«Эта повесть, действие которой происходит в 2660 году, будет печататься в нашем журнале в продолжение года.
Она должна рассказать читателю о будущем с точностью, совместимой с современным поразительным развитием науки.
Автору хочется особо обратить внимание читателя на то обстоятельство, что, хотя многие изобретения и события в повести могут показаться ему странными и невероятными, они не невозможны и не выходят за пределы досягаемости науки».
Законы мечты
В своё время нам с читателем привелось путешествовать по джунглям американской научной фантастики.
[1]
Мы проникали тогда в литературные заросли, где среди цепких лиан, ядовитых колючек и кровососных орхидей, среди мрака непроходимых чащ и засасывающей топи вымысла мы отыскивали порой пышные цветы игр ума, могучие стволы несгибаемой веры в человека, а иной раз и хинное дерево горечи сердца… Редкими тогда были наши находки и немало встретилось на пути уродств, рождённых фантазией ненависти и отчаяния, фантазией, не знающей границ, но не поднимающейся до смелой и светлой мечты.
Мы убедились тогда, что в бурном потоке цветасто-крикливых обложек не найти картин желанного будущего, не обнаружить мечты и чаяния американцев. В клокочущей его пене видны были лишь всё те же детективы, гоняющиеся за всё теми же гангстерами — но только в космических ракетах! — всё те же мускулистые супермены в шерстяных трусиках несли на руках через джунгли всё тех же тоненьких блондинок с сантиметровым идеалом кинодив, у которых «вайтлс» 38–22–38 (плечи, талия, бёдра!), — только джунгли эти были не амазонские, а венерианские или ещё какие-нибудь инопланетные… И в крутящейся пене сюжетов вздувались пузырями научные и псевдонаучные термины и взлетали фонтаны сделанных или ещё не сделанных изобретений, которые нужны были не сами по себе, а лишь для того, чтобы поставить героев в ужасное положение, показать губительность знания и бесчеловечность человеческой натуры.
Больше других нас заинтересовала тогда более светлая, но ледяная струя американской фантастики, которая сковывала читателя холодом мрачного пессимизма и беспросветности, но, если вдуматься, протестовала против тупика обречённого капитализма, против пути ядерных вооружений, тянущих к истребительной ядерной войне и… диким потомкам. Таков отрезвляющий холод произведений Рея Бредбери, описавшего будущий мир сожжённых книг и поплатившегося за это собственным домом, спалённым факелами роккуэловцев; такова едкая ирония некоторых рассказов Исаака Азимова, введшего в литературу героя-робота и пропагандирующего одержимого манией уничтожения учёного-безумца, якобы представляющего науку; таков, наконец, и предостерегающий против всеобщей ядерной смерти вопль австралийца Невила Шата, так убедительно прозвучавший в фильме «На берегу», поставленном по его роману.
Но, кроме этой струи, в американском фантастическом потоке есть и грязные струи антикоммунистической пропаганды с романами, спекулирующими на военной опасности и антисоветской клевете. Эта отравленная фантазия течёт рядом с мутными струями мистического чтива, которым бизнесмены пера оболванивают читателя.
Предисловие ко второму изданию
Со времени первого издания «Ральфа 124С 41+» в 1925 году прошло четверть полного событиями века. А с тех пор как я написал эту повесть, эйнштейновская непрерывность времени и пространства поглотила 39 изумительных лет — лет, насыщенных научными открытиями.
Книгу, изданную в 1925 году пятитысячным тиражом, постигла довольно примечательная судьба. На неё ссылались большие и малые авторитеты, о ней сотни раз упоминала пресса, и не только в Соединённых Штатах, но и во многих других странах.
Кто бы ни писал историю научно-фантастического романа, к моему немалому изумлению, всегда упоминал и моего «Ральфа».
Между тем книга с течением времени сделалась библиографической редкостью. В начале 1950 года за один экземпляр на букинистическом рынке платили 50 долларов. У меня сохранилось их всего два, а когда я захотел подарить эту книгу одному своему другу во Франции, то и за эту цену не смог её достать!
