Путь Короля. Том 1

Гаррисон Гарри

Холм Джон

Гарри Гаррисон не нуждается в представлении! В созвездии мировой фантастики это поистине звезда первой величины. Эпопея «Путь Короля» переносит читателя в драматическую эпоху викингов, когда языческий молот Тора схлестнулся в жестокой битве с христианским крестом. Реальная история тесно переплетается на страницах книги с историей фантастической: тролли и другие опасные существа здесь такое же обыденное явление, как кольчуга на груди и занесенный над головой противника боевой топор.

В том вошли первый и половина второго романа из цикла «Молот и Крест»

(роман, перевод В. Вольфсона)

(роман, перевод В. Гаврилова)

Harry HARRISON and John HOLM

THE HAMMER AND THE CROSS

Copyright © 1993 by Harry Harrison and John Holm

 ONE KING’S WAY

 Публикуется с разрешения Гарри Гаррисона и его литературного агента Projex International, Ltd.

Гарри Гаррисон, Джон Холм

ПУТЬ КОРОЛЯ

Том первый

МОЛОТ И КРЕСТ

#i_004.png

Часть первая

Глава 1

Весна. Весенняя заря над мысом Фламборо, где Йоркширская пустошь врезается в Северное море скалой, похожей на исполинский рыболовный крючок, в котором миллионы тонн веса. Скала хранит память о море, о неизбывном ужасе перед викингами. Теперь мелкие королевства, превозмогая страх, начали сплачивать силы, дабы сообща отразить угрозу с Севера. Опасливые и завистливые, они не забыли старых распрей, кровавых счетов, что в течение веков оставляли свои отметины на истории англов и саксов с первых дней их появления на этой земле. Гордые кормчие войны, одолевшие валлийцев, доблестные воители, завоевавшие — как говорят поэты — свои наделы.

Шагая вдоль деревянного частокола небольшого форта, возведенного на самой верхушке мыса Фламборо, тан Годвин сыпал про себя проклятиями. Весна! Как знать, возможно, в более счастливых странах вслед за длинными днями и светлыми вечерами следуют зелень, цветение лютиков, набрякшее вымя у согнанных на дойку коров. А здесь, на мысу, вслед за ними появлялся ветер. Бури и постоянные шквалы с северо-востока. Позади тана, подобно скрючившимся под поклажей носильщикам, уменьшаясь к наветренной стороне, выстроились в линию низкие, кряжистые деревца — естественная ветряная стрела, флюгер, указующий на неистовую пучину. А с трех других сторон медленно, как грудь гигантского зверя, вздымались и опускались серые хляби; то свивались в локоны, то, растерзанные ветром, расплющивались волны; ветер прибивал их, не щадя даже громадные океанские валы. Серое море, серые небеса, стихия, смявшая горизонт, мир, лишенный оттенков, — по крайней мере, до той поры, пока буруны наконец не налетят на бороздчатые уступы утесов, крошась и распыляясь ореолом водяной пыли. Годвин находился здесь слишком долго, чтобы различить грохот этого противоборства; обнаружил же он его, лишь когда извержение водяного вулкана взметнулось так высоко, что вода, к тому времени уже пропитавшая его плащ и капюшон и потоками стекавшая по лицу, оказалась вдруг на вкус не пресной, а соленой.

«Одно другого не лучше», — подумал он, весь съеживаясь. И так и этак было холодно. Можно пойти спрятаться в укрытии, отпихнуть в сторону рабов и согреть окоченевшие руки и ступни у огня. Рейдеры в такой день не появятся. Ведь викинги — мореплаватели, лучшие мореплаватели в мире, такими они, во всяком случае, себя считают. Не нужно быть великим мореплавателем, чтобы понять, что в такой день в море выходить не стоит. Ветер дует восточный — нет, поправил он себя, северо-восточный. На таком из Дании будешь лететь как на крыльях, только вот как помешать боковому ветру опрокинуть ладью? И если даже доберешься до здешних берегов, как нужно править, чтобы пристать к ним невредимым? Нет, об этом нечего и думать. Он может спокойно посидеть у костра.

Годвин бросил жадный взгляд на укрытие, из которого тянулся тонкий, то и дело разрываемый ветром дымок, но сделал шаг в сторону и вновь побрел вдоль частокола. Государь преподал ему урок. «Никогда не гадай, Годвин, — напутствовал он его. — Не вздумай прикидывать, появятся ли они сегодня или, быть может, остались дома. И не рассчитывай дни, когда следует нести дозор, а когда — нет. Как только начинает светать, место твое — на мысу. Даже на миг не дай себе потерять бдительность. Иначе в один прекрасный день ты будешь думать себе одно, а какой-нибудь Стейн или Олав — совсем другое, так что они высадятся на берег и успеют продвинуться на двадцать миль в глубь страны, прежде чем мы сумеем их догнать — и то, если нам повезет. А затем пропадут сотни жизней, утекут сотни фунтов серебра, исчезнет скот, обуглятся кровли. И десяток лет не собрать будет податей. А потому гляди зорко, тан, ибо ты охраняешь свои владения».

Так говорил Элла, его господин. А за спиной Эллы припал к пергаменту Эркенберт — эдакая черная ворона, — и под скрип его пера выступили черные таинственные строки, страшившие теперь Годвина больше, чем сами викинги: «Два месяца службы на мысу Фламборо поручено тану Годвину, — гласили они. — Он будет нести дозор до третьего воскресенья, следующего от Ramis Palmarum». Чужеземные слова скрепили полученный приказ.

Глава 2

— Итак, мы полагаем, что это Рагнар Лотброк? — обратился король Элла к Совету мудрых. — Откуда нам это известно?

Он взглянул сверху вниз на дюжину мужчин, сидящих за длинным столом. Все они занимали невысокие табуреты. Один король восседал на покрытой резьбой высокой скамье. Нарядами же они не слишком отличались ни от Эллы, ни от сидевшего по левую от него руку Вульфгара: яркие плащи были оставлены укрывать их хозяев от сквозняков, проникавших в помещение из каждого угла и из-за захлопнутых ставень, от чего пропитанные жиром факелы вспыхивали и пускали клубы пара; золотом и серебром отливали запястья и мускулистые шеи, пряжки и застежки мерцали на тяжелых перевязях. То были представители воинской знати Нортумбрии, узколобые хозяева обширнейших наделов земли в южной и восточной частях королевства, те самые, которые возвели на престол Эллу, сместив его соперника Осберта. Сидели они в неуклюжих позах, как люди, более привычные к ходьбе или седлу.

Поодаль от них, в конце стола, как бы умышленно отгородившись от остальных, сидели еще четверо. Трое из них были облачены в черные сутаны и капюшоны монахов-бенедиктинцев, а один — в пурпурное с белым одеяние епископа. Эти сидели непринужденно, чуть наклонившись к столу, готовые занести стилем на покрытую воском дощечку каждое сказанное слово или, в случае надобности, втайне поделиться друг с другом своими мыслями.

Ответ на вопрос короля приготовился держать Кутред, старшина телохранителей.

— Нам не найти человека, который смог бы опознать его, — признался он. — Тот, кто видел лицо Рагнара в битве, погибал… за исключением, — учтиво вставил он, — отважного тана короля Эдмунда, пришедшего нам на помощь. Но это еще не доказательство, что наш пленник — Рагнар Лотброк… И все же я полагаю, что это именно он. Для начала, он не захотел говорить. Мне казалось, я умею развязывать людям язык, а тот, кто продолжает молчать, не может оказаться простым пиратом. И этот явно знает, что он — важная птица… Второе. Тут кое-что совпадает. Что здесь делали эти корабли? Они возвращались с юга, ветром их сбило с курса, и несколько дней и ночей они не видели ни звезд, ни солнца. Иначе шкиперов вроде этого — а бридлингтонский рив говорит, что водить суда они умеют — сюда бы не занесло. А корабли эти были для перевозки груза. Какой груз идет на юг? Рабы. Там не хотят ни шерсти, ни мехов, ни эля. И это были невольничьи суда, они шли домой из южных стран. Так что человек этот — работорговец и считает он себя важной птицей. Это совпадает с тем, что мы знаем о Рагнаре. Но и это еще не доказательство.

Глава 3

— Это и впрямь Великое Войско? Не может ли быть ошибки? — резко, но не слишком твердо огрызнулся Вульфгар. Новость и впрямь была такая, что верить в нее не хотелось. Однако он не мог позволить себе открыто унизить посланника.

— Ни малейших сомнений, — отвечал Эдрик, тан Эдмунда, короля Восточной Англии, доверенное лицо из его свиты.

— И ведут его сыновья Рагнара?

А это известие для него страшнее даже первого, подумал Шеф, который внимал беседе из глубины помещения. Все свободные люди Эмнета, созванные гонцами к своему господину, толпились сейчас в его усадьбе. Ибо хотя все свободные люди Англии за отказ повиноваться законному призыву взяться за оружие могли лишиться всего на свете — и права на надел, и права пользования общинными угодьями, и даже права родича, — именно по этой самой причине им позволялось лично присутствовать на сходе, где создавалось ополчение.

Другой вопрос, имел ли право находиться в их числе Шеф. Впрочем, на него еще не был надет рабский ошейник, и к тому же крестьянин, поставленный у дверей проверять и считать входящих, обязан был Шефу починкой плужного лемеха; он с сомнением хмыкнул, оглядел меч, вложенный в потертые ножны, и решил не поднимать шума. И вот Шеф, находясь в самом дальнем конце комнаты среди беднейших батраков Эмнета, пытался если не увидеть, то хотя бы воспринять происходящее.

Глава 4

От порыва утреннего ветерка закачались камышовые маковки. Вот они зашевелились снова, и на краю болота показался Шеф. Цепким взором он окинул округу. Но рейдеров, похоже, здесь больше не было.

Он повернулся и, пройдя вброд через камышовые заросли, ступил на тропинку, которую ему удалось разыскать вчера на исходе дня. Крохотный островок был со всех сторон надежно прикрыт невысокими деревьями. Эдрик, королевский тан, поедал холодные остатки их вечерней трапезы. Он вытер о траву жирные пальцы и выжидательно посмотрел на юношу.

— Вокруг ни души. Все тихо. Дыма тоже не видать…

Они бежали. Бежали затем, чтоб спасти свои жизни, ибо сражение было проиграно. Погоня за ними не велась. Они бросили коней и затерялись в болотах. Они нашли себе здесь ночлег — и, странное дело, ночь эта показалась Шефу самой покойной и тихой за всю его жизнь. Правда, помимо радости, принесла она и чувство вины. То был островок благополучия в океане невзгод и страданий. В этот вечер его не поджидала работа, при всем желании ему нечем было занять руки. Единственная задача сводилась к тому, чтобы найти себе убежище, укрыться от врагов и постараться создать себе все мыслимые удобства. Шеф углубился в болото и спустя недолгое время отыскал сухой клочок земли, взятый со всех сторон в кольцо непролазной топью. Нечего было и думать, чтобы сюда мог проложить себе дорогу чужак. Поставить шалаш из тростника, которым жители болот стелют себе кровли, было минутным делом. В стоялой воде они поймали в силки угрей, и Эдрик, долго не раздумывая, заявил, что они могут смело разжечь костер. Викингам есть куда приложить руки, так что им вряд ли захочется гулять по пояс в трясине из-за какой-то струйки дыма над болотом.

Впрочем, когда начали сгущаться сумерки, небо над ними заволокло слоями дыма.

Глава 5

Спустя пять дней после этих событий Шеф с товарищем приникли к земле. Со всех сторон от маленькой рощицы простирались открытые заливные луга. Чуть больше мили отделяло их от копошащихся в земле викингов. На мгновение выдержка им изменила.

Выбраться на волю из дымящихся развалин Эмнета оказалось совсем не сложно, хотя в любой другой день именно над этим должен был бы поломать себе голову беглый раб. Но Эмнету хватало своих забот. Так или иначе, никто не пожелал заявить свои права на Шефа, а Эдрик, который, вообще говоря, в силу своей должности мог бы воспрепятствовать англичанину переходить на сторону викингов, казалось, решил умыть руки. Шеф без помех собрал свои скудные пожитки, извлек запасы еды, что хранились в укромном погребе, и стал готовиться в дорогу.

И все-таки один человек его выследил. Пока он стоял и раздумывал, не пойти ли ему поклониться напоследок матери, он вдруг заметил в двух шагах от себя замершую на месте тощую фигуру. То был Ханд, друг его детских лет, по обеим линиям происходивший от рабов и, пожалуй, самый бесправный и обездоленный человек во всем Эмнете. И однако Ханда было за что ценить. Никто в округе — не исключая самого Шефа — так досконально не изучил болота. Ханд мог без единого звука подплыть к гнезду куропатки и вытащить оттуда самку. В вонючей душной халупе, в которой он ютился вместе с родителями и их бессчетным потомством, часто находил приют детеныш выдры. Рыба, казалось, сама прилипала к его рукам, и он не испытывал нужды ни в лесе, ни в сетях, ни в удочке. Не было растения, свойства и названия которого не знал бы Ханд. И хотя был он на две зимы моложе Шефа, простые жители деревни уже вовсю обращались к нему как к лекарю или за целебным зельем. Со временем из него мог вырасти могущественный человек. Его бы уважали и боялись даже богачи и знать. Или бы попытались избавиться от него. Даже добрейший отец Андреас, которому Шеф обязан своим существованием, и тот несколько раз взирал на Ханда с опаской и подозрительностью. Мать Церковь не признает соперников.

— Я хочу пойти с тобой, — сказал Ханд.

— Это опасно.

Часть вторая

Глава 1

Уже долгие мили дорога тянулась через плоскую, добротно осушенную от болот равнину, занимавшую южную часть огромной Йоркской долины, что берет начало в топях Гембера. Но даже такую колею нелегко было одолеть Великой Армии, чьи восемь тысяч воинов, такое же количество лошадей, а также сотни сопровождающих, рабынь-наложниц, предназначенных к продаже рабов дорого обходились английским дорогам. Ибо даже те из них, что мостили еще славные римляне, превращались после прохода войска в жидкое месиво, обдающее грязными брызгами лошадиные крупы. Если же войско это шло по пастушьим тропам да по крестьянским просекам, которыми полна Англия, оно оставляло за собой трясину.

Ратоборец Бранд приподнял руку, с которой еще не снимал повязки, и следующие за ним воины — три корабельных экипажа, сто двадцать пять человек — все, как один, осадили лошадей. Тыловой дозор, замыкавший всю Армию, в мгновение ока встрепенулся. Пытливые взгляды устремились в расстилавшееся повсюду серое, сырое марево, через которое теперь начинал просачиваться тусклый свет.

А двое возглавлявших отряд всадников не менее пристально смотрели вперед, где усеянная грязными рытвинами дорога, шириной в четыре размаха, кривой петлей спускалась вниз — по-видимому, к пойме очередной речушки. Еще дальше, в нескольких сотнях ярдов от наблюдателей, начинался подъем, на котором виднелась все та же дорога. Но между подъемом и спуском, там, где должно было быть русло реки, расположилась небольшая ложбинка, густо поросшая дубом и орешником. Раскачивая на крепчавшем ветру высокими коричневыми кронами, деревья теснились у самого края дороги.

— Что скажешь, воевода? — спросил Бранд, расчесывая бороду пятерней левой руки. — Бывает, что человек одним глазом увидит больше, чем все остальные — двумя.

— На кое-что мне и полглаза хватит, — невозмутимо возразил Шеф. — Вон от того лошадиного дерьма у края дороги пар больше не валит. Все ушли далеко вперед. А мы еле плетемся. У йоркширцев куча времени, чтобы забраться им в хвост или нам устроить встречу…

Глава 2

Едва забрезжило утро, отряды Великой Армии, подобно ручейкам, растеклись по узким, с длинными рядами нищих лачуг, улочкам внешнего города. Все три моста через Уз находились под сенью высоких стен древней колонии на южном берегу реки, однако это не могло расстроить планов искусных корабельщиков и дровосеков, в избытке представленных в войске викингов. Снеся на бревна несколько жилых домов, для бревен покрепче — окрестные церквушки, они живо соорудили через Уз широкий мост вблизи от своего лагеря. Армия перешла реку и, подобно морскому приливу, мощно покатилась к желтым стенам города. Никто не суетился и никто никого не подгонял; эти восемь тысяч человек — за вычетом тыловых отрядов, оставшихся в лагере, — приближались к своей заветной цели.

Хотя большая часть войска дружно ступала по улочкам Йорка, некоторые викинги время от времени принимались выколачивать ставни и валить двери. Шеф неуклюже поводил из стороны в сторону головой, тесно сдавленной шлемом и еще не привыкшей к обузе. Он бросил вопросительный взгляд на вышагивающего рядом с беззаботным видом Бранда, который снял наконец перевязь и теперь помахивал при ходьбе обезображенной рукой.

— Дураки всегда найдутся, — проговорил тот. — Перебежчики сказывали, что король велел еще несколько дней назад всем жителям убраться отсюда: взрослым мужчинам перейти в крепость, а остальным рассеяться по холмам. Но все равно есть люди, которые считают, что они всех умнее и что их беда должна обойти стороной…

Возникшее впереди замешательство подтвердило правоту его слов. Раздались грубые выкрики, женский визг, потом звуки ударов. Перешагивая через разбитую вдребезги дверь, на улицу протиснулись четверо воинов. Лица их расплылись от удовольствия. Они тащили неряшливую молодуху, которая, несмотря на их железный захват, отчаянно извивалась и крутилась. Идущие в гору люди остановились, чтобы передохнуть и обменяться шутками со счастливчиками.

— Смотри, для боя сил не останется, Тости! Лучше разгрузись потом с другой клушей. Сбережешь силы.

Глава 3

Шеф валялся на соломенном тюфяке неподалеку от присыпанной песком жаровни, то и дело мечась в тяжелом забытьи. Торвин перекормил его сегодня тяжелой пищей, чему нельзя, казалось, было не порадоваться после долгого житья в лагере, съестные припасы которого пополняются исключительно за счет успеха — или неудачи — разбойного промысла. Однако краюха ржаного хлеба и копченая телятина тяжким грузом лежали в желудке. Еще более тяжкие мысли теснились в оцепеневшем мозгу. Ему были объяснены правила holmgang’a, ничего общего не имевшие с действиями, которым могли следовать воины в драке на смерть, как в случае его боя с ирландцем Фланном несколько месяцев тому назад. Эти правила ставили его в чудовищно невыгодное положение. Но нечего и помышлять о том, чтобы отменить поединок. О нем знает, его с нетерпением поджидает вся армия. Давненько не было у нее таких упоительных развлечений. Он угодил в западню.

И вместе с тем его неотступно преследуют мысли о метательных машинах. Как они строятся? Как создать совершенную? Каким образом пробить брешь в йоркской стене? Пытаясь угнаться за этими мыслями, он соскользнул в дремоту.

Он стоял посреди какой-то незнакомой долины. Над ним высились стены чудовищного размера, посрамившие бы укрепления Йорка и стены любой земной цитадели. До предела задрав голову, он увидал знакомые ему по прежним грезам — видениям, как называл их Торвин, — исполинские существа с лицами, подобными лезвию топора, на коих написано было выражение суровое и многозначительное. Впрочем, сейчас на их ликах ощущалась и тревога. На переднем же плане передвигалось существо еще более гигантское, чем боги; ростом своим оно было вровень с крепостными стенами, на которых те выстроились. Сложение его, однако, было отлично от человеческого: короткие коренастые ноги, жирные руки, непомерно раздувшийся живот и растянутый до ушей оскал. Оно походило на огромного шута. Выродок, урод, который, появись он на свет в Эмнете, при условии, что отец Андреас не успеет вовремя принять меры, без лишних проволочек нашел бы свой конец в ближайшем болоте. Гигант этот понукал столь же громадную лошадь, размерами вполне под стать ему самому, что тащила телегу, груженную каменной глыбой, огромной, как гора.

Шеф догадался, что глыбой предполагается прикрыть имевшиеся в стене проемы. Стена еще ждала своего завершения. Это должно было случиться очень скоро. В этом чудном мире солнце также знало, где горизонт. И Шеф понял, что если строительство будет закончено до того, как солнце встретится с горизонтом, произойдет нечто ужасающее и непоправимое. Так вот почему так встревожены боги и вот почему гигант понукает свою лошадь — присмотревшись, Шеф понял, что это жеребец, — залихватскими, веселыми прибаутками.

Глава 4

Никогда не знаешь, когда зимой в Англии наступает рассвет, подумал Шеф. Облака так и льнут к земле, перед глазами мельтешат то струи дождя, то снежные хлопья. Где бы ни находилось солнце, ему, чтобы явить свою силу, придется преодолеть великое множество препятствий. Но пока этого не случится, он не увидит англичан… Пока этого не случится, людям его остается безропотное ожидание.

Передернув ноющими плечами, он немедленно почувствовал, как под пропитавшейся потом шерстью, из которой связана его единственная блуза, под тугой вываренной кожей, которая и по сей день заменяет ему кольчугу, потекли вниз холодные струйки. Неудивительно после стольких часов изнурительного труда. У него даже не оставалось сил говорить в голос. С каким бы удовольствием он сейчас скинул с себя эти обрыдлые одежды и насухо вытер тело. Люди, что вместе с ним ждут рассвета, наверняка думают о том же.

И однако и у него, и у остальных на уме сейчас должна быть только одна задача, задача, выполнению которой они обучались, раз за разом мучительно вызубривая последовательность действий. Один лишь Шеф держал в голове все подробности предстоящего дела, знал, что из чего должно вытекать. Только он представлял себе, какие могут быть допущены ошибки, какие, вероятней всего, могут возникнуть помехи. И не увечья страшился он, не боли, не стыда и не бесчестия, не неизбежных ужасов кровавой сечи; не боялся и сгинуть в бешеной стихии сражения. Его пугало то, что нельзя предсказать и предвидеть: сломанная спица, скользкие листья, неведомые силы машины.

По мнению иного опытного пирата, Шеф наделал уже немало ошибок. Люди его были построены, но озябли, устали, были малоподвижны и не слишком отдавали себе отчет в происходящем.

Но сегодня быть новому сражению. Для исхода его не важно, насколько подготовлены люди к бою, не важно, так ли хороши они были в сече. Если каждый будет просто делать то, что от него требуется, никакие особые навыки здесь и не понадобятся. Ибо сражение, в сущности, ничем не будет отличаться от вспашки поля. Или от расчистки от корней лесных вырубок. Не нужны здесь ни доблесть, ни молодецкая удаль.

Глава 5

В маленькой рощице, через обнаженные кроны которой сочился на землю тусклый зимний свет, рядом друг с дружкой расположилось несколько человек. Веревки тянулись от одного копья к другому, заключая людей в круг, расцвеченный алыми гроздьями рябины. Сюда на тайный Совет пожаловали все жрецы Пути в Асгард, что сопровожали в этом походе армию Рагнарссонов: Торвин, жрец Тора, Ингульф, поклонявшийся Идуне, а также и другие — мореход Вестмунд, наносящий на карту звезды, жрец Ньерда, морского бога, Гейрульф, летописец, человек Тюра, и Скальдфинн, переводчик, находящийся под покровительством Хеймдалля. Самым же почитаемым — за свои видения и путешествия в мир иной — был Фарман, служивший Фрейру.

Внутри круга было воткнуто серебряное копье Одина; рядом был разведен священный костер Локи. При этом не было в армии жреца, дерзнувшего бы взять себе копье Одина. Не было жреца и у Локи. Впрочем, о существовании обоих никто не забывал ни на минуту.

Также в пределах круга, но чуть поодаль от остальных и не смевшие заговорить здесь без разрешения, сидели двое мирян: ратоборец Бранд и Ханд, ученик Ингульфа. Они приглашены были затем, чтобы огласить свидетельство и, если понадобится, дать совет.

Первым, оглядев товарищей, взял слово Фарман:

— Настало время решить, что нам делать дальше.

Часть третья

Глава 1

Сидя за простым, грубо сколоченным столом на трех ножках, Шеф всматривался в лица жалобщиков. Одетый по старинке в тканную из конопляных нитей рубаху, шерстяные шаровары и не имея при себе ни малейших знаков, свидетельствующих о его новом положении, в изгибе левой руки он поместил скипетр, а точнее, оселок, испещренный резными ликами, что изъял он из королевской усыпальницы. По одному из них, бородатому и свирепому, Шеф задумчиво постукивал сейчас большим пальцем.

— …и порешили мы представить это дело на суд короля Эдмунда в Норидже. А рассудил он нас в своих спальных покоях, — он только успел с охоты вернуться, и стольник помогал ему умыть лицо, помню это как сейчас, да вырвет мне Бог глаза, если я теперь солгал; и повелел он, чтобы вся земля отошла ко мне на десять лет, а потом бы была возвращена…

Говоривший, норфолкский тан средних лет, которому сытое житье порядком оттопырило золоченую перевязь на брюхе, на миг смутился собственного упоминания Бога: не пошло бы оно во вред на суде, отправляемом по законам Пути.

— Есть ли свидетели, готовые подтвердить правоту твоих слов? — спросил Шеф.

Тан по имени Леофвин забавно напыжился. По всей видимости, заданный вопрос покоробил танову спесь. Едва ли часто в своей жизни ему в открытую выказывали недоверие.

Глава 2

Молодой этелинг приник к узкой бойнице в каменной стене. За его спиной тихо и нежно звучали голоса монахов Старого Минстера. Одну за другой заказывал им Альфред заупокойные мессы. Мессы за упокой души своего брата, короля Этельреда. А перед его взором вовсю кипела жизнь. Широкая улица, пересекавшая Уинчестер с запада на восток, кишмя кишела торговцами и покупателями. Сквозь торговые ряды протискивались телеги, груженные лесом. По обеим сторонам улицы три различные артели строителей занимались каждая своим делом: одни рыли котлован, другие укрепляли балки в земле, третьи приколачивали к перекладинам доски. А подняв взор чуть выше, можно было увидеть, как десятки человек трудятся над обустройством крепостного вала, начатого еще при его брате. Сейчас в него загонялись бревна, устанавливались площадки для лучников.

Зрелище это ласкало взгляд и подогревало честолюбие молодого этелинга. Ибо это был его город — Уинчестер. Ибо его род владел этим городом с незапамятных времен. Ибо нога первого германца еще не ступала на берег Англии, а этот город уже принадлежал ему. Ведь в нем, в Альфреде, помимо английской, течет и римская кровь. И Минстер этот он также по праву может считать своим. Двести лет назад далекий его предок король Кенвалх отказал в пользу Церкви огромный надел земли, чтобы там совершилось строительство Минстера, и еще больший надел в кормление монахам. Здесь похоронен не только брат его Этельред, но и их отец, Этельвульф, а также другие его братья, дядья и прочие бессчетные родственники. Они жили на этой земле, здесь они нашли вечный покой. На смену им приходили другие. И только земля была все той же. Молодой этелинг, хоть и остался единственным в роду, одиноким себя не чувствовал.

Приободренный такими мыслями, он наконец прислушался к скрипучему и острому, как пила, голосу, который старался возвыситься над доносившимся с улицы шумом. Голос же принадлежал епископу Уинчестерскому Даниилу.

— Как ты сейчас сказал? — откликнулся этелинг. — Если я стану королем? Но я и есть король. Я — последний из рода Сердика, чья линия восходит к Вотану! Уитанагемот единодушно избрал меня королем, даже не пожелав обсуждать этот вопрос. И воины подняли меня на своих щитах! Кто же я теперь, по-твоему?

Епископ состроил брезгливую мину.

Глава 3

Погожим воскресным утром — каким и положено быть всякому воскресному утру — обитатели деревушки Саттон, что в Беркшире, где испокон веку жили западные саксы, выполняя волю своего господина, подтягивались к его усадьбе.

Господина звали Херезвит, и еще недавно служил он таном королю Этельреду. Теперь, стало быть, был он таном при короле Альфреде. Или его по-прежнему величать надо этелин-гом? Это им вскорости растолкуют. Вороватые взгляды подсчитывали присутствующих, подмечали недостающих. Всегда любопытно, найдется ли смельчак, который решит испытать на себе волю грозного тана? Ведь он наказал им каждое воскресенье по утрам посещать церковь, слушать проповеди и учить слово Божие, перед которым ничтожны все людские законы.

Мало-помалу взгляды их, однако, устремились в одном и том же направлении. На незанятом толпой участке луга возле крыльца тановой усадьбы расположилась небольшая группа иноземцев. Чужой человек в нехоженых этих местах — явление почти необыкновенное. Хотя, если приглядеться, не такие уж они иноземцы, не так уж мозолят своим видом глаза… И одеты кое-как: в поношенные шерстяные рубахи. Пока они не сказали ни слова. Стоят себе вшестером и молчат. А все-таки никого из них ни в Саттоне, ни в полях керлы не встречали. И опираются они на чудные посохи, обитые какими-то железными скрепами, похожие на боевые топоры, но только вдвое длиннее.

И, едва заметно для глаза, керлы стали потихоньку пятиться назад. Откуда им знать, чего ради явились сюда эти люди. Зато опыт приучил их, что все новое следует встречать с опаской, по крайней мере до тех самых пор, пока его не одобрит — или не отвергнет — их господин.

Дверь деревянной усадьбы распахнулась настежь. В окружении жены и многочисленного потомства на крыльцо выступил Херезвит. Увидев перед собой опущенные лица и пустующее пространство вблизи крыльца, он перевел взгляд на чужестранцев. Рука его непроизвольно опустилась на рукоять меча.

Глава 4

Когда посыльный, который после бешеной скачки испытывал явную слабость в членах, начал выкладывать новости: мерсийская армия хозяйничает в Уэссексе; король Альфред бежал, и местонахождение его решительно никому не известно; он и соратники его преданы церковниками анафеме, выведены из-под защиты закона, и теперь всякому велено отказывать им в помощи и убежище, — на лице Шефа не дернулся ни один мускул.

Всюду в Уэссексе, лепетал посыльный, жгут людей; но если на казнь не прибыл Вульфгар, наводящий ужас живой труп, то по приказу епископа отступников ожидает распятие на кресте. Далее зачитан был страшный список с именами катапультеров, боевых товарищей тех людей, что молча внимали страшной вести в приемной ярла. Торвин, не в силах говорить, беспрерывно стонал, ибо список казался нескончаемым. Его совсем не утешало то, что убиенные не были ему ни родичами, ни соплеменниками, да и в веру его обращены без году неделя… А Шеф неподвижно восседал на своем складном сиденье, и только пальцы его то и дело прогуливались по свирепым ликам на скипетре.

«Ведь он знал, знал, — твердил себе Бранд, не спуская с ярла глаз и ясно вспоминая сейчас то внезапное противодействие, которое Шеф оказал горячему порыву Торвина самому сеять семена новой веры. — Он знал, что это должно случиться, во всяком случае, допускал нечто подобное. А это значит, что он послал своих соотечественников, да что там — парней, которых своими же руками он вытащил из грязи, — на верную и мучительную смерть! И ведь так же этот человек обошелся с собственным отцом. Не проморгать бы самому, когда ты и на меня посмотришь точно так же — печально и задумчиво… Если раньше я еще хоть немного сомневался в том, что ты — сын Одина, то уж теперь-то я сполна убедился… Правда, не сделай ты этого, я бы сейчас оплакивал своего друга Торвина, а не свору чумазых лапотников…»

От усталости и ужаса у посыльного уже заплетался язык. Но список подошел к концу. Шеф отправил его на кухню, а сам невозмутимо повернулся к членам Совета, рассевшимся в залитой летним солнцем приемной на верхнем этаже ярлова бурга. Здесь были Торвин, Бранд, ведун Фарман и бывший священник Бонифаций, всегда державший наготове перо и бумагу.

— Вы слышали вести, — молвил Шеф. — Что вы мне посоветуете?

Глава 5

Еще с первых дней своего правления ярл Шеф уяснил для себя одно весьма ценное правило: люди всегда либо приукрашивают, либо чернят действительность. Так и в этот раз. Маяки хороши для того, чтобы поднять на ноги народ. С их помощью можно передать сообщение о направлении движения судов, а при известной изобретательности — даже сведения об их количестве. Однако с расстоянием дело обстоит хуже. Цепь маяков тянется от самого Линкольншира. По сути дела достоверно известно вот что: Ивар — даже если это и впрямь он — вышел из устья Гембера и теперь, как немедленно возгласил Бранд, будет изводить своих парней, ибо грести им придется против убийственного ветра.

Далее. Альфред не сомневался в том, что король Бургред, пригревший недавних родственников Шефа и подстрекаемый кознями коварных епископов, гонится за ним по пятам и замышляет — ни больше ни меньше — полное разорение земли Пути и уничтожение его армии, а заодно присоединение к своему королевству всей Англии к востоку от Гембера. Однако Альфред — зеленый юнец, переутомленный бешеной скачкой и оставшийся с единственным телохранителем. А Бургред хорошо известен своей склонностью к роскоши, которой не изменяет и во время походов; войско его никогда не обходится без длинного обоза. Так что сорок миль они пройдут не раньше чем за четверо суток.

Итак, Шефу надо готовиться сразу к двум суровым испытаниям. Другой вопрос, можно ли успеть это сделать.

Начиная отдавать распоряжения, Шеф сосредоточился только на том, что обязан был сделать в первую очередь, но чувствовал, что без верного помощника ему не обойтись. Впрочем, на этот вопрос ответ следовал и вовсе легкий. Как только ему удалось отделаться от членов Совета, завалив их разнообразными поручениями, он выскользнул за ворота бурга, пресек попытки изумленных телохранителей сопровождать его в городе и, стараясь оставаться неузнанным, смешался с уличной толпой.

Ханд, как и предполагалось, находился на месте и занимался врачеванием; на сей раз он колдовал над женщиной, которая, завидев ярла, пришла в сильнейший трепет: то была известная в Норидже потаскуха. Ханд же продолжал обращаться с ней так, словно больная была супругой тана. Лишь после ее ухода он сел подле друга, по обыкновению выжидая, что тот заговорит первым.

КРЕСТ И КОРОЛЬ

Глава 1

Схваченная за горло одной из жесточайших на человеческой памяти зим, Англия лежала под мертвящей мантией снега. Великую Темзу сковало льдом от берега до берега. Дорога, ведущая на север к Уинчестеру, покрылась окаменевшими отпечатками копыт и конского дерьма. Лошади оскальзывались на льду, из их ноздрей вырывалось горячее дыхание. А их всадники, поеживаясь от холода, глядели на потемневшие стены великого собора, безуспешно пришпоривая своих верных, но усталых скакунов.

Было 21 марта в год 867-й от Рождества Христова, день великого празднества. В этот день свершалось королевское торжество. Места для зрителей заполнила военная аристократия Уэссекса, а также все ольдермены, лендлорды и знатные горожане, кому можно было доверить толпиться внутри каменных стен, и, зевая и потея, прилежно наблюдать под неумолчный шумок разговоров и голоса толмачей, как разворачивается выверенный и пышный ритуал коронации христианского государя.

С правой стороны в самом первом ряду скамей в нефе Уинчестерского собора настороженно сидел Шеф Сигвардссон, соправитель Англии — и полноправный сюзерен всех тех ее частей к северу от Темзы, которые мог удержать под своей рукой. Сюда его привела просьба Альфреда, больше похожая на приказ.

— Ты не обязан присутствовать на мессе, — заявил Альфред Шефу и его дружине. — Ты можешь даже не петь псалмы. Но я хочу, чтобы ты был на коронации, Шеф, со всеми своими регалиями и в короне. Просто ради приличия. Отбери самых заметных своих людей, и пусть все видят, что ты богат и силен. Я хочу, чтобы каждый увидел, что меня полностью поддерживают северные язычники, победители Ива-ра Бескостного и Карла Лысого. Не дикие язычники, святотатцы и воры, Рагнарово семя, но люди на Пути в Асгард, люди с нагрудными амулетами.

«Ну, это-то нам, по крайней мере, удалось», — оглядевшись, подумал Шеф. Два десятка людей Пути, допущенные на почетные места, смотрелись по-благородному. На Гудмунде Жадном серебра и золота в виде браслетов, ожерелий и поясных блях было больше, чем на любых пяти лендлордах из Уэссекса, вместе взятых. Он, конечно, имел свою долю с трех знаменитых походов Шефа, слава о которых, хотя и легендарная, не была таким уж преувеличением. Торвин, жрец бога Тора и его товарищ Скальдфинн, жрец Ньёрда, чуждые мирской суете, облачились, однако же, в ослепительно-белые одежды и не забыли повесить на грудь свои пекторали — небольшой молот у Торвина и трезубец у Скальдфинна. Квикка, Озви и другие английские вольноотпущенники, ветераны набегов Шефа, хотя и безнадежно заурядные в глазах молодых честолюбцев, умудрились вырядиться в неслыханно роскошные шелковые одеяния. Они бережно держали на плечах орудия своего ратного дела: алебарды, арбалеты и рукояти от воротов катапульт. Шеф подозревал, что сам вид этих людей, явно англичан низкого происхождения, и при этом богатых настолько, что и присниться не могло среднему уэссекскому лендлорду, не говоря уж о простолюдинах, был самым убедительным молчаливым свидетельством побед Альфреда.

Глава 2

Пахучий дух опилок и щепы ощущался в воздухе, когда Шеф и его спутники, хорошо выспавшиеся после долгого пути из Уинчестера, спустились к верфи. Хотя солнце лишь недавно высветлило восток, сотни людей уже трудились — правили терпеливыми волами, влекущими огромные телеги со строевым лесом, теснились у круглых кузнечных горнов, сновали у канатнопрядильных станков. Стук молотков и визг пил несся со всех сторон, смешиваясь со свирепыми приказами десятников — но нигде ни свиста бича, ни вскрика боли, ни одного рабского ошейника.

Бранд, обозревая открывшуюся картину, оторопело присвистнул и покачал головой. Ему только-только разрешил вставать с постели его врач, крошка Ханд, не переставший, впрочем, наблюдать пациента. До сих пор Бранд не видел всего, что было сделано за долгую зиму. И действительно, даже Шеф, который лично или через помощников проверял работы каждый божий день, с трудом верил своим глазам. Как будто бы он открыл запруду для накопившейся энергии, а не сам вкладывал ее в дело. В эту зиму он не переставал удивляться, что все его желания сбываются.

По окончании в прошлом году войны в его распоряжении оказались запасы и богатства целой страны. Первейшей и неотложнейшей его задачей было обеспечить защиту своего неокрепшего королевства. Шеф раздавал приказы, и его воеводы старались изо всех сил — строили боевые машины и тренировали их расчеты, набирали войска, сколачивая будущие непобедимые отряды из освобожденных рабов, викингов Пути и английских танов, которые воинской службой отрабатывали аренду земли. Управившись с этим, Шеф обратился ко второй своей задаче: пополнению королевской казны. Приказание составить точные списки земельной собственности и пошлин, долгов и налогов, которые до сих пор заменяли обычай и память, он дал священнику Бонифацию. С указанием завести во вновь присоединенных графствах те же порядки, что Шеф устанавливал в Норфолке. Это требовало времени и умения, но результаты уже сказывались.

А третью задачу Шеф мог доверить только самому себе: нужно было построить флот. Не вызывал сомнений печальный факт, что все битвы предыдущих двух лет происходили на английской земле, и за них было заплачено жизнями англичан. Способ усилить оборону, о котором думал Шеф, заключался в том, чтобы остановить врагов, и особенно викингов, не принадлежавших к Пути, там, где они царили безраздельно — в море. Опираясь на общую казну и налоговые прибыли Восточной Англии и Восточной Мерсии в придачу, Шеф немедленно приступил к постройке флота.

Ему остро не хватало опыта и помощи. Викинги Пути, среди которых было много искусных корабелов, за соответствующую мзду охотно делились своими знаниями и умениями. Торвин и его собрат, жрец Пути, заинтересовались до крайности и с головой погрузились в работу, как будто в жизни своей ни о чем другом и не мечтали — что в общем-то было верно. Они никогда не отступали от своего правила всеми способами стремиться к новому знанию, поддерживая себя и свою религию только за счет своего владения ремеслом. Кузнецы, плотники и возницы со всей восточной Англии стекались к месту, которое Шеф избрал для своей верфи на северном берегу Темзы. Новый военный порт располагался на его земле, через реку от владений короля Альфреда, чуть ниже по течению от лондонского торгового порта, в небольшой деревеньке Крикмаут, и предназначался для защиты — или для угрозы — на стратегических направлениях и к Проливу, и к Северному морю.

Глава 3

Со своего наблюдательного пункта на корме переднего корабля Шеф посмотрел назад вдоль кильватерной линии. «Бедфордшир», четвертый корабль каравана, снова выбился из строя, что беспрестанно делал с тех пор, как они способом проб и ошибок пришли к нынешнему строгому походному построению. Все десять английских линейных кораблей, как упрямо называл их Ордлаф, шли курсом строго на восток, и юго-западный ветер дул сзади и сбоку — удобней не придумаешь, гораздо лучше, чем было в плавании у немецких берегов близ устья Рейна, когда ветер дул точно сзади. И все равно «Бедфордшир» постепенно отваливал в сторону открытого моря.

Нет смысла кричать на идущий сзади корабль, чтобы по эстафете передали приказ капитану «Бедфордшира». Тот прекрасно знал, как важно держаться в строю, на ночных стоянках ему об этом многократно кричали все остальные шкиперы. В конструкции его корабля была какая-то ошибка. По той или иной причине у него получался очень сильный «подветренный снос», который всегда проклинал Ордлаф. Этим нужно заняться, когда они вернутся в док. А пока «Бедфордшир» сделает то, что всегда — выйдет из строя ярдов на сто, а затем переложит парус и вернется на свое место.

В то время как остальные шли более или менее прямо, «Бедфордшир» описывал пологие вытянутые зигзаги, подобные узору на литом мече.

Большого вреда в том нет, по крайней мере сейчас, заключил Шеф. Хотя он помнил об одной вещи, которую понял несколько дней назад, когда он и остальные новички наконец перестали травить через борт. Причина, по которой викинги правили морями и могли появляться в любом месте западного мира, несмотря на все предосторожности и противодействие христианских королей, была проста — они очень хорошо умели делать одно неожиданно трудное дело: ходить под парусом.

Матросы и шкиперы, которых Шеф набрал в английских портах, были по-своему неплохими моряками, но по-своему, а не так, как викинги. Почти сплошь рыбаки, что они умели — так это вернуться домой живыми. Если их детишки сидели с пустыми животами, они, как и Ордлаф, шли в море почти при любой погоде. Но им не нужно было добираться никуда дальше соседней банки или косы, и уж совсем не требовалось появляться где-то быстро и внезапно. Что касается сухопутных членов команды, обслуживающих арбалеты и «мулы», морской быт для них оказался тяжким испытанием. Не меньше шести из них, пытаясь справить нужду, уже свалились за борт, хотя в спокойных прибрежных водах их, конечно, выловили. Главная причина, по которой Шеф требовал ночью останавливаться на стоянку, а не продолжать движение, — он страшился последствий попытки приготовить пищу на ходу.

Глава 4

Сигурд Рагнарссон задумчиво глядел с кормы своего флагманского корабля. Он неспроста не подобрал свой плащ, оставив руки свободными. Сигурд упирался в днище «Ормра» длинным копьем с прочным древком и тяжелым треугольным наконечником. Братья стояли спинами к нему и тоже казались расслабившимися, хотя оружие не убирали. Во флоте Рагнарссонов дисциплина была свирепая. Но и люди были свирепыми тоже, отборные викинги-ветераны. Им вовсе не нравилось уклоняться от схватки, и они уже представляли себе, что про них станут говорить потом. Удивлялись, неужели Змеиный Глаз дал слабину?

Нет смысла объяснять. Пускай поудивляются еще немножко.

— Что ты скажешь о наших приятелях там, позади? — спросил Змеиный Глаз у Вестмара, показывая рукой на «Норфолк», отставший от них на целую милю.

— Посудина неуклюжая, но под парусом идти может, — коротко отвечал Вестмар. — Ну разве вот еще что. Англичане не знают этих мест. Видишь, на рее у них впередсмотрящий, а шкипер с носа высматривает отмели?

— Отмелей здесь полно, — ответил Сигурд. Он повернулся и взглянул в сторону побережья. Берег почти без примет.

Глава 5

Дьякон Эркенберт сидел в поле на самом солнцепеке у высокого стола, разложив перед собой чернила и пергамент. Близился к завершению занявший почти весь день тяжкий труд. Тяжкий, но и благодарный. Эркенберт ощущал, как его переполняет сознание собственной значительности, почтение, едва ли не благоговение, когда он перебирает толстую стопку пергаментных листов, строчка за строчкой исписанных именами: за каждым стоит просьба о принятии в ряды нового ордена, основанного архиепископом Запада, — Ордена Копья, или, на их языке, Lanzenorden.

За время долгого пути на север из Кельна в Гамбург Эркенберт осознал, что существуют особые обстоятельства, благоприятствующие созданию Ордена монахов-воинов именно здесь, в Германии. В его родной Нортумбрии, как и во всей пронизанной родственными связями Англии, таны, которые составляли костяк любой армии, годились только для одного: удобно устроиться на землях, пожалованных им королем. А затем горы своротить, лишь бы не только удержать эти земли за собой, как бы ни стали таны стары, толсты и непригодны к воинской службе, но и удостовериться, что поместья честь честью перейдут к их детям. Иногда они посылали сыновей служить вместо себя, иногда стремились попасть в фавор к королю или духовенству, поддерживая их законы и любую хартию, которой требовалось присягнуть тем или иным образом. И хотя они делали все это и даже посылали своих дочерей для похотливых услад некоторых магнатов, в Англии вряд ли можно было найти клочок земли, на который не претендовал бы сын какого-нибудь аристократа, или сына аристократа, который в конце концов оказался бы не обманут в своих ожиданиях.

Не так в Германии. Сословию воинов здесь не разрешалось оседать на земле и устраиваться с удобствами. Службу необходимо было нести. В противном случае замену находили немедленно. Воину средних лет следовало самому позаботиться о том времени, когда его держащая меч рука ослабеет — ведь его князь не считал, что обязан будет что-то сделать для него. Что касается сыновей воинов, многие из них не имели никаких надежд на будущее. И не зря, холодно подумал Эркенберт, при всех своих заботах о чистоте крови они больше подобны смердам или керлам, чем благородным, ведь у них можно отобрать их собственность в любой момент. Такие люди, благодаря их воинственности, толпами будут рваться в Орден, который даст им, словно черным монахам, кров и товарищескую поддержку до самой смерти.

И все же он и его товарищи не имели бы такого успеха при наборе рекрутов, если бы не красноречие архиепископа Римберта. Десятки раз на пути из Кельна в Гамбург Эркенберт слышал, как тот скликает толпы в каждом городе, где они останавливались, и слышал его проповеди.

Архиепископ всегда вспоминал слова евангелиста Матфея: «Я посылаю вас, как овец среди волков».