«Философия истории» Гегеля представляет собой курс лекций. В чрезвычайно яркой форме выражено здесь отмеченное Марксом и Энгельсом у Гегеля противоречие между диалектическим методом и его реакционной идеалистической системой. «Важнее всего введение, где много прекрасного в
постановке
вопроса», – отмечает Ленин. Реакционную сторону учения Гегеля, его идеализм, мистику, оправдание прусского полуфеодального государства начала XIX столетия пытаются использовать и оживить идеологи фашизма, сознательно искажая и отвергая рациональное в его философии – диалектику и историческое понимание действительности. А именно этим рациональным содержанием Гегель и создал себе живое имя и великое место в истории науки и философии.
Особенности электронной версии книги:
1. Публикуется только текст Г.В.Ф. Гегеля, сопроводительные редакционные статьи и справочный аппарат (именной и предметный указатели) не приводятся.
2. Текст печатается с пагинацией. Номер страницы указывается в ее начале нижним индексом в фигурных скобках.
3. Написание некоторых слов изменено в соответствии с современной орфографией.
4. Ударения над русскими буквами
а
,
о
и
у
передаются с помощью букв европейского алфавита
à
,
ò
и
ý
.
5. Греческие слова и выражения приводятся без диакритических знаков.
6. Проверка выбранного шрифта: греческая альфа (α), еврейский алеф (א).
ВВЕДЕНИЕ
{3}
Милостивые государи.
Темой этих лекций является философская всемирная история, т.е. не общие размышления о всемирной истории, которые мы вывели бы из нее и желали бы пояснить, приводя примеры, взятые из ее содержания, а сама всемирная история
[1]
. Для выяснения того, что такое философская всемирная история, я считаю необходимым прежде всего рассмотреть другие формы историографии. Вообще существуют три вида историографии:
a) первоначальная история,
b) рефлективная история,
c) философская история.
Географическая основа всемирной истории
По сравнению с всеобщностью нравственного целого и его единичною, действующею индивидуальностью связь духа народа с природой есть нечто внешнее, но, поскольку мы должны рассматривать ее как ту почву, на которой совершается развитие духа, она по существу и необходимо оказывается основой. Нашим исходным пунктом было утверждение, что во всемирной истории идея духа проявляется в действительности как ряд внешних форм, каждая из которых находит свое выражение как действительно существующий народ. Но эта сторона этого существования дана как во времени, так и в пространстве в виде естественного бытия, и особый принцип, свойственный каждому всемирно-историческому народу, в то же время свойственен ему как природная определенность. Дух, облекающийся таким образом в эти естественные формы, допускает разъединение своих особых проявлений, так как разъединенность является формой естественности. Эти естественные различия должны прежде всего рассматриваться и как особые возможности, из которых развивается дух, и таким образом они образуют географическую основу. Мы интересуемся не изучением почвы как внешнего места, а изучением естественного типа местности, который находится в тесной связи с типом и характером народа, являвшегося сыном этой почвы. Этот характер обнаруживается именно в том, каким образом народы выступают во всемирной истории и какое место и положение они в ней занимают. Не следует ни преувеличивать, ни умалять значения природы; мягкий ионийский климат конечно очень способствовал изяществу поэм Гомера, но один климат не может порождать Гомеров, да и не всегда порождает их; под властью турок не появлялось никаких певцов. Теперь прежде всего следует обратить внимание на те естественные свойства стран, которые раз навсегда исключают их из всемирно-исторического движения: таких стран, в которых развиваются всемирно-исторические народы, не может быть ни в холодном, ни в жарком поясе. Ведь пробуждающееся сознание сперва является только в природе, и всякое его развитие является рефлексией духа в себе в противоположность естественной
Мир разделяется на
Так как первоначальная нация исчезла или почти совершенно исчезла, деятельное население происходит преимущественно из
Америка, как известно, разделяется на две части, которые соединены перешейком, не облегчающим однако сношений. Напротив того, эти две части резко отделены одна от другой. В
За исключением Бразилии в Южной Америке повсюду, как и в Северной Америке, возникли республики. Если же мы сравним Южную Америку, причисляя к ней и Мексику, с Северной Америкой, то мы заметим поразительный контраст.
Деление истории
В географическом обзоре в общих чертах указано направление всемирной истории. Солнце, свет, восходит на Востоке. Но свет есть простое отношение к себе: свет, общий в себе самом, является вместе с тем как субъект в солнце. Часто описывали сцену, как внезапно прозрел слепой и увидел рассвет, появляющийся свет и загорающееся солнце. Бесконечное самозабвение в этой чистой ясности есть первое совершенное удивление. Но когда солнце поднимается, тогда это удивление ослабевает; окружающие предметы становятся видимыми, и от них совершается восхождение к собственному внутреннему миру, а благодаря этому и переход к отношению между ними. Затем человек переходит от бездеятельного созерцания к деятельности, и к вечеру он построил здание, которое он образовал из своего внутреннего солнца; и когда он теперь взирает на него вечером, он ставит его выше, чем первое внешнее солнце, потому что теперь он находится в связи с своим духом, а следовательно в свободной связи. Если мы сохраним этот образ, то уже в нем содержится указание на ход всемирной истории, на великую работу духа.
Всемирная история направляется с Востока на Запад, так как Европа есть безусловно конец всемирной истории, а Азия ее начало. Для всемирной истории существует Восток κατ εξοχην
[7]
, так как Восток для себя есть нечто совершенно относительное; ведь хотя земля есть шар, однако история не описывает круга вокруг него, а, наоборот, у нее есть определенный Восток, и этот Восток есть Азия. Здесь восходит внешнее физическое солнце, а на Западе оно заходит: но зато на Западе восходит внутреннее солнце самосознания, которое распространяет более возвышенное сияние. Всемирная история есть дисциплинирование необузданной естественной воли и возвышение ее до всеобщности и до субъективной свободы. Восток знал и знает только, что
один
свободен, греческий и римский мир знает, что
некоторые
свободны, германский мир знает, что
все
свободны. Итак, первая форма,
{99}
которую мы видим во всемирной истории, есть
деспотизм
, вторая –
демократия
Для понимания этого деления следует заметить, что государство есть общая духовная жизнь, к которой индивидуумы относятся с доверием и привыкают от рождения и в которой выражаются их сущность и их деятельность. Поэтому прежде всего имеет значение то, оказывается ли их действительная жизнь чуждой рефлексии привычкой к этому единству или индивидуумы являются мыслящими личностями и для себя существующими субъектами. В этом отношении следует отличать субстанциальную свободу от субъективной свободы. Субстанциальная свобода есть в себе сущий разум воли, который затем развивается в государстве. Но при этом определении разума еще не существует собственного разумения и собственного хотения, т.е. субъективной свободы, которая определяет себя лишь в индивидууме и означает рефлексию индивидуума в его совести. При лишь субстанциальной свободе предписания и законы являются чем-то таким, что в себе и для себя незыблемо, чему субъекты вполне подчиняются. Нет нужды в том, чтобы эти законы соответствовали собственной воле индивидуумов. При таком положении субъекты оказываются сходными с детьми, которые без собственной воли и без собственного разумения повинуются родителям. Но как только появляется субъективная свобода и человек восходит от внешней действительности к своему духу, возникает противоположность, выражающаяся в рефлексии, которая содержит в себе отрицание действительности. Ведь уже в самом удалении от настоящего заключается противоположность, одной стороной которой является бог, божественное, а другой – субъект как особенное. В непосредственном сознании Востока то и другое нераздельно. Субстанциальное отличается и от единичного, но эта противоположность еще не выражена в духе.
Итак, мы должны начать с
Третий момент есть царство абстрактной всеобщности: это –
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ВОСТОЧНЫЙ МИР
{107}
Мы должны начать с восточного мира именно потому, что мы находим в нем государства. Распространение языка и формирование племен лежат за пределами истории. История прозаична, и в мифах еще нет истории. Сознание внешнего наличного бытия появляется лишь с абстрактными определениями, и как только обнаруживается способность к выражению законов, появляется и возможность прозаически понимать предметы. Так как доисторическим является то, что предшествует государственной жизни, оно лежит за пределами самосознательной жизни, и если относительно него высказываются догадки и предположения, то это еще не факты. Точнее говоря, принципом восточного мира является субстанциальность нравственного начала. Это первое преодоление произвола, который утопает в этой субстанциальности. Нравственные определения выражены как законы, но так, что субъективная воля подчинена законам как внешней силе, что нет ничего внутреннего, нет ни убеждений, ни совести, ни формальной свободы, и поэтому законы соблюдаются лишь внешним образом и существуют лишь как право принуждения. Правда, и в нашем гражданском праве содержатся обязанности, выполнение которых осуществляется принудительными мерами: меня могут заставить вернуть чужую собственность, соблюдать заключенный договор. Но ведь у нас нравственный элемент заключается не только в принуждении, но в чувстве и в сочувствии. Их на Востоке также требуют внешним образом, и хотя содержание нравственности устанавливается совершенно правильно, однако внутреннее становится внешним. Нет недостатка в воле, требующей нравственности, но нет воли, которая осуществляет ее потому, что она внутренно обязательна. Так как дух еще не стал внутренним, он вообще проявляется лишь как природная духовность. Как внешнее и внутреннее, закон и разумение, так и религия и государство еще являются чем-то единым. В общем государственное устройство представляет собой теократию, и царство божие так же является и мирским царством, как и мирское царство не менее того является божественным. На Востоке еще не дошло до сознания то, что мы называем богом, так как наш бог понимается лишь как восхо
Мы уже выделили из отдельных частей Азии как неисторические азиатские плоскогория, поскольку и пока живущие на них номады не переходят на историческую почву, и Сибирь. Остальной азиатский мир разделяется на четыре территории: во-первых, речные равнины, образуемые Желтой и Голубой реками, и плоскогорие Восточной Азии – Китай и монголы. Во-вторых, долины Ганга и Инда. Третьей исторической ареной являются речные равнины Окса и Яксарта, персидская возвышенность и речные равнины Евфрата и Тигра, к которым примыкает Передняя Азия. В-четвертых, речная низменность Нила.
История начинается с
Во второй форме, в
Третьей великой формой, отличающейся от неподвижного единого Китая и от блуждающего необузданного индийского беспокойства, является
Отдел первый.
КИТАЙ
Изложение истории должно начинаться с китайского государства, потому что оно есть древнейшее, поскольку имеются исторические данные, и притом его принцип отличается такой субстанциальностью, что он является и древнейшим и вместе с тем новейшим для этого государства. Мы видим, что Китай уже рано достиг такого состояния, в котором он находится теперь, потому что всякая возможность изменений исключена, так как еще нет противоположности между объективным бытием и субъективным стремлением к нему, и незыблемое, всегда вновь проявляющееся начало заменяет то, что мы назвали бы историческим элементом. Китай и Индия находятся еще, так сказать, за пределами всемирной истории, как предпосылка тех моментов, лишь благодаря соединению которых начинается животворный исторический процесс. В единстве субстанциальности и субъективной свободы нет различия и противоположности обеих сторон, так что именно благодаря этому субстанция не может дойти до рефлексии в себе, до субъективности. Итак, субстанциальное начало, являющееся как нравственное начало, господствует не как убеждение субъекта, а как деспотизм главы государства.
Нет народа, у которого существовал бы такой непрерывный ряд историографов, как у китайского. И у других азиатских народов имеются очень древние предания, но у них нет истории. Веды индусов не представляют собой истории; предания арабов очень древни, но они не относятся к государству и к его развитию. Но в Китае существует государство и оно сложилось своеобразно. Китайская традиция восходит к периоду за 3000 лет до Р.Х., и
Шу-цзин
, ее основная книга, которая излагает историю, начиная с правления
Яо
, относит его к 2357 г. до Р.Х. Между прочим отметим здесь, что летоисчисление других азиатских государств также восходит к далеким временам. По вычислению одного англичанина, египетская история например начинается с 2207 г. до Р.Х., ассирийская – с 2221 г., индийская – с 2204 г. Итак, предания,
{112}
касающиеся главных государств Востока, восходят приблизительно к 2300 г. до Р.Х. Если мы сравним это с историей ветхого завета, то, как обыкновенно предполагают, от ноева потопа до рождения Христа прошло 2400 лет. Однако Иоган фон Мюллер сделал существенные возражения против этой хронологической даты. Он относит потоп к 3473 г. до Р.X., т.е. приблизительно на 1000 лет раньше, руководясь при этом александрийским переводом книг моисеевых. Я делаю это замечание только потому, что если нам попадаются даты, относящиеся к более древним временам, чем за 2400 лет до Р.Х. и все-таки при этом не упоминается о потопе, то это не должно смущать нас в отношении хронологии.
У китайцев есть древние основные книги, по которым можно ознакомиться с их историей, с их государственным строем и религией. Подобными же книгами являются веды, книги Моисея, равно как и поэмы Гомера. У китайцев эти книги называются цзинами и составляют основу всех их ученых занятий.
Это государство уже рано обратило на себя внимание европейцев, хотя о нем существовали только неопределенные сказания. Оно всегда вызывало удивление как страна, совершенно самобытная, по-видимому не имевшая никакой связи с другими странами.
В XIII веке один венецианец (
Отдел второй.
ИНДИЯ
Индия подобно Китаю является как древней, так и современной еще формой, которая осталась неподвижной и устойчивой и достигла наиболее полной внутренней законченности. Индия всегда была страною, являвшейся предметом стремлений, и теперь еще она кажется нам чудесным царством, очарованным миром. В противоположность китайскому государству, всем учреждениям, которым свойственна в высшей степени прозаическая рассудочность, Индия является страной, где господствуют фантазия и чувство. Момент развития в принципе таков: в Китае патриархальный принцип господствует над несовершеннолетними, для которых моральное решение заменяется регулирующим законом и моральным надзором императора. Но духовный интерес заключается в том, чтобы определение, установленное как внешнее, являлось внутренним определением, чтобы природный и духовный мир определялись как внутренний мир, принадлежащий разуму, и чтобы благодаря этому вообще устанавливалось единство субъективности и бытия или идеализм наличного бытия. Этот идеализм существует в Индии, но лишь как не выраженный в понятиях идеализм воображения, которое, беря начало и материал из наличного бытия, превращает все в нечто лишь воображаемое; хотя и кажется, что воображаемое проникнуто понятием и что мысль играет некоторую роль в этом проникновении, однако это происходит лишь в случайном соединении. Но так как абстрактная и абсолютная мысль сама все-таки является содержанием в этих грезах, можно сказать: здесь представляют себе бога в упоении его грезами. Ведь это не грезы эмпирического субъекта, имеющего свою определенную личность и раскрывающего собственно лишь ее, а грезы самого неограниченного духа.
Существует особая красота женщин, проявляющаяся в том, что на чистой коже их лица появляется легкий миловидный румянец, который нежнее румянца, свидетельствующего лишь о здоровье и
{133}
жизненности, и является как бы духовным дуновением, идущим из глубины. При этом женские черты лица, взор и уста кажутся нежными, мягкими и спокойными, – эту почти неземную красоту можно наблюдать у женщин в те дни после родов, когда они, избавившись от бремени ребенка и от мук родов, в то же время всей душой радуются тому, что им даровано милое дитя. Такой же оттенок красоты можно видеть и у женщин, погруженных в магический сомнамбулистический сон и находящихся благодаря этому в общении с миром, который прекраснее нашего. Великий художник (Шореель) придал этот оттенок красоты и умирающей Марии, дух которой уже возносится на небеса и еще раз оживляет лицо умирающей как бы для прощального поцелуя. Такую же красоту в прелестнейшей форме мы находим в индийском мире – красоту, свойственную слабонервности, при которой исчезает все неровное, резкое и негармоничное и проявляется лишь чувствительная душа, в которой однако мы можем констатировать смерть свободного и разумного в себе духа. Ведь если пристальнее всмотреться в фантастическую и тонкую прелесть этой жизни цветка, в которой все окружающее, все отношения проникнуты розовым ароматом души и мир обращен в сад любви, если судить о ней с точки зрения, соответствующей понятию человеческого достоинства и свободы, то, чем более мы были очарованы при первом взгляде, тем большую извращенность мы найдем в ней во всех отношениях.
Следует еще точнее определить характер
Существует многосторонняя внешняя всемирно-историческая связь между Индией и другими странами. В новейшие времена было сделано открытие, что санскритский язык лежит в основе всего дальнейшего развития европейских языков, например греческого, латинского, немецкого. Далее, Индия является исходным пунктом для всего западного мира; но это внешнее всемирно-историческое отношение является скорее лишь естественным распространением народов оттуда. Даже если бы можно было найти в Индии элементы дальнейшего развития и если бы мы открыли следы их перенесения на Запад, все же это перенесение оказывается настолько абстрактным, что то, что может интересовать нас у народов, живших позднее, уже не оказывается
Собственно Индия есть страна, которую англичане разделяют на две большие части:
Буддизм
[14]
Пора расстаться с мечтательным образом индийского духа, который в бессвязнейшем бреду мечется во всех формах, встречающихся в природе и в духовной жизни, которому свойственны грубейшая чувственность и предчувствие самых глубоких мыслей и который именно поэтому не выходит из унизительнейшего, беспомощнейшего рабства во всем том, что относится к свободной и разумной действительности. В этом рабстве разнообразные абстрактные формы, на которые расчленяется конкретная человеческая жизнь, стали неизменными, и права и образование зависят только от этих различий. Этой мечтательной жизни, полной упоения, но в действительности несвободной, противоположна наивная, мечтательная жизнь, которая, с одной стороны, грубее и не дошла до вышеупомянутого обособления форм жизни, но именно поэтому и не подвергалась вызванному им порабощению; она свободнее, самостоятельнее фиксирована в себе, и поэтому мир свойственных ей представлений оказывается более простым.
И в этой форме основным принципом духа является тот же основной принцип индийского воззрения, но он сосредоточен в себе, его религия проще и политическое состояние спокойнее и устойчивее. Сюда относятся в высшей степени разнообразные народы и страны: Цейлон, Индо-Китай с Бирманской империей, Сиам, Аннам, к северу от них Тибет, затем китайское плоскогорие с его различными монгольскими и татарскими племенами. Я не буду рассматривать здесь особых индивидуальностей этих народов, но лишь вкратце охарактеризую их
рели
{159}
гию
, представляющую собой интереснейшую сторону их жизни. Религией этих народов является
буддизм
, который оказывается наиболее распространенной религией на нашей земле. В Китае Будда почитается, как
Фо
, на острове Цейлоне, как
Гаутама
, в Тибете и у монголов эта религия приняла форму
ламаизма
. В Китае, где религия Фо распространилась уже очень рано и вызвала развитие монастырской жизни, она получает значение существенного момента по отношению к китайскому принципу. Подобно тому как субстанциальный дух в Китае развивается только до единства
Что касается
Если такова отрицательная форма возвышения духа от внешних для него форм (Aeusserlichkeit) до самого себя, то эта религия доходит и до сознания чего-то
В ламаистской форме развития буддизма духовное начало выражается в форме почитания действительного, живого человека, между тем в первоначальном буддизме поклоняются умершему человеку. Общею чертою этих двух форм является вообще отношение к человеку. В том, что человек, а именно живой человек, почитается как бог, заключается нечто противоречивое и возмутительное, но при этом следует точнее иметь в виду следующее. Понятию духа свойственно быть всеобщим в себе самом. На это определение следует обратить особое внимание, при этом должно быть обнаружено, что народы представляют себе эту всеобщность в своих воззрениях. Почитается вовсе не единичность субъекта, а всеобщее в нем, которое тибетцы, индусы и вообще азиаты признают всепроникающим. Субстанциальное единство духа созерцается в ламе, который есть не что иное, как та форма, в которой проявляется дух, и эта духовность не считается его особым свойством, но предполагается, что он лишь причастен к ней, чтобы наглядно выражать ее для других, чтобы они созерцали духовность, становились благочестивыми и достигали блаженства. Итак здесь индивидуальность как таковая, исключительная единичность вообще подчиняется вышеупомянутой субстанциальности. Второю существенною особенностью этого представления является отличение от природы. Китайскому императору приписывалась власть над силами природы, над которыми он господствует, между тем как здесь именно духовная мощь отличается от силы природы. Ламаистам не приходит мысль требовать от ламы, чтобы он доказал, что он властвует над природой, чтобы он колдовал и творил чудеса, потому что они хотят от того, что они называют богом, лишь духовных дел и духовных благодеяний. И Будду называют спасителем душ, морем добродетели, великим учителем. Те, которые знали даших-ламу, изображают его как превосходнейшего, спокойнейшего человека, в высшей степени усердно предающегося размышлениям. Так смотрят на него и ламаисты. Они усматривают в нем человека, который постоянно занят делами, относящимися к религии, и назначение которого заключается только в том, чтобы, когда он обращает внимание на человеческие дела, уте
Отдел третий.
ПЕРСИЯ
Азия разделяется на две части: на Переднюю Азию и на Дальнюю Азию, которые существенно отличаются друг от друга. Между тем как китайцы и индусы, две великие нации Дальней Азии, которые мы рассмотрели, принадлежат к собственно-азиатской, а именно к монгольской расе, и вследствие этого их характер весьма отличается от нашего, – нации Передней Азии принадлежат к кавказской, т.е. к европейской расе. Они находятся в связи с Западом, между тем как народы Восточной Азии совершенно изолированы. Поэтому европеец, приезжающий из Персии в Индию, замечает огромный контраст. И если в Персии он еще чувствует себя как дома, находит там европейский образ мысли, человеческие добродетели и человеческие страсти, то переправившись через Инд, он находит в Индии величайшее противоречие, обнаруживающееся во всех отдельных чертах.
В персидском государстве мы впервые обнаруживаем историческую связь. Персы являются первым историческим народом. Персия – первое исчезнувшее государство. Между тем как Китай и Индия остаются неизменными и влачат естественное растительное существование до настоящего времени, в Персии происходило развитие и совершались перевороты, которые одни только свидетельствуют об историческом состоянии. Китайское и индийское государства могут быть рассматриваемы в исторической связи лишь в себе и для нас. А здесь, в Персии, впервые появляется свет, который светит и освещает иное, так как свет, впервые возвещенный
Зороастром
, принадлежит миру познания, духу как отношению к иному. В персидском государстве мы видим чистое в себе возвышенное единство как субстанцию, которая допускает свободу отдельного; подобно тому как свет только обнаруживает, каковы тела для себя, мы видим здесь единство, которое господствует над индивидуумами лишь для того, чтобы побудить их стать сильными для себя, развивать свои особые свойства и проявлять их. Свет не делает различий; солнце светит для справедли
{164}
вых и несправедливых, для высших и низших, и для всех оно одинаково щедро и благотворно. Свет живителен лишь, поскольку он относится к чему-либо другому, действует на него и способствует его развитию. Он противоположен тьме: благодаря этому проявляется принцип деятельности и жизни. Принцип развития впервые обнаруживается в истории Персии, и поэтому всемирная история, собственно говоря, начинается с ее истории; ведь общий интерес духа заключается в том, чтобы дойти до бесконечного внутри себя бытия субъективности, достигнуть примирения при посредстве абсолютной противоположности.
Итак, тот переход, который нам предстоит сделать, относится лишь к понятию, а не к внешней исторической связи. Его принцип заключается в том, что теперь всеобщее начало, которое мы усматривали в Браме, выясняется сознанию, становится объектом и получает утвердительное значение для человека. Индусы не поклоняются Браме, но он является лишь состоянием индивидуума, религиозным чувством, беспредметным существованием, таким отношением, которое оказывается лишь уничтожением конкретной жизненности. Но, становясь чем-то объективным, это всеобщее начало становится утвердительным началом: человек становится свободным и таким образом он противопоставляет себя тому высшему началу, которое оказывается для него объективным. Мы видим, что эта всеобщность проявляется в Персии, и благодаря этому индивидуум начинает отличать себя от всеобщего и в то же время отождествлять себя с ним. В китайском и индийском принципе нет этого различения, но проявляется лишь единство духовного и природного начала. Но задачей духа, который еще содержится в природном начале, является освобождение от последнего. Права и обязанности приурочены в Индии к сословиям, и благодаря этому они являются лишь чем-то частным; они установлены для человека самою природою; в Китае это единство является в виде отцовской власти: там человек несвободен, ему чужд моральный момент, так как он тождественен с внешним приказанием. В персидском принципе единство впервые возвышается до отличия от только природного начала; оно является отрицанием этого лишь непосредственного отношения, в котором не опосредствуется воля. Единство созерцается в персидском принципе, как свет, который является здесь не только светом как таковым, этим наиболее общим физическим началом, но в то же время и чисто духовным началом, Добром. Но благодаря этому устраняется обособленность, приуроченность к
Что касается, во-первых,
Глава первая.
Зендский народ
Зендский народ назван этим именем от своего языка, на котором написаны
зендские книги
, а именно те священные книги, которые лежат в основе религии древних парсов. Еще сохранились следы этой религии парсов, или огнепоклонников. В Бомбее существует их колония, и на берегу Каспийского моря живет несколько рассеянных семейств, которые продолжают держаться этого культа. Они почти совершенно истреблены магометанами. Великий
Заратустра
, которого греки называли Зороастром, написал свои священные книги на зендском языке. До последней трети прошлого века этот язык, а следовательно и все написанные на нем книги, были совершенно неизвестны европейцам, пока наконец знаменитый француз
Анкетиль дю-Перрон
не сделал доступными для нас эти сокровища. Он относился с большим энтузиазмом к восточной природе, но так как он был беден, то он вынужден был, чтобы попасть в Индию, поступить в отправлявшийся туда французский отряд. Таким образом он прибыл в Бомбей, где познакомился с парсами и занялся изучением их религиозных идей. Ему удалось с неимоверным трудом достать себе их священные книги; он углубился в эту литературу и открыл совершенно новую и обширную область, которая однако еще требует основательной разработки, так как он недостаточно знал язык.
Очень трудно установить, где обитал зендский народ, о котором идет речь в священных книгах Зороастра. Религия Зороастра господствовала в Мидии и в Персии, и Ксенофонт сообщает, что Кир принял ее, но в действительности зендский народ не обитал ни в одной из этих стран. Сам Зороастр называет эту страну чистой Ариеной; сходное с этим названием имя мы находим у Геродота, а именно он говорит, что мидяне прежде назывались арийцами. Название Иран находится в связи с этим именем. К югу от Окса, в стране, которая в древности называлась Бактрией, тянется горный хребет, от которого начинаются плоскогория, на которых обитали мидяне, парфяне, гирканийцы. У верховьев Окса находился город Бактра, вероятно нынешний Бальх, к югу от которого, на расстоянии всего лишь около восьми дней езды, находятся Кабул и Кашмир. По-видимому, зендский народ обитал
Здесь нас главным образом интересует
Религия Ормузда как
Глава вторая.
Ассирийцы, вавилоняне, мидяне и персы
Зендский народ являлся высшим духовным элементом персидского государства, а в Ассирии и Вавилонии представлен элемент внешнего богатства, пышности и торговли. Легенды восходят к древнейшим историческим временам, но в себе и для себя они неясны и отчасти противоречивы. Это противоречие трудно выяснить, тем более что у этого народа нет хроник и написанных туземцами исторических сочинений. Утверждают, что греческий историк Ктезий пользовался архивами самих персидских царей; впрочем сохранилось лишь несколько отрывков. Геродот сообщает много преданий; кроме того чрезвычайно важны и достойны внимания рассказы в библии, так как евреи находились в непосредственных сношениях с вавилонянами. Относительно персов можно упомянуть еще «Шах-Наме», героическую эпопею
Фирдуси
, состоящую из 60 тыс. строф, из которой Геррес перевел большой отрывок. Фирдуси жил в начале XI века после Р.Х. при дворе Махмуда Великого в Газне к востоку от Кабула и Кандагара. Вышеупомянутая знаменитая эпопея содержит древние сказания о героях Ирана (т.е. собственно западной Персии), но она не может считаться историческим источником, так как ее содержание имеет поэтический характер и ее автор магометанин. В этой героической эпопее изображается борьба между Ираном и Тураном. Иран есть собственно Персия, гористая страна к югу от Окса, Туран означает равнины, расположенные по берегам Окса и между ним и древним Яксартом. Герой Рустем является главным действующим лицом в поэме, но повествование совершенно баснословно или совершенно искажено. Упоминается об Александре, и он называется Искандером или Скандером из Рума. Рум есть турецкое государство (еще теперь одна из провинций Турции называется Румелией), но также и римское государство, и в поэме царство Александра также называется Румом. Такого рода смешения понятий вполне соответствуют магометанскому воззрению. Поэма повествует о том, что царь Ирана вел войну с Филиппом и что Филипп был побежден. Царь потребовал от Филиппа его дочь себе в жены; после того как он прожил с ней некоторое время, он прогнал ее, потому что у нее дурно пахло изо рта. Когда она вернулась к своему отцу, она родила там сына Скандера, который поспешил в Иран, чтобы после смерти своего отца вступить на престол. Если прибавить к этому, что во всей поэме нет ни одного лица, ни одной истории, которые имели бы отношение к Киру, то уже по этому можно составить
Что касается
Здесь следует упомянуть еще о
По преданию, ассиро-вавилонское государство, которому были подчинены столь многие народы, просуществовало тысячу или полторы тысячи лет. Последним властителем был Сарданапал, которого изображают весьма сластолюбивым. Арбак, мидийский сатрап, возмутил против него остальных сатрапов и повел вместе с ними войска, ежегодно собиравшиеся в Ниневии для переписи, против Сарданапала. Последний, хотя и одержал несколько побед, в конце концов был вынужден отступить, так как его враги были сильнее, запереться в Ниневии и, когда наконец он не мог сопротивляться, сжечь себя там со всеми своими сокровищами. По мнению некоторых авторов, это произошло в 888 г. до Р.Х., a по мнению других – в конце VII века. После этой катастрофы все государство распалось, оно разделилось на ассирийское, мидийское и вавилонское царства, к последнему принадлежали и халдеи – народ, переселившийся из северных гористых стран и смешавшийся с вавилонянами. Судьба этих отдельных государств была различна; но предания, относящиеся к этим государствам, отличаются запутанностью, в которой еще не удалось разобраться. В это время начинаются столкновения с евреями и с египтянами. Иудейское царство не устояло в борьбе с более сильным врагом; евреи были уведены в Вавилон, и от них мы имеем точные указания относительно состояния этого государства. По словам Даниила, в Вавилоне существовала тщательная организация занятий. Он говорит
Господствующее положение в персидском государстве занимал сам
Глава третья.
Персидское государство и его составные части
Персидское государство есть государство в современном смысле, как прежняя германская империя и как великая империя, во главе которой стоял Наполеон, так как оно состояло из множества государств, которые хотя и находились в зависимости, но все-таки сохраняли свою индивидуальность, свои обычаи и права. Те всеобщие законы, которым они подчинялись, нисколько не нарушали их особых порядков, но даже защищали и охраняли их, и таким образом у каждого из этих народов, составлявших целое, существовала особая форма государственного устройства. Подобно тому как свет озаряет все и придает каждому особую жизненность, и власть персов распространялась на множество наций и дозволяла каждой сохранять свои особенности. У некоторых из них были даже свои собственные цари, у каждой был свой особый язык, особое вооружение, особый образ жизни, особые обычаи. Все это существовало спокойно, будучи озаряемо общим светом. В персидском государстве соединены все те три географических момента, которые мы прежде рассматривали отдельно друг от друга. Во-первых, плоскогория Персии и Мидии, затем долины Евфрата и Тигра, обитатели которых объединились для культурной жизни, и Египет, нильская долина, где процветали земледелие, промышленность и науки, наконец третий элемент, а именно нации, подвергающие себя опасностям, связанным с мореплаванием, сирийцы, финикияне, обитатели греческих колоний и греческих прибрежных государств в Малой Азии. Итак, Персия соединяла в себе три естественных принципа, между тем как Китай и Индия остались чуждыми морю. Здесь мы не находим ни китайского субстанциального целого, ни индийской сущности, характеризующейся тем, что господствует одна и та же анархия произвола; в Персии правление лишь в своем всеобщем единстве является союзом народов, который предоставляет объединенным народам свободно существовать. Благодаря этому обуздывается та жестокость, та дикость, с которыми народы прежде истребляли друг друга и о которых можно судить по книгам царств и Самуила. Жалобы и проклятия пророков, относившиеся к периоду, предшествовавшему завоеванию, свидетельствуют о том, насколько жалко, злостно и бессмысленно было это существование, и о том, какое счастье дал Кир Передней Азии. Азиаты неспособны соединять самостоятельность, свободу, твердую силу духа с образованностью, интересом к разнообразным занятиям и усвоением комфорта. Их храбрость
Персия
Персы, свободный горный и кочевой народ, господствовавший над более богатыми, более культурными и цветущими странами, в общем все-таки сохранили основные черты своего прежнего образа жизни; они стояли одной ногой на своей родине, а другой – за границей. На родине царь являлся другом среди друзей и как бы среди равных себе, вне ее он являлся властителем, которому все подчинялись и выражали свою покорность, платя подати. Будучи верны зендской религии, персы соблюдали чистоту и поддерживали чистый культ Ормузда. Гробницы царей находились в собственно Персии, и там царь иногда посещал своих земляков, с которыми он поддерживал совершенно простые отношения. Он привозил им подарки, между тем как у других наций народ должен был давать подарки царю. При дворе монарха находился отряд персидской конницы, которая составляла отборную часть всей армии, обедала вместе и вообще была хорошо дисциплинирована. Она славилась своею храбростью, и греки с уважением признали в персидских воинах ее мужество. Когда все персидское войско, в состав которого входил этот отряд, должно было выступать в поход, прежде всего обнародывался призыв ко всем азиатским народам. Воины собирались и выступали в поход, во время которого они вели беспокойный и бродячий образ жизни, свойственный персам. Так выступали в поход в Египет, в Скифию, во Фракию, наконец в Грецию, где эту огромную мощь ждало поражение. Такой поход имел сходство с переселением народов. Семейства следовали за войсками; народы являлись со свойственными им особенностями, они вооружались каждый по-своему и толпами устремлялись вперед; у каждого были особый строй и особая манера сражаться. Геродот, описывая великое выступление народов при Ксерксе (по его словам, с Ксерксом выступило два миллиона человек), рисует блестящую картину этого многообразия; но так как эти народы были так неодинаково дисциплинированы, неодинаково сильны и храбры, легко понять, что немногочисленные дисциплинированные войска греков, отличавшиеся одинаковым мужеством и воодушевлением, под начальством искусных вождей, могли оказать сопротивление вышеупомянутым несметным, но нестройным полчищам. Провинции должны были заботиться о содержании персидской
В Персии очень заботились о воспитании принцев, в особенности наследника престола. До седьмого года сыновья царя оставались среди женщин и не показывались царю. С седьмого года они обучались охоте, верховой езде, стрельбе из лука и приучались говорить правду. Есть также указание, что принца обучали и магии Зороастра. Четыре благороднейших перса обучали принца. Вообще вельможи составляли своего рода парламент. Среди них находились и маги. Это были свободные люди, отличавшиеся благородною верностью и патриотизмом. Такими являются как копия Амшаспандов, окружающих Ормузда, семь вельмож, которые, после того как был изобличен Лжесмердис, выдавший себя после смерти царя Камбиза за его брата, собрались для обсуждения вопроса о том, какая форма правления, собственно говоря, является наилучшею. Совершенно бесстрастно и не проявляя честолюбия, они приходят к тому заключению, что для персидского государства пригодна лишь монархия. Затем солнце и лошадь, которая прежде всего приветствует их ржанием, определяют, что преемником царя должен быть Дарий. Персидское государство было настолько обширно, что провинции должны были управляться наместниками, сатрапами, а последние часто принимали очень произвольные меры по отношению к подчиненным им провинциям и относились друг к другу с ненавистью и завистью, что причиняло много бедствий. Эти сатрапы являлись лишь главными контролерами и обыкновенно предоставляли царям подвластных земель некоторую самостоятельность. Великому царю персидскому принадлежали вся земля и вся вода; Дарий Гистасп и Ксеркс требовали от греков земли и воды. Но царь являлся лишь абстрактным властителем: пользование землей и водой предоставлялось народам, которые были обязаны содержать двор и сатрапов и доставлять им лучшее из того, что они имели. Единообразные подати были введены лишь в царствование Дария Гистаспа. Когда царь разъезжал по государству, должны были также доставляться дары, и обилие этих подарков свидетельствует о богатстве не доведенных до истощения провинций. Таким образом власть персов вовсе не являлась угнетением ни в мирских делах, ни
Сирия и семитическая передняя Азия
Один из элементов, принадлежавших персидскому государству, а именно приморская земля, был особенно присущ Сирии. Она имела особенно важное значение для персидского государства, так как, когда сухопутное персидское войско выступало в большой поход, его сопровождали финикийские и греческие военные флоты. Финикийский берег представляет собой лишь очень узкую полосу, которая во многих местах настолько узка, что через нее можно пройти в два часа. К востоку от нее тянется высокий Ливанский горный хребет. У берега моря находился ряд пышных и богатых городов: Тир, Сидон, Библ, Берит, в которых были очень развиты торговля и мореплавание, но последнее было более обособленно и оказывалось выгодным главным образом для самой Финикии, а не для всего персидского государства. Торговля сосредоточивалась главным образом в Средиземном море, а оттуда торговые сношения распространялись далеко на запад. Благодаря сношениям со столь многими нациями Сирия скоро достигла высокого развития культуры: там изготовлялись очень красивые изделия из металлов и драгоценных камней; там были сделаны такие важнейшие изобретения, как искусство изготовлять стекло и пурпур. Там впервые развился письменный язык, так как потребность в нем очень скоро возникает при сношениях с различными народами (так например лорд Макартней заметил, что в Кантоне даже китайцы почувствовали потребность в более легком письменном языке). Финикияне впервые открыли Атлантический океан и стали плавать по нему, они поселились на островах Кипре и Крите; на острове Тазосе, находившемся на далеком расстоянии от них, они разрабатывали золотые рудники; в южной и западной Испании – серебряные; в Африке они основали колонии Утику и Карфаген; из Гадеса они плавали далеко вдоль африканского берега и, как утверждают некоторые авторы, даже объехали на кораблях вокруг Африки; из Британии они привозили олово, а с берегов Балтийского моря – прусский янтарь. Таким образом обнаруживается совершенно новый принцип. Прекращаются бездеятельность и проявления одной лишь дикой храбрости: вместо них развиваются промышленная деятельность и хладнокровное му
Сравнивая с этими чертами
Наоборот, у
Иудея
В состав того многообъемлющего соединения народов, которым являлось персидское государство, входил и обитавший на этом берегу еврейский народ. У этого народа мы опять-таки находим священную книгу,
Ветхий завет
, в котором излагаются воззрения этого народа, принцип которого диаметрально противоположен вышеуказанному принципу. Если у финикийского народа духовное начало еще ограничивалось природной стороной, то, наоборот, у евреев оно является совершенно очищенным; сознание направлено на чистый продукт мышления, на мышление о себе, и духовное начало развивается в своей крайней определен
{183}
ности в противоположность природе и единству с нею. Правда, мы уже упоминали о чистом Браме, но лишь как о всеобщем природном бытии и притом так, что сам Брама не становится объектом для сознания; мы видели, что у персов он становится объектом для сознания, но в чувственном воззрении, как свет. Но теперь свет уже есть Иегова, чистое единое. Благодаря этому происходит разрыв между Востоком и Западом; дух углубляется в себя и постигает абстрактный основной принцип для духовного начала. Природа, являющаяся на Востоке первым началом и основой, теперь унижается и считается сотворенной, а первым принципом является дух. Бога признают создателем всех людей, всей природы и абсолютной действительностью вообще. Но в своей дальнейшей определенности этот великий принцип является
исключающим
единым. Эта религия непременно должна содержать в себе момент исключительности, который по существу состоит в том, что только один народ познает единого и признается им. Бог еврейского народа есть лишь бог Авраама и его потомства; в представлении о нем смешиваются национальная индивидуальность и особый местный культ. В противоположность этому богу все другие боги оказываются ложными, причем различие между истинным и ложным совершенно абстрактно; ведь не признается, что свет божественного проявляется в ложных богах. Однако всякая духовная действительность и тем более всякая религия такова, что, какова бы она ни была, в ней заключается утвердительный момент. Как бы ни заблуждалась религия, ей все-таки присуща истина, хотя и в искаженной форме. Во всякой религии оказывается налицо божественное начало, божественное отношение, и философия истории должна отыскать момент духовного и в наиболее искаженных формах. Однако из того, что эта религия есть религия, еще не вытекает, что она хороша как таковая; не следует впадать в слабость и говорить, что не содержание, а только форма имеет значение. В иудейской религии нет этого слабохарактерного добродушия, так как она оказывается абсолютно исключительной.
Здесь духовное начало непосредственно отделяется от чувственного, и природа низводится на степень чего-то внешнего и небожественного. Такова, собственно говоря, истина природы, так как лишь впоследствии идея может достигнуть примирения в этой своей отчужденности; первое обнаружение идеи будет направлено против природы, так как дух, который до тех пор был унижен, здесь впервые обретает свое достоинство, равно как и природе снова отводится подобающее ей место. Сама природа является чем-то внешним для себя, она есть
Мы находим у этого народа суровое служение как отношение к чистой мысли. Субъект как конкретный не становится свободным, так как само абсолютное начало не понимается как
Благодаря завоеванию Ханаана семья разрослась в народ, завладела страной и построила в Иерусалиме общий храм. Однако не существовало истинной государственной связи. Когда угрожала опасность, появлялись герои, которые становились во главе войска, но большею частью народ был порабощен. Впоследствии избирались цари, и лишь они сделали евреев самостоятельными. Давид даже занялся завоеваниями. Первоначально законодательство относилось только к семье, однако уже в книгах Моисея предусмотрено желание иметь царя. Избирать его должны священники, он не должен быть иностранцем, не должен набирать многочисленных отрядов конницы и должен иметь немногих жен. После непродолжительного блеска царство распалось и разделилось. Так как существовали только одно колено Левитово и только один храм в Иерусалиме, то при разделении царства должно было тотчас же возникнуть идолопоклонство; ведь единому богу нельзя было поклоняться в различных храмах и не могло существовать двух царств, в которых была бы одна религия. Насколько объективный бог мыслится чисто духовно, настолько же несвободной и недуховной оказывается еще субъективная сторона поклонения ему. Оба царства, одинаково несчастливые во внешних и внутренних войнах, были наконец покорены ассирийцами и вавилонянами. Кир разрешил израильтянам вернуться на родину и жить по собственным законам.
Египет
Персидское государство разрушилось, и от его процветания сохранились только жалкие остатки. Его красивейшие и богатейшие города, Вавилон, Суза, Персеполь, совершенно разрушены, и лишь немногие развалины указывают нам, где находились эти города. Даже новые большие персидские города, Испагань, Шираз, полуразрушены, и в них не началась новая жизнь, как в древнем Риме, но и воспоминание о них почти изгладилось у окружающих их народов. Однако кроме других вышеупомянутых стран в состав персидского государства входил и
Египет
, страна развалин по преимуществу, издавна счи
{186}
тавшийся страной чудес и в новое время возбуждавший к себе величайший интерес. Его развалины, конечный результат бесконечных трудов, превышают своим исполинским величием и громадностью все сохранившиеся остатки древности.
В Египте мы находим соединение моментов, проявлявшихся как отдельное в персидской монархии. Мы нашли у персов поклонение свету как всеобщей природной сущности. Затем этот принцип выражается в моментах, которые относятся друг к другу как безразличные; один момент есть погружение в чувственность у вавилонян, сирийцев; другой момент есть духовное начало в двоякой форме: во-первых, как пробуждающееся сознание конкретного духа в культе Адониса, а затем как чистая и абстрактная мысль у евреев; там недостает единства конкретного, здесь самого конкретного. Соединение этих противоречащих друг другу элементов является задачей, которая как задача была поставлена в Египте. Из тех изображений, которые мы находим в египетских древностях, следует обратить особое внимание на фигуру
сфинкса
, которая сама по себе является загадкой, двусмысленным образом, наполовину животным, наполовину человеком. Сфинкса можно считать символом египетского духа: человеческая голова, выглядывающая из тела животного, изображает дух, который начинает возвышаться над природой, вырываться из нее и уже свободнее смотреть вокруг себя, однако не вполне освобождаясь от оков. Бесконечные постройки египтян наполовину находятся под землей, наполовину над нею в воздухе. Вся страна разделяется на царство жизни и царство смерти. Колоссальная статуя
Египет всегда был страною чудес и все еще остается таковою. Сведения об Египте мы находим главным образом у греческих писателей, в особенности у Геродота. Этот глубокомысленный историк сам посетил страну, о которой он желал сообщать сведения, и познакомился в важнейших местах с египетскими жрецами. Он точно передает то, что он видел и слышал, но он не решался глубже выяснять значение богов: по его словам, это святыня, о которой он не может говорить как о чем-то внешнем. Кроме него большое значение имеют еще Диодор сицилийский и из еврейских историков – Иосиф.
Мышление и представления египтян выражались в постройках и в иероглифах. Нет словесного национального произведения; оно не только не дошло до нас, но его не было и у самих египтян, так как они не дошли до понимания самих себя. Не существовало и египетской истории до тех пор, пока наконец Птолемей Филадельф, тот самый, который приказал перевести на греческий язык священные книги евреев, не поручил верховному жрецу Манефону написать египетскую историю. Из нее сохранились извлечения, списки царей, в которых однако оказываются противоречия, чрезвычайно трудно разрешимые. Вообще изучать Египет мы можем лишь на основании сведений, сообщаемых древними авторами, и сохранившихся колоссальных монументов. На многих гранитных стенах начертаны иероглифы, и относительно некоторых из них у древних авторов мы находим указания, которые однако оказываются совершенно недостаточными. В новейшее время на них опять обратили особое внимание, и после многих усилий удалось расшифровать по крайней мере некоторые иероглифические тексты. Знаменитый англичанин
История
