Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?

                                                                         Откровение Иоанна Богослова 6:17

    Старик, съежившись в кресле, нависал над кубком из обсидиана, на дне которого мерцал голубой огонь. Вспыхивая, языки пламени взмывали над чашей, едва не опаляя седые волосы. Тогда старик распахивал беззубый рот подобно аквариумной рыбке и жадно глотал огонь.

     Мужчина, на вид около сорока лет, прошел к креслу и замер перед ним в подобострастной позе, терпеливо дожидаясь, когда на него обратят внимание.

   Покончив с содержимым кубка, старик, не открывая глаз, устало откинулся на спинку кресла. Его лицо, испещренное морщинами, напоминало измятый лист бумаги, руки тряслись, дыхание со свистом вырывалось из легких. Остатки жизненных сил стремительно покидали дряхлое тело.

   В сводчатом коридоре эхо шагов разносилось на десятки метров. Размеренная походка напоминала метроном, отсчитывающий тактовые доли. В полутьме невозможно было разглядеть лицо мужчины, лишь плотно сжатые губы выделялись подобно белесому шраму.

   Мужчина приблизился к украшенной витой ковкой двери с виду неимоверно тяжелой. Казалось, чтобы сдвинуть ее с места, понадобится таран. Но ему хватило легкого прикосновения, и дверь распахнулась.

       В комнате он встретился взглядом с юношей в сером балахоне. Последний не отреагировал на посетителя. Замерев у стены, он походил на античную статую: искусно выполненную, но бездушную. В кресле перед юношей восседал старик. Голова его склонилась, упираясь подбородком в грудь. Он дремал.

   — Сир? — шепотом позвал мужчина, одновременно страшась и желая потревожить своего господина.

   Старик дернулся, но позы не поменял. Его глаза по-прежнему были закрыты, но скрипучий голос, когда он заговорил, был полон ликования:

   Сегодня он выглядел бодрым. Весть о скором окончании заточения придала ему сил. Мужчина, с трудом скрывая отвращение, изучал лицо старика. Если так пойдет дальше, старик, чего доброго, встанет с кресла и пожелает ознакомиться с делами. Подобная перспектива его не устраивала.

   — Как все прошло? — старик впился взглядом в собеседника.

   — На высшем уровне, сир. Помехи больше нет. Девушка полностью наша, — мужчина по привычке опустился на одно колено перед господином. Что ни говори, а могущество, дремлющее в старике, еще давало о себе знать.

   — Отлично, отлично, — старик потер ладони. Послышался сухой звук похожий на шелест пергамента.  — Пора вам познакомиться. Остальных тоже возьми с собой. Пусть потренируются. И будь помягче с девочкой. Не забывай, выбор должен быть добровольным.

   Мужчина просиял. Вспыхнули глаза цвета аквамарина, голос зазвенел от ликования:

— Как прошла встреча? — старик буравил его взглядом через экран. За его креслом виднелась стена, занавешенная гобеленом. Сергей наизусть выучил штрихи репродукции Караваджо "Юдифь и Олоферн", на которой юная прелестница отрубала голову спящему воину. Не сосчитать сколько раз он смотрел на гобелен, пока господин диктовал ему распоряжения. Сергей был убежден: кровавый фон старик выбрал умышленно, чтобы напомнить, как поступают с неугодными.

   — Отлично, сир, — маленькая ложь во спасение могла выйти ему боком. — Она восприняла все, — Сергей замялся, подыскивая слово: — достойно.

   — Ты был с ней добр?

   — Разумеется, я ведь знаю, насколько она важна. Всех можно заменить, только не ее, — привычно повторил Сергей. Мелькнула мысль: когда покои старика перейдут ему, он первым делом избавится от набившего оскомину гобелена.

   — Не забывай об этом. Потому что если ты ошибешься, — старик приподнялся в кресле, и Сергей едва не прервал сеанс связи, — то я лично займусь тобой.

   Алекс преданно смотрел на отца, зная, как тому нравится сценки, которые он про себя окрестил "игра в начальника и подчиненного". Отец восседал в кресле за широким столом, а он стоя выслушивал приказы. Алекс снисходительно относился к слабостям Сергея. Должен же он как-то компенсировать урон, нанесенный его самолюбию.

   — Александр, — отец всегда называл его полным именем, — не спускай глаз с девчонки. Стань ее тенью. И следи, будь добр, за остальными. Я им не доверяю.

    Алекс нахмурился:

   — Если ты им не веришь, зачем брал с собой?

   — Я всего лишь подчиняюсь приказам, — Сергей упер локти в подлокотники кресла и сложил пальцы домиком. — К сожалению, решения принимаю не я.

                                                          Они имеют власть затворить небо, чтобы не шел дождь

                                                          на землю во дни пророчествования их, и имеют власть

                                                          над водами, превращать их в кровь, и поражать землю

                                                            всякою язвою, когда только захотят.

                                                            Откровение Иоанна Богослова 11.6

Алекс слышал шум драки в гостиной, но не спустился вниз. Виктория просила позаниматься с Евой без свидетелей. Не вдаваясь в подробности, она объяснила суть своей идеи: запугать девчонку так, чтобы у той не осталось выбора кроме как призвать на помощь Тьму. Выбрав время, когда Сергей ушел по делам, а Макс отправился в магазин, Вика приступила к уроку.

Пребывая на грани отчаянья, под постоянным давлением отца Алекс отнесся к авантюре Виктории положительно. Со слов Евы она не противилась Тьме, но, между тем, долгожданное воссоединение не происходило. Видимо, существовали внутренние барьеры, о наличие которых Ева не подозревала. Надо было ее подтолкнуть, и Виктория получила от него карт-бланш.

Отголоски боя он воспринимал равнодушно, но тишина его насторожила. Алекса одолело плохое предчувствие. Он вскочил с кресла, опрокинув туалетный столик, и бросился к лестнице. Перепрыгивая через ступени, сбежал на первый этаж и притормозил лишь у входа в гостиную.

Напряженная поза Виктории предостерегала: что-то пошло не так. На полу лежала Ева, низ топика и джинсы пропитались кровью, из бока торчала рукоять ножа. Кровавая лужа на полу разрасталась. В воздухе пахло ржавчиной.

- Она мертва? - спросил Алекс, держась за косяк.

Ужас, сковавший ее при виде взбешенного Сергея, отступил. Где она ошиблась? Все было сделано правильно, а положительного результата нет.

Быть любимчиком Сергея непросто, но еще хуже угодить в число опальных. Пусть бы он ее не замечал, как например Виталика. Иногда она неистово завидовала ему: никому нет до него дела, он предоставлен самому себе и может делать все, что пожелает. Она бы многое отдала за такие привилегии. Но почему-то одним все, а другим ничего.

Скрестив руки на груди, Вика через окно, выходящее на задний двор, наблюдала за мрачнеющим небом. Солнце спряталось за пепельными тучами, на улицу опустились сумерки, точно был вечер, а не разгар дня. Кончиком языка она нащупала ранку на губе. Она почти затянулась. Прав был Алекс: благодаря Еве их силы возросли. Однако вместо прилива благодарности она испытала отвращение. Ее не выворачивало при мысли о девчонке.

Она хотела отыскать Алекса и разведать обстановку, но едва уловимое движение на заднем дворе удержало ее на месте. Забор, увитый плющом и наполовину скрытый кустарником, служил непреодолимым препятствием для воров. По крайней мере, она раньше так думала.

Губы Вики тронула улыбка − через забор точно паркурщик мастерски перемахнул парень. Колючки вцепились в одежду, и ему пришлось прорываться с боем. Наконец, кустарник остался позади и он, оглядываясь по сторонам, на полусогнутых побежал к дому. Вероятнее всего, он воспользуется дверью, ведущей в глухой коридор, а оттуда в библиотеку, так как кухонная дверь, выходящая на террасу, заблокирована Виталиком.

Ева проснулась от невыносимого зуда. В боку, куда пришелся удар ножа, словно поселился рой бабочек, щекочущих ее своими крыльями. Плохо соображая спросонья, она задрала майку и сорвала повязку с раны. Вместо засохшей кровавой корки, глазам предстал безобразный шрам: кожа вокруг красного рубца бугрилась, словно на нее пролили серную кислоту. Возможно ли, чтобы порез зажил за одну ночь? Столь быстрая регенерация пугала. Кто знает, на какие подвиги способен ее организм?

Ева чесалась, пока бок не покрыли царапины от ногтей, но и после зуд никуда не делся. Попытка сесть провалилась − тело прострелила боль, и Ева рухнула на подушки. От чрезмерных усилий лоб покрылся испариной. Она судорожно ловила ртом воздух, как если бы пробежала марафон. Похоже, день она проведет в кровати. Ева посмотрела на разгорающийся за окном восход и впервые с момента ранения разозлилась на Викторию.

Она лежала с полуприкрытыми веками, вслушиваясь в звуки просыпающегося дома. Вздрогнули стены второго этажа - Сергей вышел из спальни. Вечно он захлопывал дверь с такой силой, точно рассчитывал сорвать ее с петель. Скрипнула половица - кто-то прошел мимо спальни. Процокали каблуки - Вика сбежала на первый этаж. И никто не заглянул к Еве, не спросил как у нее дела. Будто и нет ее вовсе, будто она умерла.

Как она ошибалась, считая их своей семьей! Им нет дела до ее страданий. Она сгниет в комнате заживо, они и не вспомнят о ней. Разве что когда запах станет невыносимым, кто-нибудь выкинет труп.

Предательские слезы катились помимо воли. Именно такой - плачущей от собственного бессилия - ее застал Максим, войдя в комнату с подносом полным еды.

Остаток дня Ева и Макс провели вместе. Бок перестал ныть ближе к обеду, но Ева сохранила это втайне, чтобы и дальше наслаждаться обществом Макса. В спальне, отрезанные от прочего мира, они болтали, целовались, нежились в объятиях друг друга, Макс кормил ее обедом чуть ли не с ложечки, а она смеялась и клялась, что если съест еще хоть кусочек, то непременно лопнет. Это был восхитительный день, но как и все в жизни он тоже подошел к концу.

На пару с сумерками сгущалась Евина тревога. Плохое предчувствие росло с движением минутной стрелки на часах.

- Уже поздно. Мне пора возвращаться к себе. Не хочу нарваться на Сергея, - сказал Макс, но не двинулся с места. Его рука по-прежнему покоилась на талии Евы, он мягко прижимал ее к себе, стараясь не тревожить раненый бок.

- Всего-то половина одиннадцатого. Детское время, - протянула она. - Побудь еще часик.

Ева перевернулась на живот и обвила руками его шею, рассчитывая ласками удержать парня, но он был непреклонен.