Операция, план проведения которой осенью 1987 года разработали штабные аналитики 40-й Армии, преследовала далеко идущие планы военного и политического руководства СССР и должна была стать точкой отсчета в долгой череде подготовительных мероприятий, направленных на обеспечение безопасности вывода советских воинских подразделений, дислоцировавшихся в южных провинциях Афганистана.

Для придания наибольшей значимости данному мероприятию общее руководство операцией было поручено не кому-нибудь, а лично генералу армии Варенникову Валентину Ивановичу. Эта фамилия всем знакома в связи с известными событиями 1991 года (надеюсь, читатель еще не забыл, что такое ГКЧП).

К сожалению, а может быть — к счастью, я не был в Москве в августе 1991 года и поэтому не могу ни засвидетельствовать, ни проанализировать с чужих слов, как всё происходило на самом деле в те три смутных дня. Но зато я точно могу сказать, что в 1987 году генерал Варенников показал себя крутым военным ястребом, для которого интересы СССР были превыше всего.

Являясь руководителем Представительства Министерства обороны СССР и одновременно личным советником Горбачева по военным вопросам в Афганистане, Варенников В. И. был, пожалуй, единственным человеком, кого побаивались руководители всех советских представительств в Кабуле. Обладая неограниченными полномочиями, он мог отдавать приказы и распоряжения любому высокопоставленному лицу «в погонах», вне зависимости от его ведомственной принадлежности. Про военных я уж и не говорю. Для них любое произнесенное Варенниковым слово было приказом и руководством к немедленному действию…

Лето 1987 года в провинции выдалось очень жарким. И в прямом, и в переносном смысле. Вконец обнаглевшие «духи» беспредельничали в Кандагаре не только ночью, но и средь бела дня. Так называемые посты первого пояса обороны города не справлялись с возложенными на них задачами.

Выстроенные на развалинах домов, коих в городе было великое множество, и обнесенные толстенными глинобитными стенами, посты напоминали средневековые мини-крепости. Таких постов-крепостей было всего двадцать девять, и размещались они по всему периметру города, с интервалом не более полукилометра друг от друга.

В зону ответственности Царандоя входила южная окраина Кандагара, граничащая с улусвали (уездом) Даман. Это был самый тяжелый в оперативном отношении участок обороны, поскольку наибольшая часть «духовских» бандформирований постоянно находились в Дамане, совершая оттуда набеги и обстрелы. Всего было оборудовано одиннадцать царандоевских постов с численностью личного состава по тридцать-сорок человек на каждом.

С западной и северо-восточной стороны города располагались посты Ду Кулиурду (2-го армейского корпуса Афганистана), а с северной — ХАДовские (служба безопасности) посты.

Никакого взаимодействия между постами практически не было. При нападении «духов» на город каждый пост выживал или погибал в гордом одиночестве.

То, что в провинции затевается что-то серьезное, мы почувствовали буквально через пару месяцев после визита в Кандагар президента Афганистана — Наджибулы. Командованию всех силовых ведомств из Кабула поступило распоряжение: за счет местных жителей призывного возраста незамедлительно приступить к проведению комплекса мероприятий, направленных на доукомплектование боевых частей.

Надо отдельно отметить, что призывной возраст по афганским законам того времени колебался от 18 до 55 лет. Но законы в этой стране никогда не соблюдались и под призывную «гребенку» заметали всех подряд, невзирая на возраст. На военную службу попадали и шестнадцатилетние юнцы, и седые старики. Состояние здоровья, или же какие-либо физиологические дефекты, имевшиеся у призывников, в счет не брались.

Призывная компания в Афганистане имела свои национальные особенности, разительно отличавшиеся от того, что мы привыкли видеть у себя на Родине.

Мероприятия, связанные с призывом гражданского населения на военную службу, систематически проводившиеся по всему Афганистану, а если быть точнее — в той его части, которая находилась под контролем госвласти, были сравнимы с войсковой операцией.

Делалось это примерно следующим образом.

В ноябре месяце кандагарская «зеленка» из-за опадающей с деревьев и виноградников листвы становилась относительно прозрачной, и большинство «духов» уходили со своими семьями в лагеря беженцев, размещавшиеся в приграничных пакистанских городах Чаман и Кветта. Туда же уходили и мирные жители. Наступающие зимние месяцы не сулили им ничего хорошего. Да и что можно было делать в «зеленке» зимой, в период муссонных дождей. Урожай винограда был собран, высушен и продан оптовикам. Травяной покров оскудевал до такой степени, что не мог обеспечить кормом многочисленные отары овец.

Так было во все времена.

Но в ноябре 1987 года события развивались совершенно по иному сценарию.

Примерно 25-го ноября один из агентов спецотдела Царандоя оставил в специально оборудованном тайнике рукописную копию секретного приказа руководителя южного фронта ИПА. Всем кандагарским моджахедам, воевавшим под знаменами этой исламской партии, предписывалось немедленно приступить к подготовке отражения атак, которые в ближайшее время будут предприняты госвластью и шурави.

Внимательно изучив пункты данного приказа, я был поражен степенью осведомленности душманского руководства о планах Кабула. Оставалось только позавидовать тому, на каком уровне у противника была поставлена разведка. Ведь не простой же офицер «сливал» им информацию о замыслах высшего военного и политического руководства страны. Душманский «крот», осевший в Кабуле, был как минимум в звании полковника, или даже генерала.

Случайное совпадение, или же это было специально так задумано, но начало операции пришлось на «джуму» одиннадцатого декабря. Обычная пятница, являвшаяся для всех мусульман мира выходным днем.

Советники всех контрактов в этот день тоже не работали, отсиживаясь или отлеживаясь по своим виллам, и занимаясь «бытовухой». Спешить было некуда, да и не к кому, поскольку подсоветные в этот день отдыхали. Война войной, а выходной — по расписанию…

Накануне у царандоевских советников, проживающих на тринадцатой вилле, был «банный день», затянувшийся далеко за полночь и закончившийся небольшим скандалом.

Дело в том, что новый сосед с 11-й виллы — военный советник начальника штаба 2-го Армейского корпуса Афганистана, привел в нашу баню человек восемь гостей, с которыми в этот день бухал по поводу своей «прописки». После их «помывки» бассейн в бане был весь «засран» листьями от банных веников. Обнаружив непорядок, я демонстративно повел соседа в баню и, указав на оставленный им и его друзьями «срач», сделал первое и последнее предупреждение: популярно объяснил, что при повторении подобного факта лично он будет отлучен от бани на весь оставшийся срок пребывания в Афгане. Тем паче, что к её строительству он не имел никакого отношения. Культурно так и вежливо попросил полковника привести бассейн в порядок. Сначала сосед попытался напомнить, что он вроде бы целый полковник, а я всего лишь капитан, и из соображений воинской субординации как бы не должен делать ему каких-либо замечаний. Не имея никакого желания вдаваться в полемику по данному вопросу, я порекомендовал полковнику засунуть свои большие звезды себе в задницу. При этом не упустил случая намекнуть ему о том, что не являюсь его прямым подчиненным, и в настоящее время здесь, в провинции, имею больше полномочий, чем он со своими большими погонами. Из собственного опыта я знал, что таких «орлов» надо сразу ставить на место, иначе потом они своей борзотой начнут приносить беды. И себе и окружающим их людям…

Спать совсем не хотелось. Зная о том, что произойдет на исходе ночи, старались хоть как-то отвлечься от тяжелых мыслей. Сидели на кухне под летучей мышью и часов до двух расписывали одну за другой партии в «Кинга». В конце концов, это всем осточертело и, решив хоть немного выспаться, мы разошлись по своим комнатам.