Что-то Вероника задумалась, глядя в темнеющее окно, а в это время сумерки за ее спиной тишком совершенно преобразили комнату. Уличные сумерки совсем не то, что сумерки в доме, в них не таится никаких неожиданностей, как принято считать, загадочность их пресловута, они просто предуготавливают к главному — нощному действу. А вот сумерки в комнате другие, — она обернулась и увидала, что в стене открылся вход в галерею и в других стенах появились проемы, охраняемые какими-то темными фигурами. И она, конечно же, выбрала галерею, вдруг там картины, да и просто интересно пройти галереей. Дом был темен, картин увидать она не сумела, какие картины в такой темноте, даже идешь на ощупь. Ей надо было найти Ясельникова в этом незнакомом, затемненном доме. Опять, верно, засиделся в мастерской, про ужин забыл, да что ужин — про нее забыл. Он у нее такой. Про все забывает, когда свои фигурки берется вырезывать. Ей стало бы совсем одиноко, когда бы не было так интересно бродить по дому: галерея оборвалась вдруг в другую комнату, где стояла огромная кровать под старинным вышитым балдахином, и Вероника улыбнулась ей, — у нас вот с Ясельниковым такой кровати нет. Она немножко постояла и поглазела на кровать, поудивлялась, а потом отправилась опять бродить, Ясельникова искать. И после не очень долгих блужданий по дому она неожиданно обнаружила себя стоящей на самом верху длинной-предлинной, изгибающейся лестницы, которая спускалась сразу в мастерскую Ясельникова, ярко освещенную, заставленную деревянными статуями и статуэтками, откуда наверх доносился свежий древесный дух, точно там располагалась столярня. В мастерской был и сам Ясельников, и отсюда хорошо было видно, как он там работает, сидя на маленьком вертком стульчике, согнувши спину, вывернувши локти, мелко тряся коленкой, как всегда он это делал, когда бывал поглощен чем-то с головой.

Она долго смотрела, как он работает там, внизу, а потом ей стало интересно, над чем это он там работает, и она принялась тихонько спускаться по лестнице, так, чтобы не скрипнуть ступенькой и не отвлечь его. Тихонько появилась она за его спиной и стала смотреть. Увидела, что, ага, перед ним на специальной подставке — уже полностью готовый деревянный рождественский вертеп с фигурками, увидела, что все фигурки тоже уже готовы, за исключением одного из волхвов, увидела, наконец, что над его-то лицом Ясельников сейчас и трудится и что у него не получается: он пыхтит и вполголоса клянет какие-то сучки и задоринки. Она хотела было шутки ради закрыть ему глаза ладонями, но раздумала: в прошлый раз из-за такой вот выходки на лице апостола Павла появилась довольно гаденькая усмешечка, точно он вдруг припомнил что-то, когда был еще Савлом. И ей внезапно стало обидно: он так поглощен, что даже ее не замечает.

— Ясельников! — позвала она.

От неожиданности он выронил резец и обернулся. Лицо его было озабоченно и чем-то напоминало лицо недоделанного волхва.

— Ты уронил свой резец, — сказала она после некоторого молчания, показывая на уроненное пальцем.