Трансконтинентальный пассажирский поезд, скрипя сцепкой, как змея иссушенными позвонками, проползал последние томительные мили пустыни. Пальмы джошуа с покрытыми колючками стволами создавали какой-то инопланетный ландшафт. Невозможно было поверить, что через каких-то сорок миль поезд, следуя изгибам каньона, заскользит среди темно-зеленых плодоносных апельсиновых рощ.

Дуг Селби, весьма импозантный в мундире майора, пристально вглядывался в знакомый пейзаж, предвкушая удовольствие от пятидневного отпуска.

Состав взобрался на перевал, и с этого момента Селби вновь оказался на территории графства Мэдисон, где много лет занимал пост окружного прокурора. Он припомнил ожесточенную избирательную битву, в результате которой одновременно с ним на пост шерифа был избран Рекс Брэндон — бывший ковбой с посеребренной временем шевелюрой. Они вместе вступили в здание суда и сражались плечом к плечу до того рокового седьмого декабря, когда другая смертельная схватка призвала Дуга Селби под армейские знамена.

Поезд набирал скорость, извиваясь на крутом спуске. Еще несколько минут — и он вкатится в Мэдисон-Сити. Селби посмотрел на топчущегося рядом проводника с платяной щеткой и бархоткой для чистки обуви в руках.

— Да, сэр. Слегка почистить, сэр?

Когда Селби вошел, Рекс Брэндон, сидя за видавшим виды столом, пытался осилить рутинную официальную писанину — вид деятельности, который всегда выводил шерифа из себя.

Некоторое время он, не поднимая глаз, мрачно изучал печатные бланки, лежащие перед ним на столе.

— Минуточку, — бросил шериф через плечо. — Эти проклятые формы… столько бумаг, что их не разгребешь лопатой.

Селби с улыбкой всматривался в знакомое лицо, давно приобретшее цвет первоклассной седельной кожи, лицо, которое на сей раз было искажено гримасой недовольства, потому что на шерифа обрушилась бюрократическая писанина, связанная со служением обществу.

Рекс Брэндон был на двадцать пять лет старше Селби. В дополнение ко многим своим профессиональным достоинствам шериф являлся знатоком человеческой натуры, а его мировоззрение вмещало тихое величие природы, гор и ночных звезд; это была та мудрость, которая дается лишь многолетними наблюдениями и размышлениями. Она существенно отличается от знаний, приобретенных в колледжах и почерпнутых из книг.