Красота и сила окружают меня, блестящая и торопливая жизнь проносится мимо. Это народ, народ, несущий факелы. По самому незначительному поводу он приходит в возбуждение, сжигает ракеты, разбрасывает искры вокруг.

Всё здесь смешано, порок, разврат, и снова красота, и снова сила. Среди ритмов великой архитектуры и искусства раздаётся самое фальшивое пение и самая наивная музыка. Что за шарманки и что за уличные певцы в Париже! И ни одного настоящего великого композитора нет во всей истории французского искусства! Народ на улице часто насвистывает марш, но сам он не идёт в такт с ним. Когда национальная гвардия или версальские войска маршируют по городу, как жалостно смотреть на них. Также и Марсельезу за границей можно слышать в лучшем исполнении, чем в Париже.

Но этот народ любит играть и петь. Радость и жизнь опьяняет их и поднимает их настроение. На улицах они громко окликают друг друга, кричат на лошадей и мастерски хлопают длинными бичами. И наряду с их превосходством, их пренебрежением ко всему иностранному выступает их детское любопытство. Встретят они на улице китайца или даже только араба, они оборачиваются, и стоят, и смотрят на него. В Сан-Франциско не оборачиваются даже на дикаря с кольцом в носу.

Они проходят свой путь, как весёлые танцоры, как самый юный и самый лёгкомысленный народ на свете. И редко, очень редко у них можно заметить нарушение формы. Старая культура у них в крови, они избегают всяких проявлений грубости и умеют сохранять равновесие. Как все настоящие аристократы, они консервативны, они теперь ещё запечатывают свои письма облатками и употребляют спички, ужасный серный запах которых уступает только запаху американских серных спичек. Их прошлое велико, они живут им; генерал в мундире остаётся их богом, и они вздыхают по величию монархии. Рассыльные в министерствах ещё теперь носят двууголки.

«Monsieur!» — «Monsieur!»