Мама Герды, Анна, верила в магию имен. Поэтому, когда она узнала о своей беременности, первое, чем озаботилась, – это подбором имени для своего еще не рожденного чада. Аня не могла знать точно, какого пола будет ребенок, но процентов на восемьдесят была уверена, что женского, и больше рассматривала девчачьи варианты. Властелина. Серафима. Епифания. Ариадна. Стефания. Марианна. Земфира. Лейла. Анаис…

Ане было все равно, какого происхождения будет имя ее дочки. Славянское, греческое, арабское, не важно, главное, чтобы звучало красиво и имело емкое значение. Долгое время она отдавала предпочтение имени Виктория. Но когда оказалось, что в их доме уже проживают две Вики, одна – еще совсем кроха, но уже хворая, а второй пошел пятый десяток, и она до сих пор не замужем, Настя решила поискать другие варианты.

Жила будущая мать одна. Тот, от кого она забеременела, не был ее мужем. Всего лишь любовником, с которым Аня встречалась четыре раза в год. Звали его Виктором. Он жил в столице, был женат, имел сыновей-погодков, занимал крупную должность на каком-то заводе и часто ездил в командировки. В их городке он бывал раз в квартал. Селился в единственной гостинице, администратором которой Аня работала. Там они и познакомились. Там и встречались. Там и зачали по прошествии двух лет ребеночка. О своей беременности Аня узнала, когда любовник уже отбыл домой. Телефона его она не имела, поэтому поделиться радостной новостью с Виктором не могла. Но Аня не сомневалась, что он будет рад и не оставит ее. Жениться, понятное дело, не захочет, но ребенка поднимать поможет. Особенно если девочка родится. Виктор много раз говорил ей, что мечтает о дочке, но у него два сына и в придачу три племянника. В Анином же роду женщины рожали исключительно себе подобных. У самой Анны была еще сестра. У их покойной матери тоже. А у бабки аж пятеро. Ее мать, считай, Анину прабабку, муж из-за этого бросил. Сказал, мечтаю о сыне, а ты только и способна, что баб мне рожать. И ушел к другой, молодой вдовице, у которой уже был мальчишка. Она ему быстро подарила наследника.

В общем, род Ани пошел из какого-то загадочного женского царства, и она не сомневалась, что тоже родит девочку. Это радовало! Как с пацанами обращаться, она представления не имела. А вот с девочками – очень хорошо ладила. И родную сестру свою нянчила, и двоюродную. У первой, кстати, тоже родилась дочка. А вот двоюродная, Вера, удивила. За три месяца до того, как Аня узнала о своей беременности, та произвела на свет мальчика. Назвала Костей. В честь деда. А отчество дала отцовское – муж Веры ушел от нее, когда она была на третьем месяце. И это ее не удивило. Ибо женщинам их рода катастрофически не везло в личной жизни. Их либо бросали, либо просто не находили, и барышни оставались старыми девами, поскольку отличались крайней порядочностью и заводить внебрачные отношения считали делом аморальным.

Аня была первой в роду, кто наплевал на семейные традиции и потерял невинность, не вступив при этом в брак. Хорошо хоть осуждать ее за это было некому: старые девы к тому времени все поумирали, а сестры, родная и двоюродная, жили в других городах.

Маленькая Герда очень хорошо запомнила тот момент, когда оказалась в поселке, где ей предстояло жить. Наступил вечер. Было темно. Поезд, в котором она ехала с теткой, остановился на каком-то полустанке. Они вышли: тетя Вера энергично и немного суетливо, держа в каждой руке по чемодану и паре котомок, а Герда опасливо. Она за свою маленькую жизнь ни разу не ездила дальше районного центра, где имелся кукольный театр, а тут пришлось больше суток трястись в поезде, а теперь выходить из вагона, ставшего за тридцать пять часов почти родным, в новый, неизвестный мир. В нем было все непривычно. Особенно ароматы. Тот мир, который она покинула совсем недавно, был напоен совсем другими запахами. В нем пахло влажной землей и прошлогодней прелой травой. В нем только начинали бежать ручьи и проклевываться из-подо льда асфальт. В нем деревья и кусты едва избавились от снежного налета и лишь готовились налиться живительным соком. В новом же мире не было ни снега, ни влажности, ни прохлады, ни томительного ожидания. Он уже давно пробудился от зимней спячки (если когда и погружался в нее), и воздух в нем оказался напоен такой ласковой теплотой, что Герда зажмурилась, вдохнув его.

– Детка, ты чего? – нервно спросила тетя Вера. – Укачало тебя, что ли? Голова кружится?

Герда помотала головой, которая на самом деле кружилась. Но не из-за того, что девочку в поезде укачало. Дело заключалось совсем в другом, более приятном ощущении. Герде было так сладко смаковать этот похожий на нежнейшее суфле воздух, так приятно вдыхать его и улавливать все оттенки цветочных и древесных ароматов, так волнительно отмечать его непохожесть, новизну, напоенность какой-то невероятной жизненной силой, что она ощутила головокружение и легкую дрожь в конечностях. Точно так же Герда чувствовала себя, когда впервые попробовала шоколадное суфле, ставшее впоследствии ее излюбленным лакомством, и когда получила в подарок куклу Барби, несбыточную мечту всех девочек ее двора, и когда увидела Васю Славина, мальчика, которого она сразу посчитала самым замечательным на свете. Короче говоря, Герда в четвертый раз за свою жизнь влюбилась, и уже не в мороженое, куклу или мальчика, а в край, где оказалась.

Со станции они с теткой долго брели пешком до дома. Время было позднее, и автобусы уже не ходили. Вера передвигалась еле-еле, она так вымоталась за последние дни, что чуть не падала, а Герда чувствовала себя лучше. Да, она устала, но ей было очень интересно осматривать новый мир. В нем даже дома были другими. Город, где она выросла, считался промышленным, и в основном там стояли многоквартирные «коробки» в пять или девять этажей, дымили трубы заводов, и по дорогам сновали грузовики и легковушки. Тут же было все не так! Аккуратные домики с палисадниками, по заборам плетутся виноградные ветви, во дворах уютные навесы, диваны, мангалы. Пустынная асфальтовая дорога, вдоль которой растут не привычные тополя, а изящные кипарисы. Вдали вместо сумрачных заводских трафаретов – остроконечные горные пики. И тишина…

– Вот мы и пришли, – облегченно произнесла тетя Вера, останавливаясь возле железного забора, украшенного причудливыми вензелями. – В доме свет, значит, не спят…

Когда Костя демобилизовался, Герда еще училась. Она уговорила мужа поступить в тот же вуз, помогла ему подготовиться к экзаменам. Костя стал студентом, и они поселились в отдельной комнате студенческого общежития и очень неплохо зажили.

Молодая семья держалась целиком на Герде. Если б не ее безграничное терпение, недетская мудрость и невероятная для худенького тела выносливость, их брак давно бы распался. Герда терпела все выходки мужа. Прощала нечастые, но совсем не скрываемые измены, регулярные гулянки в компании однокурсников, похмельное хамство. Исправляла ошибки Кости в курсовых. Улаживала его конфликты (а конфликтовал он часто). Работала за двоих и никогда не отказывала Косте в ласке. Никогда! То есть отучившись, отработав, приготовив еду и прибравшись, она не отбривала жаждущего секса мужа, а с пионерской готовностью ему отдавалась. А после еще бежала к холодильнику, чтобы принести ему бутерброд, потому что знала – после секса ее благоверный хочет есть! И супруг все это принимал как должное, ведь в их паре любящей стороной была Герда, а Костя – позволяющей ей себя любить…

Миновало два года. Герда писала диплом и строила планы на будущее. По окончании института она намеревалась найти работу, снять жилье, доучить мужа. Когда Костя станет дипломированным специалистом, она поможет ему устроиться на хорошее место, а сама уйдет в декрет. Ребеночка завести ей давно хотелось, но Герда была слишком здравомыслящей, чтобы родить в шестнадцать и двадцать – именно в эти годы она делала аборты, и после второго начала пить противозачаточные. Девушка не сомневалась, что жизнь ее сложится именно так, как она прогнозирует, но ее планы самым неожиданным образом были порушены…

Это случилось ранней весной. В их теплых краях уже зацветали сады и воздух был напоен такой сладостью, что, если его вдыхать через рот, на языке оставался легкий привкус то ли ягодного компота, то ли чая с фруктовыми наполнителями. В такие дни категорически не хотелось учиться, и Костя прогуливал лекции. В то время как его одногруппники, а уж тем более усидчивая жена, потели в душных, залитых солнцем аудиториях, он гулял по городу и пил ледяное пиво. Когда устал и проголодался, купил чебурек и сел на лавку автобусной остановки, чтобы спокойно перекусить. Едва его крепкие зубы вцепились в жирное тесто, как в полуметре от места его дислокации затормозил шикарнейший белый «Мерседес». Водитель выглянул на улицу и спросил у Кости:

– Где тут Академическая улица, не подскажешь?

Герда пришла из института на два часа позже обычного и думала застать мужа дома. Но его в их уютной общежитской комнатке не оказалось. Герда набрала его номер, но абонент оказался вне зоны действия сети. Такое случалось и прежде, поэтому она не удивилась и расстроилась лишь чуть-чуть. «Нагуляется, придет, – мысленно вздохнула Герда. – Ночью, а скорее под утро. Возможно, в помаде, но, проспавшись, ничего не вспомнит… Вернее, притворится. А я сделаю вид, что поверила в его лепет…»

Но Костя не оправдал ее прогнозов. Он явился вечером, часов в десять. Трезвый и какой-то пришибленный. Обычно он заваливался с шумом и криками, хлопал дверью, швырял обувь, громко рассказывал жене о том, как провел день, но сегодня… Вошел тихо, не разулся, едва слышно бросил Герде «привет» и проследовал в комнату. Оказавшись там, он вытащил из шкафа свою сумку и стал закидывать в нее вещи.

– Ты что делаешь? – спросила у него Герда.

– Уезжаю.

– Куда? На рыбалку? Но, Костя, еще только середина недели, и я бы тебе не советовала…

Она окончила институт (хотя желание бросить все и мчаться в Петербург за мужем возникало регулярно), решив не только довести до конца начатое, но и дать Косте время осознать свою ошибку. Неделю, две, три можно продержаться на голой страсти, на чувстве, подкрепленном материальными благами, – месяц, два, но как находиться рядом с женщиной, которая тебе не ровня, долгое время? Костя точно не сможет. Не такой он человек. Наверняка уже двадцать раз пожалел о своем скоропалительном решении, но вернуться в прошлую жизнь гордость не позволяет.

И Герда, получив диплом и даже не заглянув на выпускной бал, поехала на вокзал. Она решила вернуть своего Кая. Вырвать его из лап Снежной королевы и увезти из холодных краев в теплые, родные, благословенные. Герда взяла билет и поехала. Конкретного адреса Костя не назвал, но она не сомневалась – замок Снежной королевы будет найден. Ведь Герда знала название улицы (вернее, проспекта), где он стоял, и имя владелицы… Снежана Мороз! Костику так хотелось похвалиться своим новым положением, что он вывалил на Герду кучу информации. Да, собственно, кому еще хвалиться, если не лучшему другу… Не своему Санчо Пансе?

Санкт-Петербург произвел на Герду угнетающее впечатление. Возможно, из-за того, что этот город ассоциировался у нее с разлукой (с любимым мужчиной, любимым краем) или просто ей не повезло с погодой (когда она приехала, было так пасмурно, что свинцовое небо чуть ли не нанизывалось на шпили домов), но факт остается фактом – Северная столица ей сразу не понравилась! И Герда, едва ступив на перрон, ощутила жгучее желание запрыгнуть в вагон и уехать обратно, туда, где воздух напоен медовой сладостью, и его пьешь, точно фруктовый компот, а не брезгливо втягиваешь, как протухшую воду…

Дом она искала долго. Почти два дня. Герда с утра выходила на Невский, заходила во все дворы (а это оказалось не так просто, потому что на арках многих были запертые решетки) и спрашивала у первого встречного, не тут ли живет Снежана Мороз. Большинство прохожих, к кому она обращалась, пожимали плечами или мотали головой, но если попадались сердобольные пожилые женщины, то они собирали консилиум и давали коллективный отрицательный ответ. Нужный дом Герда отыскала почти случайно. Она шла по проспекту и увидела белый «Мерседес». Он заворачивал в одну из арок, и Герда сразу поняла, что это машина Снежаны. Не потому, что петербуржцы предпочитали машины менее марких цветов, просто почувствовала. И последовала за «Мерседесом».

– Извините, – обратилась она к мужчине, запирающему за ним ворота, – это машина Снежаны Мороз?