Андерс, король Южного Кроутена, всю ночь принимал гостей. Среди них была дюжина свирепых воинов из Интернука, носивших рогатые шлемы и накидки из тюленьих шкур. Они плавали на кораблях, раскрашенных под змеиную кожу, и седые бороды их пахли морем, а суровые лица навеки сжег соленый ветер. Свои светлые волосы они заплетали в косы.

Всякий лорд на месте Андерса попытался бы их купить. Наемники из Интернука славились своей дешевизной. Но Андерс не предлагал денег. Он всего лишь поил их без устали крепким элем и кормил байками о подлых деяниях Габорна Вал Ордина. К полуночи они уже стучали серебряными кубками по столу и требовали голову молодого короля. В честь решения воевать с ним они закололи свинью, вымазали кровью свои косы и раскрасили лица зелеными, желтыми и синими полосами. И не пожелали никакой платы за свою службу, кроме боевых трофеев.

Так Андерс купил полмиллиона берсерков за один стальной орел — стоимость крепкого эля и свиньи.

За тем, как Андерс обрабатывал воинов Интернука, наблюдала, сдержанно улыбаясь, еще одна гостья за его столом — леди Варс, советница королевы Эшовена. Она не прикасалась к вину, эта статная, красивая и умная женщина с ясными темно-серыми глазами.

Уже наступила ночь, когда воины из Братства Волка добрались до Карриса, но в окрестностях города было светло. В крепости бушевал пожар, каменные стены раскалились добела, и башни походили на гигантские факелы. На городских валах горели сигнальные костры.

На южном горизонте сверкнула молния, похожая на раздвоенный змеиный язык, и речью этой змеи были раскаты грома.

Последние две мили всадники мчались во всю прыть, позвякивая оружием и доспехами. Копья были всего у троих из сорока воинов. Эти трое скакали впереди на случай, если в темноте вдруг наткнутся на опустошителя.

Дождь, смешанный с пеплом, сыпался с неба, как тяжелые шарики ртути. Плащ Мирримы промок насквозь.

По дороге из Карриса на север Габорн по-прежнему чуял запах войны. Казалось, он весь пропитался вонью заклятий горной колдуньи, как рубаха у него под кольчугой пропиталась потом и дымом костров.

Вечер был тихим и туманным. Ночь как будто не с небес спускалась, а поднималась с земли, подобно влажным испарениям из болотистых низин. Птицы молчали. Лишь копыта коней глухо стучали по грязной дороге. Хотя их ехало семь человек, не слышно было даже поскрипывания сбруи.

Они прискакали в какой-то городок. Прежде Габорн знал название каждой деревни в своем королевстве, но после гибели Посвященных в Голубой Башне память его ослабела.

Впрочем, это не имело значения. Городок был пуст; по улицам бродила, виляя хвостом, одинокая рыжая собака. Забыв его название, Габорн никого этим не оскорбил.

— Все дело в том, — сказал Верховный Маршал Скалбейн сэру Чондлеру, когда они скакали, преследуя опустошителей, ночью по лесу, — что Габорн любит свой народ слишком много, а Радж Ахтен свой — слишком мало.

Скалбейн получил от Габорна, остановившегося в Балингтоне, загадочное предупреждение. Оба рыцаря все еще пытались понять его смысл.

Маршал Чондлер ответил:

— И ничего хорошего из этого не выйдет, помяните мои слова. Человеку мало просто посеять семена своего падения. Сначала он возделывает и удобряет почву, потом долго ухаживает за ростками и лишь после этого пожинает плоды.

Они приехали в Балингтон далеко заполночь — семь человек, вымокших под дождем, который без устали поливал холмы, похожие на склоненные в задумчивости плешивые головы. Все семеро были в коричневых одеяниях, какие носят ученые люди.

Они ехали так тихо, что их можно было принять за призраков. Только звяканье доспехов да плеск воды под копытами коней выдавали в них живые существа. Меж собой они не разговаривали. Некоторые боялись даже вздохнуть, и на лицах их читался неприкрытый страх. Лица остальных были задумчивы и напряжены. Кое-кто, прислушиваясь, не раздастся ли треск дыхания опустошителей, крепко сжимал рукоять меча.

Но единственным звуком, царившим в округе, был шорох дождя. Гроза ушла на север. С небес обильно лилась вода, и дорога превратилась в грязевой поток. Тучи нависли над холмами непроницаемой завесой. И в темноте шесть десятков беленых каменных домиков с соломенными крышами казались путникам какими-то размытыми пятнами.

Из-за поленницы выскочила рыжая собачонка и, высунув язык, побежала за маленьким отрядом.

Эрин и Селинор весь день ехали без происшествий. Из-за того что пришлось объезжать Белдинук, они едва ползли, ибо даже сильным лошадям нелегко преодолевать крутые тропы и каменистые русла рек. К ночи южная граница Белдинука осталась позади, а впереди раскинулись равнины Флидса. Но прибавить ходу им не удалось, поскольку уже стемнело, сгустились тучи и близилась гроза.

Они остановились в придорожном постоялом дворе и впервые за день как следует поели — им подали блюдо тушеных с розмарином скворцов и ржаной хлеб. В придачу они получили лук и пастернак, вареные в масле с медом.

После обеда они отправились в постель и заключили друг друга в объятия. Селинор крепко прижимал к себе Эрин, и это ее удивляло. Ей еще не приходилось спать в мужских объятьях. И хотя это было приятно, но спокойно уснуть она не могла. И все думала, сколько же ночей должны проспать вместе мужчина и женщина, чтобы привыкнуть к такому неудобству.

Селинору не давало уснуть беспокойство, и Эрин тоже.

Король Андерс сидел за пиршественным столом, когда в замке его раздались вдруг предсмертные вопли людей.

Они влетели в главную башню, пронеслись вниз по лестнице. Ветер донес их до Большого зала, затем закружил в очаге и в дымоходе.

Для уха любого из присутствовавших звучали они, как обычное завывание ветра. Но Андерс ждал их весь день.

На мгновение огонь в очаге ярко вспыхнул.

В холодных небесах над Манганской скалой мерцали звезды. Час назад закатилось солнце, а опустошители так и сидели, насылая чары, на этой груде камней.

Из замка Феллсприбыли телеги с продовольствием, и воины Габорна славно поужинали. Многие уже крепко спали, завернувшись в походные одеяла, отдыхая впервые за последние несколько дней.

Все было как будто спокойно, но Габорн, хмурясь, все сидел у костра. Какая-то опасность подкрадывалась к охранявшим лагерь часовым.

Барон Кирка, стоявший на посту, вдруг окликнул его:

Иом пыталась порой представить себе, как выглядит Морское Подворье, но того, что она увидела, она никак не ожидала.

Она знала, что город расположен на островах, слышала о прославленных мостах, которые эти острова соединяли. Мосты вырезаны были из хрусталя, привезенного на больших баржах из гор Алькайр.

Бледные, полупрозрачные в лунном свете, как лед, своды их, возносившиеся над водами моря, примерно такими ей и представлялись, но красоты опор, на которых они покоились, Иом не могла и вообразить. Каждая являла собою величественную скульптуру — изображение одной из добродетелей, обязательных для Властителей Рун Рофехавана. «Учение», например, было женщиной, баюкавшей дитя. «Отвага» представала перед зрителем в виде воина, разрубавшего мечом на куски опутавшую его змею. «Милосердие» в образе знатного лорда несло беднякам мешки с зерном и фруктами.

Сработали все эти скульптуры воистину великие мастера. Под высокими сводами мостов могли запросто проплывать корабли.

Аверан и Биннесман сидели под звездным небом на склоне холма. Солнце давно зашло, над горизонтом медленно вставал рогатый полумесяц. Вдали вокруг Манганской скалы пылали кольцом сторожевые костры.

С гор пощипать травки спустились на равнину олени. Они ступали на своих узких копытцах мимо Аверан, замечая ее не больше, чем луговой одуванчик.

Биннесман воткнул в землю свой посох, объяснив девочке, что таким образом Охранители Земли дают посохам возможность напитаться земной силой.

Потом надолго замолчал. Словно забыл, как мало у них времени, и не стал больше показывать Аверан никаких растений, рассказывая об их целебных свойствах. А просто сидел, отдыхая, смотрел вдаль, как будто надеялся разглядеть где-то там край света. Так прошло больше часу.