Скитальцы

Гамсун Кнут

«Скитальцы» — первый роман трилогии лауреата Нобелевской премии К.Гамсуна, великого норвежского писателя. Герои этого произведения — странники, скитальцы, люди, оборвавшие корни в родных местах и не сумевшие нигде прижиться.

Удивительная история необыкновенного человека...

История, где за истинными событиями жизни Августа - мечтателя, бродяги и авантюриста из маленького рыбацкого городка - проступают мотивы народной легенды или черты старинной саги.

Август одержим идеей разбогатеть.

Он втягивает в свои планы всех, с кем только сталкивается, - и кому-то приносит удачу, а кому-то - несчастье и разорение.

Но его поразительному обаянию не в силах противостоять даже самые разумные и рассудительные люди...

Кнут Гамсун.

Скитальцы

Часть первая

I

Два человека брели вразвалку на север от одного селения к другому, оба смуглолицые, с жидкими седыми бородками, один нёс на спине шарманку.

Жители селения уже ничего не ждали от этого дня, как вдруг на свободном месте перед домами появились эти два чужака, приладили шарманку на подставку, и раздалась музыка. Все устремились к ним: дети и женщины, подростки и калеки, кольцо людей сомкнулось вокруг музыкантов. Теперь, зимой, когда мужчины ушли на Лофотены

1

, здесь было мало развлечений, ни танцев, ни песен, и потому приход музыкантов в это бедное и убогое селение стал большим событием, настоящим праздником, и люди запомнили его надолго.

Один музыкант крутил шарманку. У него было что-то неладно с глазом, похоже, он им не видел. Другой, с мешком, просто стоял рядом, глядя на свои стоптанные сапоги с высокими голенищами. Неожиданно он сорвал с головы шапку и протянул её к зрителям. Неужто он ждал, что им что-нибудь подадут в этом захудалом селении, где люди с трудом перебивались до весны, до возвращения рыбаков с промысла? Никто ничего не подал, и он снова надел шапку. Постояв немного, он обратился к шарманщику на каком-то непонятном языке, он говорил громко и резко, словно хотел остановить музыку и увести товарища из этого селения. Но шарманщик продолжал играть, зазвучала новая мелодия, тихая и грустная, и заворожила слушателей. Молодая женщина, жившая побогаче других, повернулась было, чтобы пойти домой и вынести музыкантам денег, но спутник шарманщика, решив, что она просто уходит, крикнул что-то ей вслед и состроил рожу.

Шш-ш! — шикнул на него шарманщик. Шш-ш!

2

Но его спутник был не из тех, кто позволяет шикать на себя, он взъярился, бросился на товарища, толкнул его и начал бить. Кривой шарманщик не мог защищаться, потому что держал шарманку, которая качалась на подставке, его руки были заняты, он только низко наклонил голову. От неожиданности по толпе прокатился стон, дети даже закричали от страха.

Тогда из толпы выскочил Эдеварт, тринадцатилетний подросток, веснушчатый и светловолосый, глаза его сверкали от возмущения. Недолго думая, Эдеварт ловко подставил драчуну ножку, но промахнулся, подставил ещё раз, уже удачно, и тот упал на землю. Парень пыхтел, как кузнечные мехи, мать крикнула, чтобы он не вмешивался, но Эдеварт не слышал её. Он был сам не свой от возмущения и даже оскалился, обнажив зубы. Сейчас же ступай домой! — испуганно крикнула ему мать. Это была худая, болезненная женщина, былинка, тихая и кроткая, её слово ничего не значило.

II

На ярмарке царили шум и суматоха. У берега стояло много больших и малых судов, новые суда приходили днём и ночью, среди домов сновали люди, двое намдальцев хватили лишнего и едва не затеяли драку. Полиция где-то пряталась.

Эдеварт никогда не бывал в таком месте, и, пока Август занимался своим делом, он шатался по ярмарке и глазел по сторонам. Здесь были лавки и с простым и с дорогим товаром, и выбор был куда богаче, чем на Лофотенах. Кроме того, тут выступали канатоходцы, играли шарманщики, в зверинце показывали диких зверей, были кегельбан, уличные торговцы, карусель, цыгане, которые гадали всем желающим, можно было выпить кофе и сельтерской и посмотреть на самую толстую женщину в мире и теленка о двух головах. И, как обычно, среди рядов расхаживал Папст, старый почтенный еврей-часовщик, в крылатке с множеством забавных карманов. Это был удивительный человек.

Некоторое время Эдеварт держался неподалёку от старого еврея, он не собирался ничего покупать, но на его блестящие часы было приятно смотреть. Наверное, этот еврей очень богат, если носит сразу столько часов! — думал Эдеварт.

Старый Папст облюбовал Норвегию, хотя торговля в другом месте, может, принесла бы ему большую выгоду. Уже двадцать с лишним лет он колесил по Нурланну из города в город, заезжал в рыбацкие поселки и посещал ярмарки, он бойко говорил по-норвежски, знал все слова, но выговаривал их на чужой лад. Папст всюду был желанным гостем, все знали этого невысокого толстого человека с множеством цепочек от часов, болтавшихся на его большом животе, он разговаривал и с молодыми, и со старыми, у него были золотые часы для богатых и дешёвые, серебряные, для бедных. И к каждому покупателю у Папста был свой особый подход.

Кому-нибудь из молодых людей, толпившихся вокруг него и с удивлением рассматривавших его странный наряд, Папст мог сказать: У меня и для тебя найдутся хорошие часы, вот, пожалуйста, можешь подержать их! Когда парень, узнав цену, отказывался от часов, Папст спрашивал: А сколько у тебя есть? Парень называл половину или даже треть требуемой суммы. Но Папст всё равно не отпускал его, напротив, он был добр и покладист, словно на этот раз решил пойти навстречу и даже одолжить парню немного денег, чтобы тот смог приобрести себе часы; да-да, нередко случалось, что Папст соглашался получить недостающую сумму даже на другой год. Ты из хорошей семьи и ты честный человек, говорил он, ты не обманешь бедного еврея! Перед таким необъяснимым и беспредельным доверием молодой человек устоять, само собой, не мог и проявлял несвойственную ему честность — он отдавал долг на другой год. Папста почти что никогда не обманывали.

III

Так уж сложилось, что жизнь в этом бедном селении протекала словно в полусне. Никаких успехов, никаких устремлений, люди жили одним днём. Небольшие клочки земли были заняты покосами, картофелем и ячменем, летом скотину выгоняли на пастбища, зимой держали в хлеву, всё было вечным и незыблемым. Дети учились тому, что знали их отцы, ни больше ни меньше; так шли дни, так шла жизнь. Зимой мужчины уходили на Лофотены на промысел, осенью убирали урожай, это было их дело, остальное время в счёт не шло, а чем ещё они могли бы заняться? Лоботрясы и лодыри по натуре, праздные, сонные и голодные, они слонялись из дома в дом и точили лясы. В церковь ходили только затем, чтобы узнавать новости.

В соседних селениях по весне у людей всегда был небольшой, но верный заработок — там на прибрежных скалах сушили рыбу, которую рыбаки привозили с лофотенского лова. На скалах работали и взрослые и дети, и каждый хоть немного, да зарабатывал, что давало лишний шиллинг на муку или кофе. Здесь же в селении никто не озаботился очистить скалы от вереска и мха и сделать их пригодными для сушки рыбы. Стыд и срам, недоступные пониманию, и Август однажды высказал своё мнение по этому поводу: а не взяться ли им всем миром и не очистить ли скалы от их скудной растительности? Мужчины могли бы управиться с этим за несколько дней, он и сам примет участие в этой работе.

Ему никто не ответил. Люди отвернулись и, ворча, занялись своими делами, вот ещё, не хватало, чтобы Август учил их, как жить! Однако Каролус, муж Ане Марии и хозяин карбаса, счёл это неглупой затеей: разве в соседних селениях не поступили именно так, разве несколько лет тому назад тамошние мужчины не взялись и не расчистили свои скалы? Теперь у них скалы пригодны для сушки рыбы на веки веков. Может, оно и так, но в нынешнем году уже поздно чистить скалы, ответили ему. Другое, не менее важное, возражение заключалось в том, что среди них нет человека, знающего толк в сушке рыбы и способного руководить этой работой, а коли так, зачем же им чистить скалы? Август заявил, что умеет сушить рыбу.

Ты? — удивились люди. Я бывал на Ньюфаундленде, ответил он. А где, интересно, ты не бывал? — спросили они.

Август ничего не добился.

IV

Норвегия не такая уж маленькая страна, она очень длинная.

Когда шкипер «Чайки» утонул в болоте на севере, газеты на юге откликнулись на эту смерть лишь короткими сообщениями, и, может, один-два читателя даже содрогнулись, прочитав о его смерти.

Поллен же, напротив, маленькое селение, маленькое и скученное. И если человек утонет там в болоте, люди будут долго помнить и говорить об этом, дети и взрослые будут бояться болота и обходить его стороной.

Да, Ане Мария позвала на помощь тех, кто ходил в церковь, не хватало, чтобы она этого не сделала, она бросилась к усадьбам самой короткой дорогой, бежала и звала на помощь, но, когда люди прибежали к болоту, было уже поздно, в бездонной топи плавала только зелёная кочка, слегка наклонившаяся набок. Люди не могли поверить в случившееся: как это шкипер Скору оказался так глуп, что полез в трясину, но в конце концов им пришлось поверить, ведь кто-то даже слышал крики о помощи, но не придал им значения. Да, шкипер погиб в болоте, но его бумажник и часы уцелели.

Августу и Эдеварту, которые находились на борту «Чайки», сообщили о несчастье; Август вызвался сберечь деньги и пересчитал их в присутствии свидетелей, он был самый подходящий человек для такого дела. Ане Мария искренне и без колебаний повторяла одно и то же, рассказывая о случившемся соседям, а потом и ленсману

14

: она сокрушается, что не успела вовремя позвать на помощь, но не понимает, о чём думал этот шкипер, почему он так долго молчал, почему начал звать на помощь, лишь когда его засосало по шею, ей потребовался час или два, чтобы собрать людей и привести их на место, за это время шкипер успел утонуть.

V

Усадьба в зелёном заливе тонула в шуме водопада; Лувисе Магрете Доппен и её дети точно так же, как и в первый раз, стояли у стены дома и смотрели на Эдеварта, небрежно одетые, красивые и притихшие. Эдеварт же был одет с иголочки. Молодая женщина неуверенно улыбнулась и пробормотала: Кого я вижу!..

Эдеварт опустил мешок и смущённо подал ей руку: Добрый день! Вот, по случаю снова попал в ваши края! Ему придавало уверенности, что он был при деньгах и в новом нарядном платье, иначе он от смущения не мог бы вымолвить ни слова.

Вот уж не думала, что снова увижу тебя! Помнишь, как ты выручил меня в тот раз? — сказала она, покраснев. Ты приехал с пароходом? А где же ваша шхуна?

Мы отвели её в Берген. Знаешь, я заехал потому, что твоя овца не шла у меня из головы. Всё думал, что мы не перегородили тропинку и овца снова может забрести на тот уступ. Вот и решил узнать, не случилось ли чего.

Лувисе Магрете всплеснула руками: Неужели ты об этом помнил!

Часть вторая

I

Немногочисленные пассажиры парохода спустились с палубы в салон. Они забились по углам и дрожали от холода, кое у кого началась лёгкая морская болезнь, которую они старались скрыть, те же, кому морская болезнь была нипочём, свысока поглядывали на страдальцев. Эдеварт тоже спустился с палубы.

Трое мужчин играли в карты на мелочь, они смеялись, болтали и хлопали картами по столу; игроки расположились на ящиках и мешках, а столом им служила перевёрнутая вверх дном бочка, время от времени они прикладывались к бутылке.

Молодая женщина, с головой закутанная в шерстяные платки, стонала от морской болезни, других признаков жизни она не подавала. Скоро море успокоится, утешил её Эдеварт. Она молча подняла на него безжизненные глаза. Эдеварт пристроился рядом с ней и задумался, глядя на свои сапоги. Пароход перестало качать, женщина оживилась, и они разговорились, она ехала в Будё на операцию, у неё что-то с горлом. А ты куда путь держишь? — спросила она. Эдеварт ответил неопределённо: он ещё не решил, может, даже весьма далеко. Женщина была занята своими мыслями и больше ни о чём не спрашивала. Время шло.

Картежники предложили Эдеварту: не хочет ли он присоединиться к ним? Нет, пожалуй, не хочет. Может, у него морская болезнь? Эдеварт улыбнулся и покачал головой — он бывалый моряк. Иди, выпей с нами! — позвали они. Он подошёл к ним и сделал глоток из бутылки. Спиртное было некрепкое, пьяных среди игроков не было. Все они были с юга, их списали с судна, которое закупило рыбу на Лофотенах и теперь, загрузившись, собиралось идти на места сушки. Игроки получили деньги за плавание, пребывали в хорошем расположении духа и радовались возвращению домой. А куда направляется он? Эдеварт опять ответил неопределённо.

В самом деле, куда он направляется?

II

Август, здесь?

Он работал в усадьбе, значит, не уехал в Берген, чтобы наняться на судно, идущее в далёкие моря, а бродил с места на место по Трённелагу, берясь за любую случайную работу.

Август вошёл, когда все ужинали, тихо и незаметно, сунув шапку под мышку, поискал глазами свободное место — он принадлежал к челяди.

Эдеварт уже договорился с хозяйкой, что ему предоставят ночлег, теперь он сидел и осматривался: в большой кухне хлопотали две служанки, занятые своей работой, играли несколько малышей и подростков. На столе стояли две большие миски с кашей и молоко. Над столом горела лампа.

При виде Эдеварта на лице Августа застыла растерянная улыбка, он даже наклонился, чтобы получше разглядеть его. Эдеварт ответил ему долгим взглядом: Господи, Август! Вот не ожидал!

III

Ни в Поллене, ни в его окрестностях денег летом уже ни у кого не осталось, и коробейникам давно следовало покинуть его, но проходила неделя за неделей, а они всё не уезжали. Им было хорошо дома, их окружал почёт и уважение, а в чужих краях это надо ещё завоевать. К тому же старый уфутенец, как и в прошлом году, снова сушил в Поллене рыбу, осенью он рассчитается с людьми, и у них снова появятся деньги. Утро вечера мудренее.

Вот только Августом вновь овладела тревога, дни казались ему слишком однообразными. Нельзя сказать, чтобы он бездельничал или спал до полудня, совсем нет, он бродил по селению, приходил на скалы, где сушили рыбу, заводил разговоры, навещал Ездру на его пустоши и давал советы относительно работы на земле и начатой постройки дома.

Что ж, ему случалось видеть и более неудачное начало, что верно, то верно, здесь же видно, чего хочет хозяин. Надо только на склоне повыше дома прорыть канаву, чтобы вода не стекала в картофельный погреб, а краеугольные камни и для дома и для хлева следует вкопать поглубже, чтобы мерзлота не вытолкнула их из земли. Ездра как раз укладывал камни в фундамент хлева.

Август сказал: Хлев слишком мал.

Ездра возразил, что едва ли у него будет много скота.

IV

К Эдеварту пришёл старый уфутенец с рыболовецкой шхуны, он уже высушил свою рыбу и собирался грузить её на шхуну; ему предстояло расплатиться с работниками, и он боялся, что у него не хватит денег, — не даст ли Эдеварт ему немного взаймы?

Эдеварт дал ему денег.

Они разговорились; старый шкипер был огорчён: в нынешнем году у него всё складывалось не слишком удачно, в первый месяц на Лофотенах, когда казалось, что рыбы будет немного, он, боясь остаться с пустыми руками, покупал её по слишком высокой цене. Ему бы подождать недель шесть, а уж тогда покупать. Теперь же, узнав, сколько за сушеную рыбу даёт Рённеберг в Олесунне или Николай Кнудцен в Кристиансунне, он стал подумывать, чтобы продать её на юге.

Старый уфутенец был надёжный и порядочный человек, и Эдеварт проникся к нему сочувствием: У вас есть рыба и есть судно, чего вам бояться?

Не знаю, задумчиво ответил уфутенец. Мой сын торговал вразнос, и это мне дорого обошлось; даже не понимаю, почему у него так плохо идёт дело, может, ему не хватает усердия, мне уже не раз приходилось платить за него.

V

Среди ночи Хобьёрг выбегает из дома и зовёт мать. Она проснулась в незнакомом месте, и ей показалось, что все её покинули, она стоит посреди двора в одной лишь широкой белой рубашке, доходящей до щиколоток, роса холодит ей ноги. Синеватый воздух, белесый свет, ночь.

Мама!

Я здесь! — отвечает мать с сеновала. Беги и ложись, дитя моё, я сейчас приду! Лувисе Магрете спешит что-то накинуть на себя, а остальное хватает под мышку.

Эдеварт сидит растерянный и смущённый, сперва он постеснялся встать неодетым, но, подражая смелости Лувисе Магрете, вскакивает, прижимает её к себе, целует и ласкает её грудь.

Я тебе нравлюсь? — спрашивает она.