумя континентами, — Баланчин, величайший хореограф всех времен, соединяет великую традицию классического балета с самой дерзкой современностью.

Наследник Мариуса Петипа, Чеккетти и великой школы академического балета,

он

тем не менее, абсолютно современен — в большей степени, чем какой-либо художник нашего времени: столь же бесспорно современен, как Пикассо, Пауль Клее, Джакометти или Пьер Булез: их творения с момента рождения становятся классикой, при

этом

не утрачивая способность удивлять, поражать и оспаривать ценности — что и является сутью современного искусства.

Вечно вне моды, всегда — в авангарде, Баланчин остается отправной точкой для раздумий каждого жаждущего странствий по стране движения и жеста, времени и пространства. Единственный в своем роде, не имеющий последователей (его эпигоны — не более чем копировальщики), безупречный, блестящий и загадочный, он стоит перед нами как зеркало, которое одновременно отражает и задает вопросы.