Утро 27 мая 1942 года выдалось солнечным и чистым. Еще прохладный весенний ветерок играл молодой листвой на деревьях, весело перекликались на ветвях птицы. Оставив съемную квартиру немного раньше обычного, двое молодых людей, Ян Кубис и Йозеф Губчик, одетые дорожными рабочими, вышли из дома и сели на велосипеды. Хозяйка, пани Властина, тайно сотрудничавшая с гестапо, проводила их долгим взглядом. Ее внимание привлекли два объемистых кейса, по одному из которых ее постояльцы несли в руке. Навряд ли пожилая дама могла догадаться, что в кейсах лежат не инструменты для проведения работ, а … взрывные устройства. Две самодельные бомбы, изготовленные из английского материала, а также пистолеты на случай, если придется отступать с боем, лежали под густым слоем травы. Это была мера предосторожности, вполне обоснованная. В тот год среди чехов повелась мода разводить у себя в мансардах кроликов. Потому в парках, а особенно в окрестностях Праги, часто можно было видеть горожан из разных слоев общества, собиравших корм для своих любимцев. Так что случись проверка полиции – у двух террористов готов был ответ: они ездили, чтобы запастись травой для питомцев. Для лучшей конспирации молодые люди надели на голову кепки с широкими козырьками, скрывавшими лицо. Один из них, Йозеф Губчик, позаимствовал у соседа плащ и теперь нес его перекинутым через руку. Это могло показаться странным, ведь дождя ничто не предвещало, однако плащ оказался бы совершенно необходимым в задуманном предприятии. Наброшенный на плечи якобы от прохлады, он должен был скрывать руки террориста, пока он собирал и устанавливал взрывное устройство. Внимательной хозяйке плащ показался подозрительным ничуть не меньше, чем кейсы. Накинув шаль и прихватив с кухни бидон для молока, она спустилась вслед за постояльцами.

– Схожу к молочнику, пока еще соседи спят, – объяснила она. – А то припозднишься, и не достанется свежего. Только вечернее из погреба.

– Эх, доброго молочка глотнуть – одно наслаждение, – Губчик весело стукнул себя пальцами по животу и тут же предупредил с сожалением: – только нам, верно, испробовать не придется. Возможно, сегодня мы не вернемся сразу после работы, пани, – сообщил он хозяйке заговорщицки и даже многозначительно присвистнул, – задержимся у подружки. А то и заночуем, коли позволит да компаньонку себе позовет. Так что вы не волнуйтесь, пани, к утру, как комендантский час снимут, так и объявимся.

– Что ж, гуляйте, дело молодое, – с пониманием покачала головой пани Властина. Несмотря на то, что оба молодых человека ничем не выдали волнения, клокотавшего у них в груди, и держались даже беспечно, их легкость показалась пани Властине наигранной. Как только постояльцы отъехали от дома, она повернулась и спешно поднялась в квартиру. Бросив бидон, пани Властина подошла к окну, и откинув занавеску, проследила, куда направляются молодые люди. К ее удивлению, Губчик и Кубис, ехавшие параллельно, свернули вовсе не в соседний переулок, как делали во всякое утро прежде, а доехали до трамвайной остановки и, оставив велосипеды на стоянке, сели на трамвай, следовавший по маршруту до пригорода Жижков. Почувствовав недоброе, пани Властина подошла к телефону и, сняв трубку, набрала номер районного отделения гестапо.

Тем временем в своей резиденции в замке Паненске Брецани обергруппенфюрер СС вице-протектор Богемии и Моравии, руководитель имперской службы безопасности Рейнхардт Гейдрих заканчивал завтрак. Кадровый офицер флота, рейхспротектор считал соблюдение строжайшей дисциплины одним из главных достоинств арийской нации. Он никогда не позволял себе поблажек. Он всегда вставал очень рано и после спортивных упражнений сразу принимался за дела, выслушивая за завтраком доклады адъютантов. Обычно его жена Лина молчаливо присутствовала за столом, не вмешиваясь в разговоры мужа. Но в этот раз она отказалась выйти к завтраку. Точнее, она появилась, с растрепанными волосами, заплаканная. Схватив со стола только что поставленный кофейник, в ярости разбила его об пол – кофе расплескался по ковру и мебели, замарав атласный пеньюар генеральши.

Лейтенант Эрих Хартман прибыл на Восточный фронт в июне 1942 года перед самым началом наступления на Сталинград и Кавказ с 52й истребительной эскадрильей, которая была направлена из резерва в полк Хелене Райч, прошедший переформирование после изнурительный боев конца 1941го – начала 1942го годов. Как лучший выпускник своего курса в летной школе, которую когда-то заканчивала и сама Райч, он добился назначения в ее полк как в один из самых прославленных в Люфтваффе и пользующийся, благодаря своему командиру, особым расположением Геринга. Рейхсмаршал даже доверил Райч свою легендарную эскадрилью «Рихтгофен», также после переформирования вошедшую в состав полка. Хелене Райч, конечно, все молодые летчики знали в лицо. Ее портретами, наравне с портретами фюрера и Геринга, были увешаны все стены в учебных классах летной школы. Говорили, что она вздорная, придирчивая, что служить под ее руководством – не сахар. Но в основном злословили те, кто уже потерял надежду оказаться в ее полку. Эрих с самого начала решил для себя, что он должен попасть только к ней. Он сам не знал почему, но судьба этой женщины, легенда о ней волновали его воображение. Он подолгу рассматривал ее фотографии, не находя в тонких чертах ее лица ничего воинственного, сверхчеловеческого, неземного. Она была обычным человеком, красивой, элегантной женщиной с очаровательной улыбкой, ставшей символом Люфтваффе. Она не производила впечатления «железной валькирии», у которой «вместо сердца пламенный мотор», как пелось в гимне авиаторов. Было даже странно себе представить, что эта женщина, с таким спокойным, красивым лицом, могла участвовать в тяжелых, изнурительных боях, выигрывать смертельные схватки с истребителями противника, планировать операции и руководить летчиками-мужчинами. Безусловно, он был заинтригован и горел желанием встретиться с ней. По указанию Геринга командиры боевых частей иногда приезжали в летные школы и делились со слушателями своим боевым опытом. Эрих очень надеялся, что школу, которую заканчивала она сама, Хелене Райч обязательно посетит. И действительно, все складывалось очень удачно: руководство школы послало знаменитой летчице приглашение, и та даже ответила согласием. Но война внесла коррективы: развернувшееся наступление русских под Москвой не позволило Хелене Райч оставить полк, и она вместо себя прислала своего начальника штаба. Тогда же, после лекции, Эрих подошел к майору и, представившись, сказал, что рассчитывает после окончания школы отправиться на Восточный фронт и по возможности оказаться в их полку.

– Вы смелый парень, – одобрительно отозвался майор о его намерениях, – теперь мало кто торопится оказаться на востоке. Куда спокойнее на Западном фронте или в Африке, – он записал его фамилию и обещал замолвить словечко перед выпуском. Позднее Хартман узнал, что майор серьезно интересовался у командиров школы его способностями и жалел, что не может посмотреть его дело.

Долгожданная встреча с Хелене Райч произошла весной. Тогда, воспользовавшись временным затишьем на фронте, и побуждаемая необходимостью думать о кадровом доукомплектовании понесшего большие потери полка, фрау Райч сама приехала на выпуск в летную школу, чтобы отобрать для себя молодых пилотов. Узнав о том, что она будет присутствовать на экзамене, Эрих очень волновался. Ему не удалось разглядеть ее вблизи. В отличие от других командиров боевых частей, также присутствовавших на выпуске, она не приехала заранее, не встречалась с выпускниками в общежитии, она появилась, когда учебные машины и летчики уже были на летном поле. Ее в первую очередь интересовала боевая подготовка молодых летчиков.

Находясь в своем учебном истребителе, Эрих с трудом мог различить фигурки командиров на наблюдательном пункте. Он даже не был уверен, была ли среди них Хелене, но все-таки старался выполнять все задания как можно лучше, тем более, что давались они ему легко. Только одно, самое последнее, оказалось невероятно трудным. Потребовалась вся его смекалка и мастерство, чтобы с честью выйти из ситуации, максимально приближенной к боевым условиям. Как оказалось потом, только он один из всего курса справился с этим заданием, поставленным самой Хелене Райч. Это и решило его судьбу. Учебные полеты еще продолжались, а любимица Геринга уже уехала в Берлин, оставив начальнику школы записку, в которой была указана фамилия только одного летчика, которого она хотела бы видеть в своем полку: «Хартман». Позднее на распределении ему сказали, что его фамилия оказалась в списках практически всех присутствовавших на экзамене командиров. Все были готовы принять его в свои эскадры, и ему таким образом предоставлялось право выбора. Начальник учебной части начал перечислять номера известных авиаполков, входивших в состав воздушных армий и флотов, сражавшихся под Дюнкерком, летавших на Лондон, громивших врага в небе над Францией и Польшей. Мелькали громкие названия эскадрилий: «Грюнхерц», «Мелдерс», элитная «Шлагетер». Не было разве что лучшей из лучших, «Рихтгофен», мечты каждого молодого летчика. Но он и не ждал ее. Он ждал только одного номера полка, одной фамилии командира, он готов был отказаться от «Рихтгофен», кто бы ей ни командовал, и уже с отчаянием думал, что Она не выбрала его. Кого же Она выбрала?

– И, наконец, – сказал в заключение подполковник, беря в руки листок, на котором была написана только одна фамилия, – вас хотела бы видеть в составе своей части госпожа Райч. Вы в некотором роде спасли честь нашей школы, выполнив задание, которое она поставила. Признаюсь честно, не каждый из наших педагогов справился бы с ним. Особенно похвально, что с ним справился выпускник. Вот ее заявка, – подполковник протянул ему листок, – в нем только одна фамилия: ваша. Так что решайте, Хартман. Вам предстоит сделать выбор.