Дорожного автоинспектора Андрей увидел издали. Тот стоял, привалившись бедром к патрульной машине, и курил. Курил без удовольствия, лишь бы убить время. На его полной усатой физиономии читалась скука — оно и понятно, на трассе ни одного потенциального нарушителя, только гонимые ветром листья да спешащие по своим делам крупные красные муравьи. Ни машин, ни автобусов, ни завалящих мотоциклов! И это в разгар курортного сезона!

Докурив, инспектор швырнул «бычок» в траву, махнул своему напарнику, сидящему в тени кипариса с бутылкой минералки в руке, затем открыл дверку машины, собираясь сесть за руль, но тут в зеркале заднего вида увидел приближающуюся машину. Mercedes SLK. Кабриолет. Полста штук баксов — зарплата патрульного постового за пятнадцать лет, включая пайковые и премиальные… Скука с лица инспектора улетучилась в мгновение. Сначала на нем появилось торжество, потом решимость, затем издевка (вот я тебе задам, богатый сукин сын!), а в заключение алчное нетерпение — машина приближалась слишком медленно, на скорости сорок пять километров в час, а приступить к «ощипыванию гуся» хотелось незамедлительно.

«Сейчас докопается, — пронеслось у Андрея в голове. — До просроченного йода в аптечке. Или еще какой ерунды… Пятихатку вытрясет как минимум!»

Инспектор, вскинув жезл, вышел на дорогу.

Андрей послушно остановился, не дожидаясь требования, достал права, доверенность и техпаспорт.

Лето выдалось жарким. Даже в июне температура зашкаливала за сорок. Но в десять утра было еще терпимо. Именно поэтому Андрей рано вставал, чтобы попасть на пляж до жары. Его семья: родители, сестра, двоюродные братья, Гурген и Федор, подтягивались лишь к одиннадцати. Они долго спали, долго завтракали, долго собирались. А придя на пляж, тут же прятались под зонтики и навесы, чтобы избавить себя от пагубного воздействия ультрафиолета. Андрей же любил жариться на солнышке. По три часа утром и два вечером. Лежа у кромки моря. На приятно прохладной гальке.

За те две недели, что они гостили у тетки в Адлере, он загорел до черноты. На его теле было всего лишь два белых пятна: одно на бедрах, от трусов, второе на безымянном пальце от подаренного отцом на совершеннолетие платинового перстня, который он никогда не снимал.

Андрею шел загар. Его стройный безволосый торс, покрытый темным золотым загаром, становился скульптурным. А красивое лицо завораживающим: зеленые, с желтыми крапинками глаза на шоколадном фоне казались еще ярче, пронзительнее. Именно поэтому Андрей с начала весны принимал солнечные ванны — садился на балкон своего дома, подставлял лицо под ласковые мартовские лучи и дремал под музыку Синатры до заката. В этом не было бы нужды, пойди он в отца, тот был от рождения смугл, но Андрей унаследовал кожу матери, белокурой зеленоглазой русской по имени Елена. От нее ему достался прямой аккуратный нос и яркие полные губы. Слишком нежные, слишком девчоночьи, как казалось Андрею. Лучше бы их унаследовала его сестра Марианна. Но та во всем пошла в отца: и смуглостью, и носатостью, и узкогубостью. Притом она была красива, но суровой, холодной, какой-то мужской красотой. Женственная, ранимая, мягкая Марианна производила впечатление неприступной, высокомерной, жесткой девушки. Несмотря на то что у нее была отличная фигура, роскошные черные волосы, большие светло-карие глаза, чистая гладкая кожа, парни не спешили к ней «клеиться». Смотрели издали, восхищенно цокали языками, но подходить боялись. Впрочем, Марианна нисколько от этого не страдала, поскольку мальчики ее пока не интересовали — несмотря на кажущуюся зрелость, в свои шестнадцать она оставалась сущим ребенком…

Андрей в ее возрасте был совсем другим. Бывалым, раскрепощенным, вкусившим плотских удовольствий молодым человеком. Оно и понятно — невинности он лишился в тринадцать, а в четырнадцать мог похвастаться тем, что имел секс с двумя троюродными сестрами, тремя соседками, одной двадцатипятилетней медсестрой и парой одноклассниц одновременно. К девятнадцати он немного пресытился, и симпатичные девушки уже не вызывали у него вспышки низменного желания. Лишь одна категория женщин по-прежнему его волновала: зрелые, искушенные, грудастые блондинки, которых было немало на пляжах Адлера. Вот и сейчас Андрей ловил на себе вожделенный взгляд одной такой нимфы: полной, зеленоглазой курортницы, самого наилучшего возраста — лет двадцати семи — двадцати восьми. Она возлежала на надувном матрасе в метре от него и делала вид, что читает. По опыту Андрей знал, что минут через десять она отправится в море и по дороге заденет его своим бедром. Если он прореагирует на это прикосновение, то завяжется беседа, в результате которой они договорятся встретиться под маяком. Встреча, естественно, состоится. Затем они пойдут в какое-нибудь кафе на набережной, посидят там, дуя пиво или шампанское. Он закажет для нее песню, купит ей розу, скажет кучу комплиментов, в результате она пригласит его в свою съемную комнатку, в которой они займутся тем, ради чего, собственно, знакомились. А через пару дней она уедет в свой Новосибирск или Самару, где будет вплоть до зимы рассказывать о своем коротком приключении подружкам…

Он же забудет ее сразу, как только она скроется в чреве аэропорта, и даже не вспомнит, как ее зовут, так стоит ли реагировать на ее прикосновение?

Каролина проснулась от крика. Это орал Гриня из Ростова, ее жилец с первого этажа. Орал он каждое утро то на жену, то на детей, то на соседей и вечно требовал от своей бессловесной супруги горячего обеда. Даже на завтрак. Из-за чего бедняжка, вместо того чтобы загорать на пляже, все дни простаивала у плиты, выбираясь на море только под вечер.

Гриню Каролина терпеть не могла, его супруга ее раздражала (она не понимала, как можно позволять так с собой обращаться), дети приводили в ужас своей наглостью, поэтому она считала дни до их отъезда. К счастью, оставалось всего три, а там в просторную четырехместку въедет кто-то другой. Пока же приходилось терпеть ор постоянно голодного Грини, вечное присутствие на своей кухне его жены, а также вороватость детей, которые тащили все, что плохо лежит, начиная от чужих газет и заканчивая курагой в хозяйской кладовке. Конечно, не факт, что другие жильцы будут лучше, но Каролина очень на это надеялась.

— На обед хочу борща и плова, — донесся до нее грубый голос Грини. — И ватрушки испеки. С творогом. А то я уже задолбался детям на пирожные отстегивать!

Услышав это, Каролина вскочила с кровати, подбежала к окну, высунулась в него по пояс и сердито крикнула:

— Никаких ватрушек! Вы и так у меня весь газ израсходовали! Он у нас, между прочим, привозной!

Андрей оторвал взгляд от своего мольберта и, вытянув шею, глянул на пейзаж Кары. Она рисовала синее в багряных прожилках небо, горные вершины, подсвеченные закатом, ущелье с водопадом, с серыми валунами, с зелеными помпонами кустов на обрыве — рисовала то, что видела перед собой, стоя на балконе.

— Отлично получается, — похвалил ее Андрей. — Только добавь немного синевы…

— А мне не нравится, — грустно сказала Кара. — Все как-то криво, косо… У тебя гораздо красивее вышло…

— Я занимаюсь живописью с детства, а ты всего год, конечно, у меня получается лучше. Но я должен заметить, что у тебя талант, ты удивительно хорошо улавливаешь природу вещей.

— Как это?

Пошатываясь, она вышла на крыльцо. После холода морга уличная жара показалась удушающей, обволакивающей, липкой, как вязкая расплавленная карамель. Каролина вдохнула горячий воздух, а выдохнуть не смогла — он застрял в гортани, превратившись в ком…

— Вам плохо? — услышала она далекий, будто из другого измерения, голос. — Каролина, ответьте, как вы себя чувствуете?

Она вдохнула еще раз. К горячему комку в горле прибавился еще один, такой же большой, такой же огненный, такой же неподвижный, будто раскаленная галька…

От нехватки кислорода у Каролины закружилась голова, в легких запекло, к лицу прилила кровь…

— Она задыхается! — донеслось до нее откуда-то сверху. — Сделайте что-нибудь…

Когда Андрей подъехал к особняку Хана, у ворот уже стояла одна машина — «Опель Корса», серенький, двухдверный, более чем скромный автомобильчик малого класса. Мечта домохозяек и менеджеров нижнего звена. Просто не верилось, что на таком ездит Лютый. Эта машина не соответствовала его статусу. Преемнику Хана больше подошел бы джип или мощная представительская тачка типа «БМВ». Но, похоже, Лютый из тех, для кого «Имидж — ничто!», главное комфорт, иначе он ни за что не напялил бы на себя дурацкие шорты в цветочек и стоптанные сандалии.

— Господин Караян, — донесся до Андрея умеренно громкий голос Чарльза. — Прошу вас, проходите, только ступайте осторожнее, крыльцо скользкое.

Андрей поднялся по влажным ступенькам к распахнутой дворецким двери.

— Эти павлины — сущее наказание, — заметил Чарльз, пропуская Андрея в дом. — Гадят везде, где придется. Но крыльцо почему-то любят больше всех других мест…

— Господин Мартирасян уже тут?

На похороны Даши пришли только двенадцать человек, включая Каролину и Димку Самсонова. Из друзей была лишь одноклассница Машка Тихонова, не пропускающая ни одного мероприятия, где наливают водки, из родственников — двоюродная тетка. Остальные восемь человек — это соседи, четверо Ашкарянов, четверо Петровских. Впоследствии к процессии присоединилась кучка пьянчуг, судя по всему, Машкиных друзей, которые были не прочь помянуть усопшую стандартным стаканом…

В два часа дня все закончилось, в том числе поминки. Ашкаряны с Петровскими ушли последними, только после того, как перемыли Каролине всю посуду и расставили по местам мебель. Оставшись одна, она в изнеможении опустилась на диван, раскинула руки, разбросала ноги и выдохнула. Все закончилось, слава богу! Теперь можно жить до девятого дня. А там опять суета, готовка, уборка и ненужные соболезнования — именно от них ей становилось особенно тошно!

Полежав несколько минут в неподвижности, Каролина села, сложив ноги по-турецки, выглянула в окно — оно располагалось как раз напротив дивана. Улица, как обычно, была похожа на шумный муравейник. По ней толпами сновали веселые курортники, носились машины, бегали с ящиками торговцы фруктами, улепетывали от милиции бабульки с корзинами ягод — им не хватало денег, чтобы заплатить за место на рынке, вот они и усаживались прямо на тротуаре, и за это их гоняла охрана…

Каролина встала с дивана, прошла через комнату к окну, взобралась на подоконник, уселась на нем и закурила. Мысли в ее голове путались, она хотела распланировать бюджет, продумать, что и где купить для поминального обеда на девятый день, решить, какой памятник ставить на Дашиной могиле, но вместо этого вспоминала Андрея и ломала голову над тем, как его найти…

Каролина не видела его уже два дня. С тех пор как Андрей бросил ее на пляже, он не давал о себе знать. Обиделся, уехал куда-нибудь или… забыл о ней? Пожалуй, последнее, поскольку в ее разнесчастной жизни всегда так бывало — мужчины, от которых она теряла голову, неизменно забывали о ее существовании… Рано или поздно. Обычно рано — сразу же, как только получали то, что им надо… Первому Каролина была нужна как пропуск в близкое окружение Дарьи, второму — как порядочная, не скандальная, раскованная сексуальная партнерша без претензий, третьему — как преданная, ополоумевшая от восхищения любовница, наивная, готовая изливать свое обожание, словно бальзам, на его истрепленное годами самолюбие. Никто из них ее не любил, все только использовали. Андрей не исключение. Да, он единственный, кто не хотел от нее секса (боже, как жаль, что он не хотел от нее секса!), но то, что ему было нужно, он получил — ее показания в милиции и сведения о Дарье. Все! Теперь Каролина перестала его интересовать. Финита ля комедиа!

Андрей проснулся от звонка телефона. Пиликал мобильник Каролины, выдавая бодрую полечку. Андрей протянул руку, нащупал трубку, поднес к заспанным глазам. На дисплее высветилось имя «Альберт Мартирасян». Лютый, значит!

Быстро вскочив с кровати, Андрей выбежал в коридор — он не хотел будить Каролину — и поднес телефон к лицу.

— Я слушаю, — негромко сказал он.

— Не разбудил? — без приветствия начал Лютый.

— Честно говоря, разбудил, но это ерунда…