Когда-то у Афаманта, Эолова сына

[*]

, рассказывает легенда, была жена, нежная Нефела — Облако. У них были дети: мальчик Фрикс — Дождик и девочка Гелла — Солнечный свет.

Нефела умерла, ушла в мир богов. А вторая жена Афаманта, мрачная финикиянка Ино, невзлюбила детей. Она мучила их, истязала и все придумывала: как бы избавиться от них?

Однажды случилось так, что боги разгневались на людей и наслали на землю долгую страшную засуху.

И вот Ино, чтобы умилостивить богов, решила принести им в жертву мальчика Фрикса.

Но мать спасла Фрикса. Нефела явилась к детям и привела с собой златорунного барана. Она посадила детей на этого барана, и баран умчал их от злой мачехи. Он скакал по лесам и долинам, через горы и ущелья. Прибежав к морю, он бросился в воду и поплыл. Фрикс крепко держался за его изогнутые рога, а Гелла в страхе хваталась за брата.

Персидское войско стояло на самых дальних отрогах Иды, в восьмидесяти стадиях

[*]

от моря, у города Зелеи. В большом шатре, раскинутом на берегу гремящей горной реки, полководцы персидского царя Дария Третьего Кодоманна держали военный совет. Сам царь оставался в Вавилоне, своей столице. Зачем ему тревожиться из-за ничтожной кучки македонян, приведенных сюда дерзким мальчишкой, сыном Филиппа? Опасен был Филипп, но персидский царь часто побеждал его без войны, без боев. Ведь, кроме мечей и копий, есть еще одно оружие — подкуп.

Персидские полководцы возлежали на пушистых коврах, опираясь на шелковые подушки. В шатре собрались очень важные люди: сын царя Дария — Арбупал, зять царя Дария — Мифридат, военачальники царя Дария — Нифат, Петин, Реомифр… Был здесь и каппадокийский сатрап

[*]

царя Дария — Мифробузан, и угрюмый Арсам — сатрап Киликии, и надменный Арсит — правитель Фригии у Геллеспонта, и Спифридат — сатрап Ионии и Лидии, и брат Спифридата — полководец Ресак… Было здесь и еще много полководцев персидского войска, все знатные, богатые люди, уверенные в собственной власти, привыкшие к безопасности в своей огромной стране.

Немного в стороне сидел, нахмурив грозные брови, начальник наемных войск Мемнон, эллин из города Родоса. Он изредка скользил презрительным взглядом по самодовольным лицам персидских вельмож и тут же опускал глаза. Он был уже не молод, седина искрилась в его округлой кудрявой бороде. Слушая речи полководцев, он все больше хмурился, и морщины все резче проступали между тяжелыми черными бровями. О чем они говорят?

— Александр переправился через Геллеспонт, — сказал щеголеватый и нервный Мифридат, зять Дария. — Что предпримем? Жду вашего совета.

— Ну, переправился, — лениво отозвался толстый Мифробузан, — прогоним обратно, и все.

Река Граник, которой было суждено остаться навсегда в человеческой памяти, невелика. Зарождаясь в вершинах горы Иды, она с игрой, с шумом и блеском сбегает в узкую прибрежную долину. Здесь она становится спокойнее, глубже, не торопясь пересекает побережье и впадает в синие воды Пропонтиды

[*]

.

За Граником начиналось ущелье, горный проход, ворота в царство Дария. К этим воротам и вел скорым маршем свое войско Александр.

Александр торопился, стремясь перейти Граник, пока персы не догадались закрыть проход. Он ехал во главе конного отряда этеров, своих телохранителей — знатных македонян, которые всегда дрались в бою рядом с ним. Конница этеров шла под командой Филоты, сына Пармениона.

Следом двигалось войско. Мчались отряды всадников — конницы македонская и фессалийская. Всадники были в шлемах, в панцирях, с копьями, с мечами при бедре. Ровным шагом шли пешие тяжеловооруженные войска — педзэтеры. Это почетное название царь Филипп дал своим македонским фалангам; лес длинных копий — сарисс — покачивался над их шлемами, под их тяжкой поступью гудела земля. Шли гипасписты — более легкая пехота и более подвижная, чем фаланги, связующее звено в бою между нападающей конницей и фалангой. Гипасписты шли под командой молодого Никанора, сына Пармениона, брата Филоты. Быстро двигалась легковооруженная пехота, которая в сражениях со стрелами и дротиками пробивается вперед, налетает с флангов, забегает в тыл врага. Стройно шагали пельтасты — «прикрывающие щитом» — в жестких холщовых панцирях, пропитанных солью. Такой панцирь не брал даже топор.

Отдельно со своим командиром шли союзные эллинские отряды от всех эллинских государств. Не было здесь только спартанцев. Спарта не признавала ничьего командования, не признавала и Александра и воинов своих ему не дала.

Имя Александра после победы при Гранике пронеслось по берегам Азии, вызывая изумление и страх. Непобедимое персидское войско разбито! Много знатных персидских полководцев погибло — погиб Арбупал, сын Дария, погиб Мифридат, зять Дария, погиб Мифробузан, сатрап Каппадокии, Спифридат — лидийский сатрап, Нифат, Петин, Фарнак… Арсит бежал в свою Фригию на Геллеспонте и там покончил с собой. Македонянин победителем идет по азиатской земле!

Смятение и тревога охватили персидские гарнизоны, стоявшие в близлежащих эллинских городах. Они со страхом ждали Александра. Ждали его и эллинские города, захваченные персами, но ждали уже с надеждой. Увидев, что воины отдохнули и кони способны продолжать поход, Александр позвал к себе Пармениона:

— Слушай мой приказ, Парменион. Ты пойдешь в Вифинию

[*]

, возьмешь город Даскилий — тот самый город, в котором до сих пор жили сатрапы Мизии и Фригии на Геллеспонте. Ты возьмешь Даскилий, оставишь там гарнизон и вернешься ко мне.

Парменион стоял, держа шлем в руках, как и полагалось стоять перед царем. Всегда властный и уверенный в себе военачальник, всегда с высоко поднятой головой, нынче он стоял перед царем, опустив глаза. Победа при Гранике ошеломила его. Как случилось, что он, старый полководец, не увидел тех возможностей выиграть битву, за которые сразу ухватился Александр, годившийся ему в сыновья? Ведь, казалось, все грозило гибелью, казалось, было безумием при тех условиях переходить Граник… Александр поступил противно всякому рассудку — и выиграл! Как случилось, что Парменион, никогда не ошибавшийся, так серьезно просчитался? Да и просчитался ли? Ведь он давал такой разумный совет, а что вышло?..

Старик приподнял свои косматые брови. Его бледно-голубые глаза светились решимостью. Александр дает ему возможность оправдать его доверие, и Парменион его оправдает. Даскилий не маленький город, там стоит сильный персидский гарнизон. Но чем труднее дело, тем выше заслуга.

Тяжелые воды Окса

[*]

отливали темной синевой между покрытых снегом берегов. С трудом преодолевая течение, через реку густой стаей шли лодки, маленькие и большие, тянулись плоты, плыли лошади, напряженно поднимая над водой головы.

Пестрое войско Бесса — персы, бактрийцы, согды, кочевники-даки, жившие по эту сторону Окса, — спешно уходило от Александра.

Бесс переправился первым. Он никак не мог избавиться от чувства погони за спиной. Сидя на большом рыжем коне, Бесс ждал, когда переправятся его отряды. Время от времени он кричал резким голосом, приказывая торопиться. Черные глаза его с блестящими голубыми белками беспокойно следили за судами, одно за другим пристающими к берегу. Нервная дрожь проходила по его медно-смуглому, тронутому рябинками лицу.

Наконец последние отряды высадились на берег. Кони, отряхиваясь, выходили из темной воды.

В эту зиму войско Александра отдыхало в Гиркании

[*]

, благословенной богами земле. Македоняне захватили всю огромную равнину до самого Гирканского

[*]

моря, в котором обнаружили изобилие всякой рыбы.

Измученное погоней за Дарием и тяжелым переходом через горы, македонское войско как лавина свалилось в Гирканию, захватило все гирканские города и богатые съестными припасами селения, которые они назвали «счастливыми». Люди здесь и в самом деле жили безбедно благодаря своей плодородной земле. Закрома ломились от хлеба, а хлеб этот и сеять было не надо: после жатвы в поле оставалось множество колосьев, их зерна осыпались и засевали ниву, обеспечивая обильный урожай.

Македоняне нашли в этих селах огромные сосуды с виноградным вином. Оказалось, что здесь каждая лоза дает целый метрет

[*]

вина. Обнаружены были и кладовые, полные сушеных винных ягод, — здесь не редки были смоковницы, с которых снимали по десять медимнов

[*]

урожая. Поселяне не скрыли от македонян и запасов дикого меда, который, по их словам, течет с листьев растущих в лесу деревьев, похожих на дуб. 

Голодное, усталое войско разместилось на гирканской земле как могло и как хотело. Александр запретил разорять Гирканию, но пребывание многих тысяч вооруженного, измученного, наголодавшегося люда уже само по себе было тяжким разорением.

Александр поселился в главном городе страны — в Задракартах, в царском дворце. И как всегда, в перерывах между сражениями начались жертвоприношения, эллинские празднества с гимнастическими состязаниями, которые были так угодны эллинским богам.

Стояла жаркая осень 330 года. В садах светились прозрачные розовые виноградные гроздья. Желтые, как мед, огромные дыни горами громоздились около низеньких глинобитных дворов…

Македоняне уже давно покинули Гирканию. Нынче они разместились в Дрангиане, где Александр занял дворец царя дрангианов.

Хмурый и подавленный, он почти не выходил из дворцовых покоев. Неприятности и несчастья последних месяцев угнетали его.

В пути горцы украли Букефала. Царь чуть не ослеп от гнева и от горя. Страшными угрозами уничтожить все племя Александр заставил их вернуть коня…

Изменил Сатибарзан, сатрап Арианы, и погубил весь македонский отряд, который сопровождал его…

На другой день у царя собрались все его ближайшие друзья, его этеры. Филоту не позвали. Велели прийти Никомаху. Юноша повторил все, что сказал брат. Его выслушали и отпустили.

Первым заговорил Кратер. Один из близких друзей и лучших военачальников, энергичный, честолюбивый, Кратер не выносил высокомерия Филоты. Он возмущался, когда Филота самовлюбленно хвастался своими подвигами, своей доблестью и, не стесняясь, напоминал царю о своих заслугах. Кратера оскорбляло, что он постоянно старался показать свое превосходство над всеми друзьями царя. Первый военачальник во всем войске и первый человек после царя!

Сейчас был тот случай, когда Кратер мог высказать все, что накипело на сердце:

— О если бы ты, царь, в самом начале этого дела посоветовался с нами! Мы убедили бы тебя, если бы ты хотел простить Филоту, что лучше не напоминать ему, сколь он тебе обязан, иначе ты заставишь его в смертельном страхе думать больше о своей опасности, чем о твоей доброте. Но ты не имеешь основания думать, что человек, зашедший так далеко, переменится, получив твое прощение. И даже если он сам, побежденный твоей добротой, захочет успокоиться, я знаю, что его отец Парменион, стоящий во главе столь большой армии, не останется равнодушным к тому, что жизнью своего сына он будет обязан тебе!..

У Александра дрогнули брови. Парменион! Ведь есть еще отец Филоты — Парменион. Как же Александр не подумал о том, что у Филоты за спиной стоит такая сила!

Этим не закончилась черная полоса жизни. Македоняне вспомнили про Линкестийца. Три года царь возил его за собой в оковах. Но все откладывал казнь — не то жалея Антипатра, не то опасаясь его мести, ведь Линкестиец был его зятем.

Возбужденное войско еще волновалось, когда выступил Аттарий, тот самый Аттарий, что привел на суд Филоту.

— А почему ты щадишь Линкестийца, царь? — крикнул он. — Пусть оправдается или пусть умрет!

Александр и сам понимал, что дело Линкестийца пора закончить.

— Приведите Линкестийца!