— Очнулся, болезный! Ну и хорошо. А ты терпи, русич, может, князем станешь! — дед хлопотал у изголовья, заговаривая боль.

Впрочем, боли уже не было. Блаженно вытянувшись на шкуре медведя, Игорь приводил в порядок мысли, но они роились, точно пчелы, не желая подчиняться прояснившемуся сознанию.

Он прекрасно помнил турнир, торжество Всеслава, своего учителя, опьяняющую радость победителя — я еду в Германию! Деньги для школы будут! Ну, что теперь думаете о Горянке, господа «восточники»?! Аплодисменты! Цветы! Прожектора!

Победителя? Да, не кажи «гоп» — пока не перепрыгнешь!

Снова ударил гонг — то судья возвестил, что с чемпионом собрался драться кто-то еще. По законам закладного боя без правил это мог сделать каждый желающий. Игорь сразу вспомнил голос «доброжелателя» в телефонной трубке, который настойчиво советовал ему «лечь под последнего». Игорь это предложение проигнорировал, для него важны были не только деньги…, хотя и они тоже. Именно из-за денег он ввязался в коммерческие бои. Это в Круге не приветствовалось. Да и Всеслав, понятно, возражал, но потом и сам стал переживать за лучшего ученика, столь рьяно пропагандирующего с экранов популярного телешоу славяно-горицкую

[1]

борьбу. Тогда он чуть не поссорился с самим Селидором. И вообще пришло время раздоров.

— Мне князем — не обязательно! Мне бы собой остаться! — невесело пошутил Игорь, оторвавшись от воспоминаний.

— Такого обещать не могу, — задумчиво произнес дед Олег, устремив на Игоря внимательный взгляд. — Здесь без Власа не обойтись. Потому как ратные Боги путь тебе заказали.

— Да, неужели, этот Влас знает больше твоего? — усмехнулся Игорь, ничего не подозревая.

— Он еще прадеда моего деда за волосья таскал.

— Так бы сразу и сказал, — снова улыбнулся Игорь, объяснив чудные дедовские слова почтенным возрастом старика. — Было бы интересно глянуть на его могилку.

Ели молча. Олег проглотил три ложки каши, да пригубил молока. Игорь сперва робел, но быстро вошел во вкус, и скоро вовсю уплетал грибы, икру, рябчиков, раков, орехи в меде… Там было еще много всего, чему трудно дать название — на качестве блюд это не сказывалось. Особенно запомнился удивительный напиток со странным, терпким вкусом. От него слегка кружилась голова, а предметы казались полупрозрачными.

— Эль, — сказал Влас, заметив недоумение гостя, — Из белого вереска.

Сам Хозяин ел мало, что совершенно не вязалось с его внешностью. До мясного не дотронулся вообще, а очистил разве миску с чем-то, что Игорю представил как кузнечиков по-египетски.

Уже почти насытившись, парень потянулся было за наливным яблочком, которое одиноко возлежало на огромном блюде, стоявшем на краю стола. Но коварный плод легко выскользнул из пальцев и покатился по блюду, описывая круг за кругом. Влас гулко захохотал, а Олег осуждающе покачал головой. Однако Хозяин, смахивая с глаз слезы, неожиданно произнес:

— Ну, ну, Олег, не дуйся на молодца. Сам-то, поди, до сих пор по моему терему с оглядкой ходишь, недомыслие свое отроческое вспоминаешь…

Снова и снова возвращался Игорь в мыслях к тем дням, когда мудрый Олег еще бродил по Матушке-Земле. Теперь-то он совершенно по-новому, по-другому осмысливал скупые прощальные слова старого волхва, отпечатавшиеся в Памяти… Как наяву, вставала пред глазами Игоря-Ингвара картина их недолгого расставания с дедом на берегу таинственных вод под названием Время. Теперь он догадался, кто таков этот Влас на самом деле, но толку-то…

«Не токмо против недругов своих отстаивалися крепко, но и около острова многие грады под свою державу подвели, потому всем окрестным государствам грозны и противны были», — вспоминал Игорь рассказ старика. Впрочем, уже, конечно, не Игорь, а именно, Ингвар — так называл его дед Олег, под этим именем знали его побрательнички, Ратич и Сев, дружинники да гридни, князь со княжною.

Даже жрец Свентовита, Любомудр, и тот не заметил, не заподозрил подмены. А минуло почти два дня с тех пор, как лодка Власа ткнулась носом в прибрежный песок неподалеку от Арконы — строптивого града язычников. И никто не удивился чудесному появлению Игоря, будто только что вернулся из дальнего похода за море…

А Холодное море было жестоким. Оно убивало страшными ударами валов, заглатывало бездной глубин и отнимало жизнь пронизывающим холодом. Оно заманивало корабли в туманы и бросало их на скалы. Оно притворялось тихим и умиротворённым, но стоило поверить ему, как море коварно обманывало ожидания, относя утлые людские посудины вдаль от родных берегов, перебрасывая их с течения на течение и отдавая в конце концов на растерзание подводным чудищам.

Холодное море было и справедливым. Оно покорялось сильным и отважным, лучшим воинам и умелым мореходам. Никогда не лишая надежды, оно всегда оставляло шанс на спасение. Неохотно, но подчинялось оно и воле волхвов, смиряясь по их призыву или наоборот, вскипая безудержной яростью.

Ингвар и его названые братья обходили вечерним дозором побережье, когда на склоне холма замаячили фигуры странников.

Их было трое, все они разительно отличались друг от друга, но в их облике проступало что-то неуловимо единое, и каждый дополнял другого. Первым спускался древний старец в выцветшей от солнца и стирки холстине, в руке он сжимал посох, а сбоку от заплечного мешка на ремне у него имелись гусли. Впрочем, может и не они, но в таких тонкостях Игорь не разбирался.

Второй приметили девушку в черном. О том, что она свободна, говорили не знавшие платка рыжевато-золотые волосы — большая редкость ныне. И был еще один… Этот третий, как поглядел Игорь, выделялся колоритной внешностью, она никак не вязалась с ремеслом бродячего артиста.

В Арконе часто искали пристанища бродячие певцы. На всех городских площадях, на любых дорогах Европы ныне их преследовала воинствующая монашеская братия, коль песня не по нраву окажется. Редкому счастливцу удавалось найти знатного покровителя, прошли те старые и добрые времена, когда ярлы и конунги заманивали к себе перехожих мастеров скальдскапа

[31]

в надежде, что стихотворцы прославят имена благодетелей навек в сагах и балладах. Мельчали и сами скальды, многие охотно шли в услужение, все больше звучало песен на заказ, да на потребу толпе.

Не сладко приходилось боянам и на Руси. В тринадцатом веке потомков Велесова внука нарекли скоморохами. Во многом утратив наследие великих предков, они пели и плясали, радуя народ. Игорь знал — их будут жечь и убивать не меньше, чем последних волхвов. Видно, велика сила песенного слога! И не сила это вовсе, а мощь настоящая. И боятся ее те, кто нечист душой.

30 июня 1941 года на дне рождения Гальдера фюрер сказал ему: «Лееб — наш старейший генерал, он очистит для меня весь Север!»

20 июля особый поезд Гитлера вышел из Растенбурга. Фюрер отправился в свою первую поездку на оккупированную территорию России.

21-го на совещании он заслушал краткий доклад фельдмаршала Лееба, соблюдая формы приличия. Впрочем, фюрер не дал ему много говорить, полагая, что наперед знает все, о чем тот может сказать: «Необходимо как можно быстрее занять Ленинград и парализовать русский флот!»

— Мой фюрер! Возросшая деятельность партизан делает невозможным проезд через сельскую местность отдельных солдат и мелких отрядов! — сообщал фельдмаршал в начале августа, седьмого числа.

Спустя неделю под впечатлением отчаянных действий советских войск у Старой Руссы фон Лееб потребовал от Ставки Гитлера новых сил.

Игорь положил перед собой чистый лист бумаги. Поменяв в ручке капиллярный стержень, немного помедлив, чтобы прочувствовать торжественность момента, он вывел сверху большими буквами: «МАГИЯ ВОЛИ». Затем, отступив чуть ниже, Игорь выдумал эпиграф своей самой главной в жизни книги: «Мир мага таков, каким его представляет он сам».

Прошло два года с тех пор, как он выиграл злополучный Турнир. Затем томительное ожидание загранпоездки. Ни на какой Рюген Игорь, конечно же, не попал. Устроители соревнований оказались замешаны в неблаговидных делах, и милиция прикрыла их деятельность. Сорвал защиту в институте. Расстался с прежними товарищами по «горянке», потому что странная усталость внезапно поразила не только Младший, но даже Старший Круг. Одни, заведя семьи, просто выпали из движения. Другие создали спортивные ассоциации — Игоря такое положение дел не устраивало, но он понимал, у каждой системы есть время жизни. И похоже, Круг исчерпал его… Разве Всеслав, только он и остался из прежних друзей и был посвящен в большинство Игоревых дел от начала и до конца.

Родители рассматривали перемены в жизни сына, как одну цепь сплошных неудач. К тому же они догадывались, как им казалось, о двух-трех сердечных ранах Игоря. Последнее и окончательное объяснение с любимой девушкой у Игоря состоялось давно, и до некоторых пор парень не находил себе места, разве что только вены не резал.

Но, все проходит. Вот и Игорь убедил себя в том, что семейная жизнь вообще не для него. И что ни одна особа противоположного пола никогда не займет в его мыслях и побуждениях того места, которое когда-то было уготовлено Ей, первой, настоящей, и как водится, бережно идеализируемой.

Увлечение славянскими древностями, «горянка», встреча с Власом и то, что за ней последовало, круто поменяли и образ жизни, и сферу интересов. Наблюдая несовершенство окружающего мира, Игорь с головой ушел в книги волхвов, бережно скопированные и дополненные двоюродным прадедом, пытаясь найти ответ на вечный и животрепещущий для всякого русского вопрос: «Что делать?» Однако, если разгадка уже смутно вырисовывалась и приобретала совершенно определенные очертания, то второй вопрос: «Как это делать?!», куда более важный, не давал ему даже нормально заснуть.

— Что-то, мать, у нас русским духом пахнет! — распахнут тишину чей-то бас. — Не иначе, опять кого спасла, ведьмище…

— Ты сам, отец, хорош. Чуть, какая замёрзшая скотина — так сразу в горницу, ладно ещё, в сарай.

— Ага, как же, матушка!? Вон, давеча, прихожу, а по коврам целый лось свежеразмороженный бегает, — услышал Василий сквозь сон.

— Мне положено так, а иначе я не могу, — отозвалась Женщина под едва различимый перестук, а Василий словно кожей почуял, что она еще и улыбается.

— И мне Родом написано — беречь!..Ну, старая, показывай, где этот герой? — снова пробасил Голос.

На следующий день Игорь снова возвращался домой под вечер. Он шагал не спеша, оставляя позади серые переулки хрущевок, и проверяя их своим вторым, колдовским, зрением. Как Игорь убедился, способности к такому обзору были в полной мере развиты у воронов и кошек. К последним он всегда питал самые нежные чувства. Вероятно, так повелось с детства, когда любимый радиоволшебник Николай Литвинов на все голоса читал своим маленьким слушателям милые старые сказки. Особенно запала в память инсценировка Давида Самойлова «Кот в сапогах». Вообще, эти мохнатые зверьки всегда жили в Игоревой семье. И вороватый Фофан, убегающий по коридорам коммуналки со связкой сосисок в пасти, и сибирский кот Барсик по кличке Животина — неутомимый мышелов.

Но каждый раз он отказывал себе в удовольствии снова завести пушистое создание. Во-первых потому, что с некоторых пор не мог смотреть ни одной кошке в глаза, не отводя взгляда. Последнее, наверное, объяснялось умением этих прелестных мурлык видеть то же, что и он. А во-вторых, нынешняя полная риска жизнь Игоря обещала сделать такого кота бездомным или сумасшедшим. Стало традицией выносить на лестничную клетку блюдечко с молоком, но не больше.

Итак, Игорь возвращался домой, пугая одним своим появлением черных воронов, загостившихся в еще целых микрорайонах Черемушек. Птицы ворчливо переговаривались меж собой, с опаской поглядывая на странного человека с вороньими глазами. Но человеку было не до них.

Игорь уже свернул в подъезд, как вдруг обратил внимание на пушистого кота, сидевшего в развилке веток корявого полуоблетевшего дерева. Он расположился со всеми удобствами на уровне второго этажа среди желто-коричневой листвы. Вид у кота был независимый, надменный, самодовольный. Зверь презрительно посматривал на прохожих сверху вниз, изредка зевая. Но при всей его неприступности кот вызывал жалость — погода не баловала. Под вечер, часам к шести, а было уже почти семь, лужицы покрывались тоненькой корочкой ноябрьского льда. Вобщем, этот верхолаз грешил против очевидных фактов, изображая невесть что.

— Интересно, как отнесется к твоему появлению Мефисто? — пришла неожиданная мысль, он еще не проверял своего элементаля на животных.

«Покой не вечен, он лишь хранит в себе старое Время — предвестие новой Жизни. И эта новая Жизнь обречена на Покой.

Маг — тот, кто следует этой Высшей Справедливости всегда и во всем. Но это вовсе не значит, что он никогда и ничего не делает чрезмерно. Главное, что он все делает во время. Былое вдруг застывает в камне, исчерпав себя. Свет вспыхнувшего солнца будит ростки под покровом земли. Талые воды собрав силу вешних ручьев рушат и прорывают плотины под действием одной, последней капли — так велика их незаметная сила.

Связать Время, удержать его, протянуть сквозь его кольца путеводную нить, способна лишь Воля Рода, именуемая Велесом… Лишь Стрела Стрибога неудержимо пронзает Безвременье и сметает Покой.

Маг — это тот, кто преодолевает барьер невозможного двумя способами. Он копит Силу, предъявляя ее миру в удобный момент, чтобы совершить новый скачок вперед. Он ищет и находит неизведанные коридоры меж входом и выходом. Не ищите легких путей — ищите пути короткие, ибо не каждый короткий путь легок. И Не верьте ни в какое высшее предназначение человеческого рода в целом. Есть лишь зачастую неосознанное стремление отдельных личностей к недостижимой цели. Они задаются вопросом — «Почему я живу?». Другой вопрос был бы бессмысленным, поскольку маги ведают о невозможности достичь всеобъемлющего Рода. Почему я вынужден отдавать себя под власть иллюзорного Идеала? Только лишь затем, чтобы противостоять низшему, животному, примитивнейшему в себе, и вместе с тем простому и естественному? Что хуже — бессмысленное желание жить или желание бессмысленной жизни?

Рано или поздно всякий человек задается вопросом о цели и причинности собственного бытия. Если я живу — значит это кому-то нужно. А если нет — то зачем же я живу. Только лишь потому, что это необходимо мне самому! Или по велению всемогущего Рода? Стоит ли, будто дурак с писаной торбой, рыскать по умным книгам и закоулкам разума, силясь отыскать ответ, почему же я живу, тогда как можно просто жить, ничего не зная о мучительности подобных изысканий. Впрочем, это муки человека, бессильного осуществить полное самовыражение!