(Елизавета Элеггорн Gaskell, урожденная Стефенсон) — английская романистка (1810–1865). Выйдя в 1832 г. замуж за унитарного проповедника, Гаскель принимала деятельное участие в миссионерских трудах среди бедного населения, а также в тюрьмах фабричных городов, равно как в школьном обучении молодых работниц. Уже в первом ее романе «Mary Barton» (1848), в котором она дает художественно написанную и основанную на долголетнем наблюдении и опыте, верную действительности картину жизни рабочих классов в большом английском городе, ее талант выразился во всей своей силе. Затем быстро следовали одни за другими ее рассказы и романы: «Moorland Cottage», «Ruth», «Lizzie Leigh», «Cranford», «North and South» (185 5), «Mylady Ludlow», «Right at last», «Sylvia's Lovers», «Cousin Phyllis» и «Wives and daughters» (есть русский пер.). Ближе всех к ее первому роману стоит по своему значению «North aud South», в котором Г. рассматривает социальный вопрос с точки зрения работодателей, как в «Mary Barton» он рассматривался с точки зрения рабочих. Впрочем, и остальные ее произведения отличаются тонкой наблюдательностью и гуманностью. Ее «Cranford» дышит милым юмором, a «Cousin Phyllis» служит доказательством, что Г. не менее владеет пером в области мирной идиллии, чем в бурной сфере социальных вопросов. Небольшие рассказы Г. изданы под заглавием «Round the Sopha». Г. написала также превосходную биографию своей подруги, Шарлотты Бронте (Лондон, 1857).
Часть первая
I
Наше общество
Вопервыхъ, Крэнфордъ находится во владѣніи амазонокъ; всѣ, нанимающіе квартиру выше извѣстной платы — женщины. Если новобрачная парочка пріѣзжаетъ поселиться въ городъ, мужчина какимъ бы то ни было образомъ исчезаетъ; или онъ перепугается до смерти, что, кромѣ него нѣтъ никого изъ мужчинъ на крэнфордскихъ вечеринкахъ, или отсутствіе его изъясняется тѣмъ, что онъ долженъ находиться при своемъ полку, на своемъ кораблѣ или заниматься всю недѣлю дѣлами въ большомъ, сосѣднемъ торговомъ городѣ Дрёмблѣ, отстоящемъ отъ Крэнфорда только на двадцать миль по желѣзной дорогѣ. Словомъ, что бы ни случалось съ мужчинами, только ихъ нѣтъ въ Крэнфордѣ. Да что имъ тамъ и дѣлать? Докторъ объѣзжаетъ своихъ больныхъ на тридцать миль въ окружности и ночуетъ въ Крэнфордѣ; но не всякій же мужчина можетъ быть докторомъ. Чтобъ содержать красивые сады, наполненные отборными цвѣтами, безъ малѣйшей дурной травки, чтобъ отгонять мальчишекъ пристально-смотрящихъ на эти цвѣты сквозь заборъ, чтобъ спугнуть гусей, пробирающихся въ садъ, если калитка отворена, чтобъ рѣшать всѣ вопросы литературные и политическіе, не смущая себя ненужными причинами или аргументами, чтобъ узнавать ясно и правильно дѣло всѣхъ и каждаго въ провинціи, чтобъ содержать своихъ опрятныхъ служанокъ въ удивительномъ повиновеніи, чтобъ быть добрыми (нѣсколько-повелительно) къ бѣднымъ и оказывать другъ другу нѣжныя услуги въ несчастіи, слишкомъ-достаточно однѣхъ женщинъ для Крэнфорда.
— Мужчина, какъ одна изъ нихъ замѣтила мнѣ однажды, всегда такая помѣха въ домѣ.
Хотя крэнфордскимъ дамамъ извѣстны поступки другъ друга, онѣ, однакожь чрезвычайно-равнодушны къ мнѣнію другъ друга. Дѣйствительно, такъ-какъ каждая обладаетъ своей собственной индивидуальностью, чтобъ не сказать эксцентричностью, порядочно-сильно-развитою, то ничего не можетъ быть легче, какъ платить колкостью за колкость; но какая-то благосклонность царствуетъ между ними въ весьмазначительной степени.
Крэнфордскія дамы имѣли только одну случайную ссору, разразившуюся нѣсколькими язвительными словами и колкими киваньями головой, именно на столько, чтобъ не допустить ровный ходъ жизни сдѣлаться слишкомъ-однобразнымъ. Одежда ихъ совершенно независима отъ моды. Онѣ говорятъ:
— Что за бѣда, какъ бы ни одѣвались мы въ Крэнфордѣ? вѣдь здѣсь всякій насъ знаетъ.
II
Капитанъ
Невозможно было прожить мѣсяцъ въ Крэнфордѣ и не знать ежедневныхъ привычекъ каждаго обитателя; задолго до окончанія моего посѣщенія, я знала многое относительно броуновскаго тріо. Ничего новаго нельзя было открыть касательно ихъ бѣдности, потому-что они говорили объ этомъ просто и открыто съ самаго начала. Они не дѣлали тайны изъ своей необходимости быть экономными. Оставалось только открыть безконечную доброту сердца капитана и разнообразные способы, которыми онъ, безсознательно для себя самого, обнаруживалъ ее. Разсказывались маленькіе анекдоты объ этомъ вскорѣ послѣ того, какъ случались. Такъ-какъ мы читали немного и такъ-какъ всѣ дамы были довольны своими служанками, то въ предметахъ къ разговору былъ недостатокъ страшный. Мы, вслѣдствіе этого, разбирали обстоятельство о капитанѣ, взявшемъ изъ рукъ бѣдной старухи ея ношу въ одно ненастное воскресенье. Онъ встрѣтилъ ее возвращающуюся съ рынка, когда шелъ изъ церкви, и примѣтилъ ея невѣрную походку; съ важнымъ достоинствомъ, съ которымъ онъ дѣлалъ все, освободилъ ее отъ ноши и отправился вдоль по улицѣ съ нею рядомъ, донеся ея овощи бережно домой. Это сочли очень-экцентричнымъ и надѣялись, что въ понедѣльникъ утромъ онъ сдѣлаетъ визиты, чтобъ изъяснить и извиниться въ преступленіи противъ крэнфордскаго приличія, но онъ этого не сдѣлалъ; и тогда было рѣшено, что ему стыдно и онъ прячется. Въ ласковой жалости къ нему мы начали говорить:
— Впрочемъ, этотъ случай въ воскресенье утромъ показываетъ большую доброту сердца; и рѣшили, что капитана должно успокоить при первомъ его къ намъ появленіи. Но, увы! онъ явился къ намъ безъ малѣйшаго чувства стыда, говоря, какъ обыкновенно, громкимъ басомъ, закинувъ голову назадъ, съ парикомъ такимъ же миловиднымъ и завитымъ, какъ обыкновенно, и мы принуждены были заключить, что онъ забылъ все относительно воскресенья.
Миссъ Поль и миссъ Джесси Броунъ заключили родъ короткости по случаю шотландской шерсти и новаго вязанья. Такъ случилось, что когда я ходила посѣщать миссъ Поль, я больше видѣла Броуновъ, чѣмъ во все то время, когда я гостила у миссъ Дженкинсъ, которая никогда не могла прійдти въ себя отъ того, что она называла унизительными замѣчаніями капитана Броуна о докторѣ Джонсонѣ, какъ писателѣ легкихъ и пріятныхъ романовъ. Я узнала, что миссъ Броунъ была серьёзно-нездорова какой-то медлительной, неизлечимой болѣзнью, и мучительное ощущеніе этой болѣзни придавало чертамъ ея то безпокойное выраженіе, которое я принимала за неутомимую брюзгливость. Она точно была брюзглива въ то время, когда первая раздражительность причиняемая ея недугомъ, превосходила ея терпѣніе. Миссъ Джесси переносила эту брюзгливость даже гораздо-терпѣливѣе, нежели горькіе упреки, которые больная дѣлала себѣ всегда послѣ этого. Миссъ Броунъ привыкла обвинять себя не только въ вспыльчивомъ и раздражительномъ характерѣ, но также и въ томъ, зачѣмъ отецъ и сестра были принуждены экономничать, чтобъ доставить ей небольшую роскошь, необходимую въ ея положеніи. Она такъ охотно приносила бы имъ жертвы и облегчила бы ихъ заботы, что врожденное благородство ея характера прибавляло раздражительности къ расположенію ея духа. Все это переносилось миссъ Джесси и отцомъ болѣе чѣмъ съ кротостью, съ совершенной нѣжностью. Я простила миссъ Джесси ея пѣніе безъ такта, моложавость ея одежды, когда увидѣла ее дома. Я примѣтила, что темный парикъ капитана Броуна и ватный сюртукъ (увы! черезчуръ поношенный) были остатками военнаго щегольства въ его юности, которые онъ носилъ теперь безсознательно. Онъ былъ человѣкъ безконечныхъ рессурсовъ, пріобрѣтенныхъ въ его казарменной опытности. Какъ онъ самъ признавался, никто не могъ вычистить сапоги по его вкусу, кромѣ его самого; но, на-самомъ-дѣлѣ онъ не считалъ унизительнымъ избавлять служанку отъ трудовъ разнаго рода, зная, вѣроятно, что болѣзнь его дочери дѣлала труднымъ это мѣсто.
Онъ пытался помириться съ миссъ Дженкинсъ вскорѣ послѣ достопамятнаго спора, упомянутаго мною, подаривъ ей деревянную лопаточку для камина собственной работы, онъ слышалъ, что она говорила, какъ ей непріятенъ скрипъ желѣзной. Она приняла подарокъ съ холодной благодарностью и поблагодарила его формальнымъ образомъ. Когда онъ ушелъ, она велѣла мнѣ отнести лопатку въ чуланъ, можетъ-быть, чувствуя, что подарокъ отъ человѣка, предпочитающаго мистера Боца доктору Джонсону, не можетъ быть пріятнѣе для уха скрипа желѣзной лопатки.
Таково было положеніе вещей, когда я уѣхала изъ Крэнфорда въ Дрёмбль; у меня было, однако, нѣсколько корреспондентокъ, которыя разсказывали мнѣ все, что происходило въ миломъ городкѣ. Миссъ Поль начала такъ же прилежно заниматься тамбурнымъ вязаньемъ, какъ нѣкогда занималась вязаньемъ на иглахъ, и въ концѣ каждаго разсказа о новостяхъ являлось новое порученіе относительно тамбурной работы, которое я должна была исполнить для нея. Миссъ Матильда Дженкинсъ, которая не обижалась, если ее называли миссъ Мэтти, когда миссъ Дженкинсъ тутъ не было, писала милыя, ласковыя, безсвязныя письма; время-отъ-времени отваживалась высказывать свое собственное мнѣніе, но вдругъ останавливалась и просила меня не разсказывать того, что она сказала, потому-что Дебора думаетъ не такъ, а она знаетъ лучше, или же, прибавляла въ постскриптумѣ, что съ- тѣхъ-поръ, какъ она написала это, она говорила о томъ съ Деборой и была совершенно убѣждена, что, и прочее… (тутъ, по всей вѣроятности, должно было слѣдовать отреченіе отъ всякаго мнѣнія, высказаннаго ею въ письмѣ). Потомъ писала ко мнѣ миссъ Дженкинсъ, Дебора, какъ она любила, чтобъ миссъ Мэтти называла ее; отецъ ея сказалъ однажды, что еврейское имя должно такъ произноситься
III
Старинная любовь
Я думала, что, вѣроятно, мое сношепіе съ Крэнкомомъ прекратится послѣ смерти миссъ Дженкинсъ, или по-крайней-мѣрѣ ограничится перепиской, которая имѣетъ такое же сходство съ личными сношеніями, какъ книги съ сухими растеніями («гербарій», кажется, ихъ называютъ), съ живыми и свѣжими цвѣтами въ долинахъ и на лужкахъ. Я была пріятно удивлена, однако, получивъ письмо отъ миссъ Поль, у которой я всегда оставалась одну лишнюю недѣлю послѣ ежегоднаго пребыванія у миссъ Дженкинсъ. Миссъ Поль предлагала мнѣ погостить у ней и потомъ, спустя дня два послѣ моего согласія, я получила только отъ миссъ Мэтти, въ которомъ съ нѣкоторыми околичностями и очень-смиренно она говорила мнѣ, какое большое удовольствіе я ей сдѣлаю, если могу провести съ ней недѣльку или двѣ прежде или послѣ того, какъ я буду у миссъ Поль. Она говорила: «послѣ смерти моей милой сестры, я очень-хорошо знаю, что не могу предложить никакой привлекательности; я обязана обществомъ моихъ друзей только ихъ добротѣ.»
Разумѣется, я обѣщала пріѣхать къ милой миссъ Мэтти, тотчасъ послѣ окончанія моего посѣщенія къ миссъ Поль, и черезъ день послѣ моего пріѣзда въ Крэнфордъ пошла съ ней повидаться, сильно желая знать, каково у нихъ въ домѣ безъ миссъ Дженкинсъ, и нѣсколько опасаясь измѣненнаго положенія вещей. Миссъ Мэтти заплакала, увидѣвъ меня. Она очевидно находилась въ сильномъ волненіи, потому-что предвидѣла мой визитъ. Я успокоивала ее сколько могла, и мнѣ казалось, что самое лучшее утѣшеніе, которое я могу предложить ей, была чистосердечная похвала, вырвавшаяся изъ моего сердца, когда я говорила объ умершей. Миссъ Мэтти медленно качала головой при каждой добродѣтели, называемой и приписываемой ея сестрѣ; наконецъ, не могла удержать слезъ, которыя долго лились безмолвно, закрыла лицо носовымъ платкомъ и громко зарыдала.
— Милая миссъ Мэтти! сказала я, взявъ ее за руку: — я, право, не знала какимъ образомъ выразить ей, какъ мнѣ прискорбно за нее, что она осталась на свѣтѣ одна. Она спрятала носовой платокъ и сказала:
— Душенька, я бы лучше хотѣла, чтобъ вы не называли меня Мэтти: она этого не любила; я боюсь, что я много дѣлала того, чего она не любила… а теперь ея ужь нѣтъ! Пожалуйста, моя дорогая, называйте меня Матильдой!
Я обѣщала искренно и начала называть ее новымъ именемъ съ миссъ Поль въ этотъ же самый день; мало-по-малу чувства миссъ Матильды объ этомъ предметѣ сдѣлались извѣстны всему Крэнфорду и мы всѣ пытались покинуть дружеское имя, но такъ неуспѣшно, что мало-по-малу оставили покушепіе.
IV
Визитъ старому холостяку
Черезъ нѣсколько дней явилось посланіе отъ мистера Голбрука, просившаго насъ, безпристрастно просившаго насъ обѣихъ церемоннымъ, стариннымъ слогомъ, провести день въ его домѣ, длинный іюньскій день; тогда былъ іюнь. Онъ упоминалъ, что пригласилъ также свою кузину миссъ Поль, такъ-что мы могли пріѣхать всѣ вмѣстѣ въ наемной каретѣ, которая могла оставаться въ его домѣ.
Я надѣялась, что миссъ Мэтти обрадуется этому приглашенію — не тутъ-то было! Какого труда стоило намъ съ миссъ Поль уговорить ее ѣхать. Она считала это неприличнымъ и даже выразила нѣкоторую досаду, что мы совершенно не понимали, какъ неприлично ей ѣхать съ двумя другими дамами къ ея бывшему жениху. Явилось еще болѣе-серьёзное затрудненіе. Ей пришло въ голову, что Деборѣ это не понравилось бы. Это отняло у насъ цѣлые полдня на уговариваніе; но, воспользовавшись первой уступчивой фразой, я написала и отправила согласіе отъ ея имени, назначивъ день и часъ, чтобъ все было рѣшено и съ рукъ долой.
На слѣдующее утро она просила меня пойдти съ ней въ лавку, и тамъ, послѣ многихъ колебаній, мы выбрали три чепчика, которые велѣно было отнести къ намъ домой, чтобъ примѣрить и выбрать одинъ для четверка.
Она находилась въ состояніи безмолвнаго волненія во всю дорогу до Уддлея. Она никогда тамъ не бывала, и хотя вовсе не воображала, чтобъ мнѣ могло быть извѣстно что-нибудь объ исторіи ея ранней юности, я могла примѣтить, что она страшилась мысли увидѣть мѣсто, которое могло быть ея домомъ и около котораго, вѣроятно, носились ея невинныя дѣвическія мечты. Дорога туда вела черезъ длинную тряскую мостовую. Миссъ Матильда сидѣла прямо, пристально смотрѣла изъ оконъ, когда мы приблизились къ концу нашего путешествія. Видъ мѣстоположенія былъ спокоенъ и живописенъ. Уддлей стоялъ посреди поля, окруженный старомоднымъ садомъ, гдѣ розовые и смородинные кусты переплетались другъ съ другомъ и мохнатая спаржа образовывала хорошенькій грунтъ для гвоздикъ и фіалокъ. Къ дверямъ нельзя было подъѣхать въ экипажѣ: мы вышли у маленькой калитки и пошли пѣшкомъ по прямой дорожкѣ, обсаженной зелепью.
— Кузенъ могъ бы, кажется, проложить экипажную дорогу, сказала миссъ Поль, которая боялась стрѣльбы въ ушахъ и у которой ничего не было на головѣ кромѣ чепчика.
V
Старыя письма
Я часто примѣчала, что почти каждый имѣетъ свою особенную, лично-принадлежащую ему, экономію, заботливую привычку сберегать мелкіе пенни въ какомъ-нибудь особенномъ предметѣ, пенни, которыхъ малѣйшая растрата непріятна ему болѣе нежели трата шиллинговъ или фунтовъ, издержанныхъ для какого-нибудь дѣйствительнаго мотовства. Одинъ старый джентльменъ знакомый мнѣ, узнавъ съ стоической кротостью о банкрутствѣ одного коммерческаго банка, въ которомъ находилась часть его денегъ, мучилъ свое семейство цѣлый день за то, что кто-то оторвалъ, а не отрѣзалъ исписанные листки вовсе-ненужной счетной книги; разумѣется, соотвѣтственныя страницы на другомъ концѣ могли пригодиться; и эта небольшая, ненужная трата бумаги (его особенная экономія) разсердила его больше, чѣмъ потеря денегъ. Конверты страшно терзали его душу, когда появились въ первый разъ; онъ только и могъ помириться съ такой тратой его любимой бумаги, что терпѣливо перевертывалъ на другую сторону всѣ конверты, которые ему присылались, чтобъ они такимъ образомъ пригодились опять. Даже теперь, хотя время измѣнило его, я вижу, какъ онъ бросаетъ пристальные взгляды на дочерей, когда онѣ напишутъ записки на цѣломъ листѣ вмѣсто полулиста, не болѣе трехъ строчекъ на одной страницѣ. Я не могу не признаться, что также обладаю этой общечеловѣческой слабостью. Снурочки составляютъ мою слабую сторону. Карманы мои наполнены небольшими моточками, подобранными вездѣ, гдѣ ни попало и связанными вмѣстѣ для употребленія, никогда непредставляющагося. Мнѣ дѣлается серьёзно-досадно, если кто-нибудь обрѣзываетъ затянувшійся узелъ вмѣсто того, чтобъ терпѣливо и добросовѣстно распутать его. Какимъ образомъ люди могутъ употреблять новоизобрѣтенные резинковые снурочки — я не могу вообразить. Для меня резинковый снурочекъ драгоцѣнное сокровище. У меня есть одинъ уже не новый, поднятый мною на полу лѣтъ шесть назадъ. Я точно пробовала употреблять его; но у меня не достало силъ, и я не могла рѣшиться на такое мотовство.
Кусочки масла сердятъ другихъ. Они не могутъ обращать вниманія на разговоръ отъ досады, которую причиняетъ имъ привычка нѣкоторыхъ людей непремѣнно брать больше масла, нежели имъ нужно. Не случалось ли вамъ видѣть безпокойные взгляды (почти-месмерическіе), которые такіе люди устремляютъ на масло? Они почувствовали бы облегченіе, еслибъ могли спрятать масло отъ глазъ, всунувъ въ свой собственный ротъ и проглотивъ; и дѣйствительно становятся счастливы, если та особа, на чьей тарелкѣ оно лежитъ нетронутымъ, вдругъ отрѣзываетъ кусокъ поджареннаго хлѣба (котораго ей совсѣмъ не хочется) и съѣдаетъ масло. Они думаютъ, что это не расточительность.
Миссъ Мэтти Дженкинсъ жалѣла свѣчей. Она придумывала множество причинъ, чтобъ жечь ихъ какъ-можно-меньше. Въ зимнее послѣобѣденное время она могла вязать два или три часа въ потемкахъ, или при свѣтѣ камина; и когда я ее спрашивала: могу ли позвонить и вѣлѣть подать свѣчи, чтобъ окончить мои нарукавники, она отвѣчала мнѣ всегда "работайте безъ свѣчъ". Свѣчи обыкновенно приносили съ чаемъ, но зажигалась всегда только одна. Такъ-какъ мы жили въ постоянномъ ожиданіи гостей, которые могли прійдти вечеромъ (но которые, однако, никогда не приходили), то и придумано было нѣкоторое обстоятельство, чтобъ имѣть свѣчи одинаковой вышины, всегда готовыя быть зажженными, и показывать будто мы всегда употребляемъ двѣ. Свѣчи зажигались по-очереди, и какъ бы мы ни работали, о чемъ бы мы ни говорили, глаза миссъ Мэтти постоянно были устремлены на свѣчу, чтобъ вдругъ вскочить, затушить и зажечь другую: тогда онѣ могли сравняться впродолженіе вечера, прежде чѣмъ сдѣлаются слишкомъ-неровны въ вышинѣ.
Въ одинъ вечеръ, я помню, эта свѣчная экономія особенно мнѣ надоѣла. Я очень устала отъ моего принужденія, особенно, когда миссъ Мэтти заснула и мнѣ не хотѣлось поправлять огонь, чтобъ не разбудить ея; я не была также въ-состояніи жариться на коврѣ передъ каминомъ и шить при его свѣтѣ, какъ дѣлала это обыкновенію. Я думала, что миссъ Мэтти снилась ея молодость, потому-что она сказала два или три слова во время своего безпокойнаго сна, которыя относились къ людямъ давно-умершимъ. Когда Марта принесла зажженную свѣчку и чай, миссъ Мэтти вдругъ проснулась и вскочила, обводя страннымъ, изумленнымъ взглядомъ вокругъ, какъ-будто мы были не тѣ, кого она надѣялась видѣть возлѣ себя. На лицѣ ея мелькнула тѣнь грустнаго выраженія, когда она меня узнала; но тотчасъ же она сдѣлала усиліе мнѣ улыбнуться по обыкновенію. Во все время, какъ мы пили чай, она говорила о дняхъ своего дѣтства и юности. Можетъ-быть, это навело на нее желаніе пересмотрѣть старинныя семейныя письма и уничтожить такія, которымъ не слѣдовало попасть въ руки постороннихъ; она часто говорила и о необходимости сдѣлать это, но всегда уклонялась съ робкимъ опасеніемъ чего-то мучительнаго. Въ этотъ вечеръ, однако, она встала послѣ чая и пошла за ними въ потемкахъ; она хвалилась аккуратнымъ порядкомъ во всѣхъ своихъ комнатахъ и всегда безпокойно на меня взглядывала, когда я зажигала свѣчу, чтобъ пойдти зачѣмъ-нибудь въ другую комнату. Когда она воротилась, по комнатѣ распространился пріятный запахъ; я часто примѣчала этотъ запахъ во всѣхъ вещахъ, принадлежавшихъ ея матери, а многія изъ писемъ были адресованы къ ней, то были жолтыя связки любовныхъ посланій, написанныхъ за шестьдесятъ или семьдесятъ лѣтъ назадъ.
Миссъ Мэтти со вздохомъ развязала пакетъ, но тотчасъ же заглушила этотъ вздохъ, какъ-будто не слѣдовало жалѣть о полетѣ времени, или даже о жизни. Мы сговорились пересматривать корреспондецію каждая особенно, взявъ по письму изъ той же самой связки и описывая его содержаніе другъ другу прежде чѣмъ его уничтожимъ. До этого вечера я совсѣмъ не знала, какъ грустно читать старыя письма, хотя не могу сказать почему. Письма были такъ счастливы, какъ только письма могутъ быть, по-крайней-мѣрѣ эти первыя письма. Въ нихъ было живое и сильное ощущеніе настоящаго, казавшееся до-того сильнымъ и полнымъ, какъ-будто никогда не могло оно пройдти, и какъ-будто горячія, живыя сердца, такъ выражавшіяся, никогда не могли умереть и не имѣть болѣе сношенія съ прекрасною землею. Я чувствовала бы себя менѣе грустной, я полагаю, ежели бы письма были болѣе-грустны. Я видѣла, какъ слезы тихо прокрадывались по глубокимъ морщинамъ миссъ Мэтти, и очки ея часто требовалось вытирать. Я надѣялась по-крайней-мѣрѣ, что она зажжетъ другую свѣчку, потому-что и мои глаза были нѣсколько-тусклы и мнѣ нужно было побольше свѣта, чтобъ видѣть блѣдныя, побѣлѣвшія чернила; но нѣтъ, даже сквозь слезы она видѣла и помнила свою маленькую экономію.