«Проклятые леденцы, — подумал Дворский, — это они, только они виноваты, увы…»

Он понимал, конечно, что не могут розовые петушки на палочках стать причиной его, Дворского, смерти, и дело здесь совсем не в леденцах. Просто оказались петушки некстати, явились тем крючком, что закинула судьба в его подсознание, и зацепив там тщательно запрятанное от самого себя и окружающих, вытащила на Божий свет.

«И увидел Бог, что это хорошо, — усмехнулся Дворский. — Но ведь Бог не любит самоубийц…»

Он потрогал пальцами черный вентиль газовой плиты и, ощутив его жирную поверхность, почувствовал вдруг тошноту.

«А ведь не пробовал еще, — подумал, грустно улыбаясь. — И леденцы не пробовал, и это…»

…Шли долгие годы войны. Мать Дворского навсегда осталась в Ленинграде, отец пропал в сорок первом, а еле живого мальчишку вывезли на Большую Землю по ладожскому льду.

Неким чудом разыскала сироту родная тетка, отцова сестра, и стал маленький Дворский жить в Ташкенте.

Тогда вот, в один из летних дней, сунула тетка Денису в руку несколько монет и разрешила сбегать на базар за леденцами.

Петушками на палочках торговали у входа. Он купил леденец и решил прогуляться с лакомством по базару.

Вот с леденца, наверное, и началось. Потом Дворский думал, что не пойди он за ним на базар, и судьба сложилась бы по-иному.

«Наверное, и я кому-нибудь нужен, — подумал Дворский, — ведь не просто так, а для некой цели появился на этом свете».

Он снова посмотрел на замершую в углу скрипку, осторожно подошел к ней, наклонился, бережно взял в руки и принялся нежно покачивать, словно баюкал ребенка.

Дворский повернулся, приблизился к окну и, не выпуская футляра из рук, смотрел, как лихо прыгают буквы в неоновой надписи на фасаде стоящего напротив дома.

Улица приносила разнообразные шумы, звяканье трамвая, жужжание автомашин, неясные людские голоса, прерывистый говор далекой гитары и изредка визг тормозов, щемящий и обреченный.

Раздался звонок, Денис заторможенно положил скрипку на стол и поднес руку с часами к окну. Десять вечера. Кто б это мог? Снова позвонили, но Дворский не шевельнулся и только усмехнулся мелькнувшей мысли, что он кому-нибудь нужен…

Музыка поглотила его. Дворский не знал ничего другого. Сторонился товарищей и избегал женщин. Денис полагал, что не имеет права растрачивать время на иное.

После встречи с матросом мальчишка добился от тетки, чтобы та определила его на музыкальное обучение. Хотел заниматься по классу баяна, но такой инструмент был тетке не по карману. А тут в соседнем квартале умер старый скрипач, эвакуированный из Одессы. Не было родных у музыканта, тетка похоронила его на трудовые копейки и устроила поминки на православный манер, хотя скрипач был евреем и хоронить его, видимо, полагалось по-другому.

Но вот скрипка старинной работы по дворовому решению отошла, конечно, Дениске. Значит, судьба…

Тетка тоже умерла. Уже когда вернулись они в Одинцово, где до войны жила тетка, а Дворский заканчивал в Москве консерваторию. Племяннику прочили будущее, и тетка ушла в иной мир спокойно, зная что выполнила перед братом родственный долг.

Был Дворский изумительным скрипачом. Люди плакали на его концертах, а знатоки разводили руками и сыпали, как шелуху, слова об итальянской школе, отечественных традициях, забывая, что при всей их правоте есть еще непостигаемое ими — Художник милостью Божьей.