Поиск сокровищ — занятие вредное — приходится много пить. К тому же постреливают. Но я ни на что его не променяю. Привычка. У каждого человека есть слабости, которые он не в силах изжить.

Я умею ценить познание древних тайн. Стремление сие тесно связано с раскопками. В свете этого вполне понятно желание заполучить безвестный памятник старины, особенно когда он сам идет к тебе в руки.

Судьба дарит мне такие подарки. Я задумчиво смотрел на захлопнувшуюся за Борей дверь, испытывая легкое изумление. Вот уж не думал — не гадал, что сосед окажется человеком схожих с моими увлечений. Боря промышлял оружием времен Великой Отечественной войны, да и просто чем бог пошлет пытливому трофейщику. Копал для себя, не с коммерческой целью, а из чистой любви к искусству. Когда-то и я посещал поля сражений, но давно от этого занятия отошел и отстранился от «черных следопытов», считая себя искателем калибром побольше. Не без оснований, кстати говоря. Хотя находка гонга Тайхнгада так и не стала подлинной сенсацией для широкой публики, но в научных кругах я снискал настоящую славу.

Правда, только славой и пришлось пока довольствоваться. Согласно пунктам 2 и 3 статьи 233 Гражданского кодекса РФ: «В случае обнаружения клада, содержащего вещи, относящиеся к памятникам истории или культуры, они подлежат передаче в государственную собственность. При этом собственник земельного участка, где клад был сокрыт, и лицо, обнаружившее клад, имеют право на получение вознаграждения в размере пятидесяти процентов стоимости клада». Поэтому золотой диск весом более шестисот килограммов до сих пор проходил оценку в Гохране (Государственном учреждении по формированию Государственного фонда драгоценных металлов и драгоценных камней Российской Федерации, хранению, отпуску и использованию драгоценных металлов и драгоценных камней при Министерстве финансов РФ). Пока оставалось неизвестным, когда я получу причитающуюся мне долю. Жил прежними накоплениями: кое-что по сусекам еще наскребалось, чтобы уж совсем не класть зубы на полку.

Так что нужно было зарабатывать. К счастью, на ловца и зверь бежит. Прослышавший о моем фарте сосед сам принес весьма любопытные материалы, да еще и попросил возглавить раскопки.

Утро выдалось препаскудное. Я глотал холодный чай, хмуро слушая пылкие речи «черных следопытов», сидящих напротив. Боря с Эриком лезли из кожи вон, доказывая, как выгодно и кайфно нам будет работать вместе.

— …Они же денег стоят, да каких, — никак не мог успокоиться Эрик, его лицо раскраснелось.

— Ты ведь знаешь, как их выгодно продать, — поддакнул Боря, пристально глядя на меня из-под густых бровей.

«С кем приходится работать!» — сокрушенно подумал я.

Ребята настораживали своим легкомысленным подходом к делу. Уж больно гладко все у них получалось. Планы покруче гитлеровских. Пришли, выкопали, продали и огребли кучу халявных бабок. В реальности же сбыт является самым сложным звеном. У нас не настолько цивилизованная страна, чтобы спокойно осуществлять торговлю произведениями искусства. Разумеется, нелегальную. Но опасаться надо не представителей власти, которых везде следует избегать при незаконных операциях, а покупателя. Зачастую случается так, что клиент передумывает расставаться с деньгами, ведь любителей халявы много, и решает забрать просто так, предпочитая заплатить за работу крепким удальцам. Теневой антикварный бизнес — грязная штука, и безрассудное отношение к нему иногда оказывается губительным.

Ночью, как обычно бывает после вакханалии, мне снились цветные сны. Я увидел Мертвое озеро. Сон был необычайно наполненный, красочный. Деревья, окружающие озеро, казались по-особому черными, не такими, как вода. Воздух был неподвижен, словно сгущен; эхо над озером совсем не распространялось.

Я стоял на берегу. Была безлунная ночь, но я все отлично видел.

Помост из осклизлых бревен уходил в толщу ила и упирался в твердый слой, достигнув минерального дна, где было проложено нечто вроде настила из неизвестного материала. Я получал великое откровение, доступное лишь немногим избранным. Озеро охотно делилось им со мною. Дно его было некогда частью равнины, поросшей сочной изумрудной травой. Там стоял величественный белый храм с золотыми куполами, в ясную погоду видимый издалека во глубине тихого лесного озера. Сокрытый мертвой водою, он стоит так века, напоминая о прекрасной и печальной судьбе сгинувшего народа, и будет находиться там всегда.

Трагедия, случившаяся здесь, явилась следствием некоего катаклизма, природа которого была выше моего понимания. Храм представлял собой сосредоточение первозданной чистоты. Он остался неприкосновенным для орды иноверцев, нагрянувших с юго-востока, и, чтобы не быть оскверненным, скрылся от них, а яма поразительно быстро наполнилась черной водою. Дух захватывало от буйства неземных сил, чье противостояние уходило корнями в вечность.

Не меньшей загадкой было, почему временами озеро делается прозрачным, а в безлунную ночь может случиться что-нибудь уж совсем необъяснимое.

— Гитлер Тельмана пшенкой кормил, чтобы у него мозги засохли. — Я брезгливо отодвинул тарелку.

— У кого именно? — тоном наивной курсистки поинтересовалась Маринка, делая вид, будто арестантская гипотеза о влиянии питания на умственную деятельность не произвела на нее ни малейшего впечатления. Равно как и моя реакция на поданный завтрак.

— Наверное, у обоих, — подумав, ответил я. — Только у того, кто потчует ближнего одними погаными кашками, мозги отсыхают быстрее. Учти это, дорогая.

— Есть еще вкусный компот, — торопливо сообщила Марина.

— Какой компот, я мяса хочу! Маринка надула губы.

Домой меня доставила все та же серебристая «ауди-100» с мигалкой.

Маринка скучала перед телевизором.

— Поразвлекался? — В ее голосе сквозила плохо скрываемая зависть.

— В некотором роде, — бледно улыбнулся я. Марина давила на «лентяйку», бесцельно переключая программы. Смотреть было нечего.

— Как живет папик?

От звука открываемой дверцы я вздрогнул. На заднее сиденье полетела увесистая сумка.

— Ф-фу ты черт, с тобой так кондрашка хватит, — сказал я незаметно подкравшемуся к машине другу.

— А ты не зевай. — Слава поудобнее устроился на пятой точке и запустил мотор.

«Волга» выкатилась на проспект Мориса Тореза, свернула на улицу Курчатова и, попрыгав по трамвайным путям, оказалась в парке Политехнического института. Слава покружил немного по дорожкам, проверяясь на предмет хвоста, и, не обнаружив оного, остановил машину перед корпусом. Справа выстроились в ряд «ракушки» преподавательских автомобилей. Было утро. Учеба в самом разгаре (как раз вторая пара началась), и любой посторонний был бы немедленно нами замечен.

— У Бори все нормален, — доложил Слава, — сегодня пойдет к Эрику в больницу, с родителями его состыковался уже.

Проснулся я оттого, что мне в ухо залез клоп. Выковыряв паразита, я прижал его к ногтю и казнил как врага народа — только кровь брызнула в разные стороны. При всех своих прелестях, жилище моего друга изобиловало насекомыми.

Почесывая искусанные ноги, я сел на кровати. Рядом безмятежно сопела Маринка. Мерзли неприкрытые одеялом плечи — летние ночи в Питере частенько выдаются прохладными. Чтобы согреться, я крепко растерся ладонями, уткнул подбородок в колени и уставился в сумеречное предрассветное окно.

Не спалось мне вовсе не из-за клопов. Шкурой я чувствовал, что сообщил мне по телефону тесть информацию, от которой головы с плеч летят. Слава вчера по этому поводу сказал:

— Мелет до хрена твой тесть. Напрямую открытым текстом шпарит. Хоть бы тещи постеснялся, что ли.

— Да, к сожалению, — с неудовольствием отметил я. — И знакомый у него болтливый попался. Не иначе как у мусоргашника за бутылкой язык развязался.

Наутро я решил, что с меня хватит сумбура. Два нападения грабителей за один день, может, и случайность, но какая премерзкая! Они ко мне липнут, как железные опилки к магниту. Вообще-то, говоря языком марксизма, случайность есть непознанная закономерность. Мне доводилось видеть чудеса похлеще, но сейчас совпадения откровенно настораживали. Особенно после того, что услышал от тестя. «Светлое братство» с присущей ему радикальной ехидностью вполне способно было руками уголовников попрессовать строптивого археолога: смотри, что мы можем, и делай выводы. Сразу убивать меня не имело смысла, тогда бы «братья» не получили Доспехов, а создав нервную почву, можно было на это рассчитывать. Труп ржевского меченосца гарантировал Обществу, что прессуемый не обратится в милицию. Ради этого стоило потерять бойца. Они себе нового через газеты найдут, а вот оказавшийся в безвыходном положении раскопщик рано или поздно сдастся. Его уговорят: не парламентеры, так родственники; не родственники, так друзья. «Никто не хотел умирать». В результате добьются полной капитуляции с последующей экспроприацией искомого артефакта. А уж потом и археолога ликвидируют.

Поскольку такой вариант меня никоим образом не устраивал, я счел нужным временно самоустраниться. Заодно проверить возможности «Светлого братства». Сумеет ли оно найти меня на даче у Славы? Друган по случаю прикупил участок земли в Горелово, оформив его на Ксению, как и все прочее имущество. Слава был парень нежадный. Он сам и предложил затихариться у него, мне же не оставалось ничего, кроме как согласиться. К Маринкиным родителям на дачу дорога была однозначно заказана. Не хотелось одалживаться, да и отыскать нас там легко.

Маринка была не против. В сущности, она сама уболтала меня на этот шаг. Придя к обоюдному согласию, мы сели в «Ниву» и поехали домой — собирать пожитки. Славу с Ксенией оставили отдыхать. Я пообещал им беречь Маринку и в доказательство продемонстрировал АПС, после чего убрал его во внутренний карман куртки. Мне поверили, вручили ключи от дачи, сопроводили напутствиями. Настроились отваливать конкретно — я даже Доспехи в багажник положил, чтобы из дома сразу ехать в Горелово. Сокращая время пребывания в городе, мы уменьшали возможность возникновения новых эксцессов. Я всегда был легок на подъем, да и Маринка тоже — она ведь моя вторая половина.

Нежилая квартира производила тягостное впечатление, но я предложил Маринке не возиться с мокрой тряпкой, а поскорее укладывать шмотки. Сам же решил заглянуть к Боре — попрощаться, если он еще не уехал.

Боря не уехал. Он встретил меня в той же рубашке с тем же значком, только в руке на сей раз держал трофейную «хлорницу» — прямоугольный пенальчик из коричневого эбонита, в котором немцы хранили порошок для обеззараживания воды. Из «хлорницы» торчали иголки. Видать, выломился отпирать прямо с рабочего места. Ждет, что ли, кого?