На молочной ферме было восемьдесят коров, и все доильщики, постоянные и временные, работали сейчас на скотном дворе. Хотя было еще только начало апреля, коровы перешли уже целиком на подножный корм в заливных лугах и доились очень обильно.

Время близилось к шести часам, и почти все эти крупные, нескладные рыжие животные были уже выдоены; теперь женщинам можно было и поболтать немного.

— Говорят, завтра он наконец привезет домой свою молодую жену. Они сегодня уже в Энглбери.

Голос как будто выходил из брюха неподвижно стоявшей коровы с кличкой «Вишенка», но говорила это доильщица, чье лицо было скрыто за широким коровьим боком.

— А кто-нибудь уже видел ее? — спросила другая.

От Энглбери до Холмстока дорога вся ровная, только в одном месте ее однообразие нарушает крутой подъем, и фермеры, возвращаясь домой с базара, всю дорогу гонят лошадь рысью, а по этому невысокому склону едут шагом.

На другой день, когда солнце уже клонилось к закату, но светило еще ярко, по этой ровной дороге из Энглбери катила на запад красивая новенькая двуколка с лимонно-желтым кузовом и красными колесами. Двуколку везла крепкая лошадка, а правил ею мужчина в цвете лет с гладко выбритым, как у актера, лицом, пылавшим багровым румянцем, какой часто украшает физиономии зажиточных фермеров, когда они возвращаются из города после выгодной сделки. Рядом с ним сидела женщина гораздо его моложе, почти девочка. На ее щеках тоже играл румянец, но совсем другого сорта — нежный, тающий, как розовые лепестки, пронизанные солнечным светом.

Эта дорога была неглавная, по ней мало кто ездил, и длинная белая лента гравия впереди была пуста, на ней виднелось только одно пятнышко, очень медленно передвигавшееся. Вот оно превратилось в фигуру мальчика, который не шел, а плелся черепашьим шагом и беспрестанно оглядывался; он нес тяжелый узел — правда, не этим объяснялась его медлительность, но это могло служить ему некоторым оправданием. Когда быстро катившаяся двуколка замедлила ход у подъема, о котором мы уже упоминали, маленький пешеход был всего на несколько шагов впереди. Упершись в бок той рукой, на которой висел тяжелый узел, он обернулся и, ожидая, пока лошадь поравняется с ним, смотрел- в упор на жену фермера, словно изучая каждую ее черту.

Заходившее солнце ярко освещало ее лицо, четко выделяя каждый его штрих и оттенок, вырез тонких ноздрей, цвет глаз.

Фермера, видимо, раздражало упорное внимание мальчика, но он не приказал ему сойти с дороги, и мальчик продолжал шагать почти рядом, не сводя глаз с молодой женщины, пока они не добрались до вершины подъема. Здесь фермер с видимым облегчением погнал лошадь рысью. Все это время он как будто совершенно не замечал присутствия мальчика.

После приезда молодых прошло две или три недели. Как-то вечером, когда мальчик уже спал, Рода допоздна сидела у очага над золой сгоревшего торфа, которую она сгребла в кучу, чтобы погасить еще тлевшие в ней искры. Перед ее мысленным взором словно витал над этой золой образ новой жены Лоджа, и, поглощенная его созерцанием, она не замечала, как бегут часы. Наконец сказалась усталость после трудного рабочего дня, и Рода легла в постель.

Однако женщина, которая так сильно занимала ее мысли и в этот и в предыдущие дни, не оставила ее в покое и ночью. Впервые Гертруда явилась во сне той, кого она вытеснила из жизни Лоджа. Роде Брук приснитесь (ибо нельзя же поверить, будто она это видела наяву до того, как уснула), что молодая жена Лоджа, в том самом платье из серебристого шелка и белой шляпке, но ужасно подурневшая и сморщенная, как старуха, сидит у нее на груди. Тяжесть ее тела давила все сильнее грудь Роды, голубые глаза злобно смотрели ей в лицо. И вдруг ночная гостья, издеваясь, протянула вперед левую руку, повернув ее так, что обручальное кольцо на ее пальце сверкнуло прямо в глаза Роде. Взбешенная Рода сделала попытку освободиться от давившей на грудь тяжести. Видение, все не сводя с нее глаз, отодвинулось на конец кровати, но затем, потихоньку придвигаясь все ближе, снова очутилось на прежнем месте и все так же вертело левой рукой перед глазами Роды.

Задыхаясь, Рода последним отчаянным усилием впилась пальцами в эту назойливо мелькавшую перед нею руку и, отшвырнув женщину на пол, с подавленным криком вскочила с постели.

— Силы небесные! — вся в холодном поту воскликнула она, присев на край кровати. — Это не сон — она была здесь.

Рода еще и сейчас словно ощущала под пальцами руку соперницы, живое человеческое тело. Она посмотрела на пол, куда сбросила женщину, — но на полу не было ничего.

Подходило лето. Рода Брук почти боялась новой встречи с миссис Лодж, несмотря на то что питала уже к молодой жене фермера чувство, близкое к нежности. Что-то в ее душе говорило ей, что она, Рода Брук, — преступница. Но порой, когда она шла не на работу, а по каким-нибудь делам, словно какой-то рок гнал ее по направлению к Холмстоку. Таким образом, следующая встреча с миссис Лодж произошла на дороге. Рода не могла не заговорить о том, что ее так смущало и беспокоило. И, обменявшись с Гертрудой несколькими словами, она спросила, запинаясь:

— Как ваша рука?.. Наверное, все уже прошло?

Она еще раньше с ужасом заметила, что Гертруде трудно двигать негнущейся левой рукой.

— Нет, не совсем… По правде говоря, с нею ничуть не лучше, скорее хуже. Временами она болит ужасно.

— Так вы бы сходили к доктору, мэм.

Уж как не хотелось Роде на следующий день идти к колдуну! Но она обещала проводить Гертруду. К тому же по временам ее мучила болезненная потребность пойти навстречу опасности и проверить, — не наделена ли она, Рода, и в самом деле какой-то тайной силой, о которой никогда не подозревала?

Она вышла из дому незадолго до условленного времени и, после получаса быстрой ходьбы, очутилась на юго-восточном краю Эгдонской пустоши, где темнел молодой ельник. Там уже виднелась стройная фигурка в плаще и вуали, закрывавшей лицо. Рода с невольным содроганием заметила, что рука у миссис Лодж висит на перевязи.

Они обменялись только двумя-тремя словами и сразу стали подниматься наверх, в глубь этой торжественно-безмолвной волнистой степи, раскинувшейся высоко над плодородной долиной, откуда они шли. Путь был неблизкий. От сплошных туч вокруг было темно, хотя время только еще перешло за полдень, и уныло выл ветер над одетой вереском степью, — быть может, той самой, что видела страдания Уэссекского короля Айнэ, представленного следующим поколениям под именем короля Лира. Разговор поддерживала Гертруда, а Рода лишь изредка рассеянно роняла слова два в ответ. Ей почему-то было очень неприятно идти слева, близ висевшей на перевязи больной руки ее спутницы, и, нечаянно оказавшись с этой стороны, она тотчас переходила на другую. Немало помяли они вереска, пока не вышли наконец на проселок. Неподалеку от него стоял дом того, кого они искали. Трендл не лечил людей открыто и вовсе к этому не стремился. Главным его занятием была торговля красильным дроком, торфом, «острым песком» и другими местными продуктами. Он даже всегда делал вид, будто не очень-то верит в свою чудодейственную силу и, когда, например, с кожи пациента таинственным образом исчезали бородавки, от которых тот хотел избавиться (а после визита к Трендлу они почти всегда исчезали), Трендл небрежно говорил:

— Да это, может, чистая случайность, я ведь ничего не делал, только выпил стакан грога за ваш счет и за ваше здоровье. — И тотчас менял тему разговора.

Когда женщины пришли, он уже ждал их перед домом, ибо заметил издали, как они спускались в ложбину. Увидев Роду, этот седобородый и краснолицый мужчина посмотрел на нее как-то странно. Миссис Лодж объяснила ему, зачем пришла, и он, сперва пренебрежительно отозвавшись о своих способностях лекаря, осмотрел ее руку.