Летом Гниловранская трясина наряжалась в зеленый фартук из ряски и мха, натягивала на когтистые лапы кокетливые браслеты из клюквы и брусники и приобретала жуткое очарование. Зато пробраться по ней было невозможно. Но сейчас строгая Матушка Зима натянула на трясину ледяной панцирь. Он сковал болото подобно гипсу, под которым скрыто месиво раскрошенных костей. Если бы не это, Эназерел не дожил бы до вечера первого дня после своего побега. Но сейчас шел уже третий день, как эльф был на свободе. Он понимал, что это невероятная удача. Эназерел еще ни разу не попался на глаза дубокракам. Успел залечь, первым заметив змеедерево – синее, тощее, очень голодное, судя по нервным, резким движениям гибкого ствола. Близнещипцы, слава Илуватару, к западу от лагеря не водились. На эту помесь ясеня со стальной бороной можно было наткнуться, только если направиться вглубь болота. Эназерел всегда подозревал, что капище и лагерь являлись лишь неким форпостом на краю Гниловрана, призванным защитить подступы к чему-то тайному и чрезвычайно важному для мандречен, спрятанному в сердце трясины.

Но сейчас эльф уже не думал ни о чем, и, с трудом передвигая ноги в стоптанных валенках, хотел только одного – чтобы ему

перестало

везти.

Он бежал из лагеря потому, что получил на завтрак двойную пайку. Это могло означать только одно. Где-то за месяц до зимнего солнцеворота жрецы бога Смерти отбирали кандидатов для очередного жертвоприношения из числа воспитуемых. Отобранных начинали кормить гораздо лучше, чем остальных, а недели за две до Мидинваэрна, который люди называли праздником Коляды, переставали выводить и на работы. Эназерел не хотел умирать, а смерть на жертвенном камне казалась потомку Воинов Льда особенно отвратительной и мерзкой.

Алая монетка солнца уже скатывалась к верхушкам деревьев. Эназерел понимал, что ходит по кругу, попав во власть каких-то чар. Он понимал, что если остановится, то здесь и умрет – у ледяной заструги высотой ему по пояс, острой, как гребень дракона, мимо которой он проходил уже пятый раз. Что смерть будет долгой и очень, очень болезненной. Мандречены не имели представления о настоящих морозах и представляли смерть от холода как погружение в сладостный сон, из которого нет возврата. Эназерел знал об этом из их песен, которые ему, как и других воспитуемым в Гниловране, пришлось выучить и петь каждый раз во время возвращения с лесоповала. Но эльф, родившийся на берегу Залива Вздыбленного Льда, где ночь и день длятся по полгода, знал правду.

Эназарел жалел только об одном – что не успел выдернуть нож из спины охранника и бросился бежать, спасаясь от собак. Если бы оружие осталось у него, можно было бы прекратить все эти бесполезные мучения. За тридцать лет в воспитательном лагере эльф привык к боли, и этим его нельзя уже было ни смутить, ни остановить. Страшнее боли было почти физическое унижение, которое испытывал Эназерел, ощущая, как его тело, послушное, гибкое, которым он так гордился, превращается в кричащий от холода и голода тупой кусок мяса.

В 824 году от Дня Наказания за Гордость Разума на главной площади Мир Минаса появился памятник из серого глоссдольского мрамора. Лыжник и двое детей – один стоит перед ним, второй выглядывает из заплечной сумки. Памятник принес жителям города много смущений и огорчений. На вопрос гостей и путешественников:

– Кто здесь изображен?

Еще можно было ответить:

– Это Каоледан, глава Нолдокора Мир Минаса, и его младший брат Тиурику – военный комендант нашего города. Оба прославились своей мудростью и мужеством.

Хотя даже Каоледан и Тиурику не знали, приходятся они братьями друг другу, или нет. Матери у них были разные, это глава Нолдокора Мир Минаса и военный комендант города помнили хорошо.

Дренадан нежно, осторожно провел веником по барельефу, сметая снег, и отступил на шаг, чтобы полюбоваться своей работой. Из всех обязанностей главного волхва содержание идола в порядке и благолепии было самой приятной и необременительной. Здесь не надо было думать, прикидывать и что-то решать; нужно было только взять в руки веничек из лучшего сорго и выйти в капище. Зимой надо было еще накинуть полушубок, но Дренадан часто забывал это сделать.

Вот уже много лет он не чувствовал ни жары, ни холода.

Идол представлял собой трехгранную стелу из серого гранита высотой в два человеческих роста. Все три грани были украшены искусными барельефами. На северной стороне стелы был вырезан ящер – не дракон и не линдворм, как однажды предположил Лайтонд, а именно Ящер. Священный лик бога. Того, кто появился задолго до всех этих линдвормов и сидхов, того, кто будет и после, когда исчезнет все живое. На юг со стелы свирепо смотрел грозный старик с кнутом и книгой в руках, путь на запад охранял огромный медведь. Дренадан закончил сметать снег с его каменной шкуры и собирался переходить к изображению человека, когда услышал шаги.

– Привет, Лайтонд, – сказал волхв, не оборачиваясь. – Подожди немного, я сейчас закончу.

Снег снова заскрипел под ногами – эльф отходил от стелы, чтобы не смотреть на почерневший от крови и пепла жертвенник с бурыми от старости крепежными петлями, которые колыхал легкий ветерок. Лайтонд прислонился к частоколу, и некоторое время они молчали. Главный волхв Ящера приводил идола в порядок и придавал ему благолепие. Эльф отдыхал, подставив лицо негреющему зимнему солнцу и чувствуя, как утихает боль в исколотых пальцах. Его перевели на легкие работы, и теперь Верховный маг Фейре вместе с Эназерелом, бывшим командиром отряда наемников, шили рабочие рукавицы. Норма составляла пять пар в день, но Лайтонду ни разу еще не удалось сшить больше трех.

Горгулья устроилась на санках поудобнее, прижала крылья и сильно толкнулась хвостом. Ребятишки восторженно завопили, когда санки покатились вниз по склону. Чешуя горгульи – ее звали Газдрубалой – сверкала на солнце. Сейчас в горгулье не было ничего от птицы. Она казалась змеей, юным дракончиком, предающимся вполне детским забавам. За санками летел вихрь снежной крошки. Высоко задранный хвост, усеянный ядовитыми шипами, со свистом рассекал воздух. Конец длинного красного шарфа, повязанного Газдрубале заботливой матерью, бился на ветру подобно боевому стягу. Матерью Газдрубалы была Морана, богиня Смерти и Зимы у темных эльфов. По совместительству – хозяйка таверны на развилке дорог, где от Старого Тракта отходил путь на Бьонгард. Санки подлетели на изгибе горки. Горгулья победно закурлыкала и вернула их в колею чуть позже, чем они должны были бы.

Аласситрон покосился на пацана, укутанного так, что он казался квадратным. Маленький эльф оказался перед ним в очереди на спуск. Горка была такой крутой, что и смотреть вниз было страшно. Склон уходил из-под ног почти вертикально. Но Аласситрон давно понял – в детстве видишь мир под другим углом. Там, где он сейчас видел крутой обрыв, ребятишки видели лишь неисчерпаемый источник веселья. Дети набежали покататься с окрестных деревень, спрятавшихся в лесу. И количество маленьких эльфов опровергало заявления имперской пропаганды о том, что Железный Лес обескровлен, что большинство деревень темных эльфов заброшены и вымерли. Да Аласситрон и раньше знал, что ничто так не способствует демографическому взрыву, как война, каким бы парадоксальным не казалось подобное утверждение на первый взгляд. Он сам был тому живым доказательством. Аласситрон и пятеро его братьев родились после бунта Разрушителей, во время которого погибло больше половины всех эльдар и тэлери. Уже в старости отец признался – если бы они с матерью не были так напуганы войной, после второго ребенка они бы скорее всего остановились бы. Так что Аласситрон был обязан жизнью безумным и жестоким Разрушителям – он родился шестым.

Маленькие эльфы, что суетились вокруг, были все как на подбор темноглазые, в волчьих, лисьих и песцовых полушубках, в валенках, подбитых кожей. На поясе у многих висели кинжалы, у ребят постарше – самострелы. Но сейчас они не были воинами и охотниками, плотью от плоти многих поколений воинов и охотников. Сейчас перед Аласситроном были просто веселящиеся дети. У себя дома они могли найти все – добрую охоту, сказку, вкусный суп. Но чудесная горка, крутая, как нрав богини, которой она принадлежала, была в окрестностях Бьонгарда одна.

А вот девушка, стоявшая за Аласситроном и нетерпеливо постукивавшая палкой по пеньку, явно была не из деревенских. Ее дубленку, отделанную разноцветной вышивкой и усыпанную стразами из драгоценных, хотя и потемневших от небрежного обращения камней, наметанный глаз купца оценил далеров в пятьдесят – столько, наверное, стоили бы все игравшие на склоне маленькие эльфы, если продать их в рабство. Аласситрон даже догадывался, отчего потемнели самоцветы. Ничто не убивает блеск драгоценностей вернее, чем дым походного костра. Аласситрон заметил девушку в общем зале во время обеда. Тогда она сидела за одним столом с тремя мужчинами. Двое из них и пахли по-партизански – дымом и лесом. Лицо третьего, необычайно высокого для темного эльфа, и вовсе скрывала повязка, аккуратная, чистая. Но что было под ней? Ожог файерболом? Рубленая рана? Купец еще тогда подумал, что затея Морул Кера с выставлением трупа принцессы Железного Леса, легендарной предводительницы партизан Черной Стрелы – весьма неразумна и опасна. Слишком многие захотят проститься с принцессой. И сможет ли мандреченский гарнизон сдержать народную скорбь или будет смыт потоком кровавых слез – одному Илуватару известно. Проверять свои предположения Аласситрон не хотел, и перебрался из Бьонгарда в таверну «На Старой Дороге». Купец и его караван не могли тронуться в путь, пока доверенный эльф не доставит письменное разрешение принца Рингрина на вывоз груза. Однако подождать гонца можно было и в таверне, где за соседними столами совершенно безбоязненно сидели партизаны, мандреченские солдаты и странствующие менестрели. Слово Мораны, соблюдавший нейтралитет, было свято, а кувалда гоблина Магнуса, помогавшего ей содержать таверну – крепка.

Санки все набирали скорость, а вот управлять ими, как заметил Аласситрон, у Газдрубалы не очень получалось. Горгулья неотвратимо надвигалась на могучий дуб.

– Я умею драться на мечах и стрелять из лука, – сказала девушка.

Лайтонд прикрыл глаза веками. Он узнал голос.

Верховный маг Фейре успел привыкнуть к тому, что темные эльфы невысоки ростом, но эта партизанка была совершенно миниатюрной. Они с Рингрином обедали, когда Кулумит привел Глиргвай – девушку, которую Ваниэль порекомендовала взять в отряд драконоборцев. И сейчас, когда Лайтонд сидел, а девушка стояла перед ним, их глаза находились на одном уровне. От волчьего полушубка Глиргвай ощутимо пахло дымом – горьким, жирным дымом горящего селения. Верховный маг Фейре задумчиво глянул на ее лук из необычного, темно-коричневого дерева, который она прижимала к груди обеими руками. Узор на колчане показался Лайтонду старинным и странно знакомым. Вместо растительных мотивов в отделке преобладали изображения солнца, луны и звезд. Их любили рассыпать на своих творениях мастера из эльдар, к которым относился и он сам. Лайтонд не очень разбирался в этом виде оружия, но понимал, что девушку с таким луком возьмут без расспросов в любой из партизанских отрядов.

Правда, не так уж много их осталось в Железном Лесу после прошлого Мидинваэрна…

Меч Глиргвай заинтересовал Верховного мага Фейре еще больше. Лайтонд, в отличие от большинства своих сородичей, предпочитавших убийство на расстоянии, при помощи стрел или магии, умел и любил драться на мечах. Он аккуратно облизал ложку и отложил ее.

День был солнечный и тихий, безветренный. Снежок искрился на солнце. Пар, валивший от морд лошадей, напоминал прозрачные шали из волшебного тергаля. За спинами княжеской дружины вздымалась к небесам громада Стены Мира, в предгорьях которой прятался замок Радомира. Сам Радомир, князь Медового края, был уже немолод и грузен. Но по тому, как он держался в седле, как цепко вглядывался в чернеющий за полями лес, чувствовалось, что большую часть жизни он провел в сечах, а не за стенами родного замка.

Начало зимы застало князя в Рабине, при дворе Черного Пламени. Хотя на побережье было гораздо теплее, чем здесь, в занесенных снегом лесах Нудайдола, Радомир предпочел не задерживаться в столице и вернулся домой с первой оказией. Родные уже и не надеялись его увидеть. Говаривали, что Черное Пламя не может позавтракать, если ступени эшафота сухие, а имена тех, кто пробуждал аппетит императора, не всегда становились известны даже палачу.

Своего любимого сына Игоря князь в замке не застал. Оказалось, что княжич еще не вернулся с полюдья. Переживать было рано. Отряды, собиравшие дань с принадлежавшей князю земли, появлялись дома ближе к весне. Но заныло родительское сердечко, не утерпел князь, поехал за сыном. Да и младшенький, Алекса, собиравший дань с восточной части княжества, уже прибыл в замок.

На западе Радомира встречали хмуро. Князь понял, что Игорь перегнул палку, не добрым властителем показал себя людям, а волком жадным, вымогателем и грабителем. Реки в самом северном из земель исконной Мандры княжестве текли совсем не медом. Жителям Медового края, чтобы добыть из земли хлеб да лен, а из леса медведя да лису, приходилось немало потрудиться. Сам Радомир в особо тяжелые годы иногда даже в полюдье не выезжал, берег людей своих.

В Волотовке княжую дружину не пустили в деревню. Сказали, что был здесь княжич Игорь, с месяц назад, на Коляду, собрал дань да поехал в соседнюю станицу, Пламенную. Эта станица была последним обитаемым местом в Медовом краю, дальше начиналась Гниловранская трясина. К полудню станицу княжьи люди увидели станицу. Бревенчатые домики, словно стадо огромных улиток, собрались на холме.

Несмотря на то, что Рабин является самой южной точкой империи мандречен, снег здесь иногда выпадает. Он не держится больше двух-трех дней и умирает под теплым дыханием моря. Но в Черных горах, у подножия которых и приютилась столица, снег появляется в середине октября и лежит иногда до самого лета. И маленькая ложбинка на полпути между Рабином и Лабацем в тот тихий зимний день была занесена снегом так, что из-под него не было видно даже поломанного дерева. Торчал лишь пенек – на четверть, не больше

[6]

, и еще четверть находилась под снегом.

Снег тихо искрился на солнце. Скалы, облитые светом, словно палочка расплавленным сахаром, блестели, словно леденец. Впрочем, восхититься этой красотой могла бы разве что белка, сидевшая на пеньке. Однако она и думала этим заниматься, у нее было занятие поважнее. Все ее мысли были направлены на то, чтобы разгрызть орех, который белка нечаянно нашла в одной из хоронушек, сделанных осенью и благополучно забытой. Сдержанную радость по поводу находки зверушка уже пережила. Белка безуспешно пробовала твердую скорлупу на зуб.

В небе над зверьком засияла желтая звезда. Ее широкие лучи, похожие на лепестки волшебного цветка, дрожали, словно под ветром, хотя в долине не чувствовалось ни дуновения. Белка подняла голову. Мощных вибраций Чи не ощутил только труп, лежавший в долине с осени.

Из звезды вывалилась Глиргвай и приземлилась рядом с пеньком. Она провалилась в снег по колено. Колчан и зачехленный лук так сильно стукнули ее по спине, что эльфке пришлось сделать несколько торопливых шажков вперед, чтобы не упасть. Голова у неожиданной гостьи кружилась, колени противно дрожали, ее подташнивало. Глиргвай приходилось пользоваться телепортом далеко не в первый раз, но впервые ее перебросило на столь большое расстояние. Лайтонд опасался, что мощности старенького портала не хватит на пятерых. Рингрин предложил перебросить сначала самых тяжелых – Лайтонда и Кулумита. Верховный маг Фейре возразил: «Да, но вы с Зигфридом и Глиргвай тогда не сможете телепортироваться. А я всегда что-нибудь придумаю».

Обведя ошарашенным взглядом долину, Глирвай увидела зверька.

Лайтонд парировал удар Рингрина, но не смог увернуться от меча Кулумита. Удар рыжего эльфа пришелся ему на плечо плашмя. Верховный маг Фейре упал на одно колено. Глиргвай дико завопила и прыгнула ему на спину, сбив с ног. Лайтонд ощутил, как еще одно тело, тяжелое и плотное, словно отлитое из бронзы, свалилось на него. Зигфрид тоже решил поучаствовать в схватке.

Они втроем покатились по песку, которым в пансионате Лакгаэра была усыпана площадка для тренировок. Песок был темным, влажным после утреннего дождя. Хотя Лайтонд собирался пробивать дорогу своему отряду через замок Музыкой Смерти, целиком полагаться на магию не стоило – даже если ты являешься самым могущественным магом в мире. Верховный маг Фейре не держал в руках меча уже пятьдесят лет, и считал, что обновить навыки не повредит.

Весь день эльфы провели, увлеченно сражаясь друг с другом, а потом все вместе навалились на Лайтонда. Последними в кашу-малу нырнули Рингрин и Кулумит. Оказавшись на мокром песке, в клубке извивающихся тел, Лайтонд подумал, что его сейчас дружески отмутузят, и решил не сопротивляться. Но Рингрин и Кулумит просто обняли его. Зигфрид и Глиргвай, судя по всему, целовались под шумок. Лайтонд ощутил горячий, смазанный поцелуй и на своей шее. У него комок подкатил к горлу. Тем временем оборотень нашел уязвимое место принца и теперь увлеченно щекотал его под коленом. Лайтонд засмеялся, извиваясь, и попытался выползти из-под тел.

– Хватит, ребята! – крикнул Рингрин, тоже хохоча. – Зиг, перестань!

Первым поднялся Кулумит. Последним, бурча, подчинился оборотень. Лайтонд осмотрел своих товарищей, всех перемазанных в грязи, но довольных и веселых.

Некоторые люди в одежде выглядят совсем не так впечатляюще, как без нее. Черная кожаная куртка совершенно скрадывала очертания тела Радагаста. Палач казался худым, как жердь. Однако и Искандер, и Владислав уже выбились из сил, обрубая эфирные щупальца, что лезли сквозь дверь. А Радагаст не проявляя ни малейших признаков усталости. Он поднимал огромный топор все тем же легким движением, что и пятнадцать минут назад, и опускал его. Отрубленные щупальца валились на пол, превращались в голубоватую слизь и утекали обратно в коридор. Оттуда веяло холодом и смертью.

Под потолком каморки при пыточной мерцал алый магический шар. За спинами людей на повышенных тонах спорили сидхи.

– Ты понимаешь, что они говорят? – спросил Радагаст.

– Нет, – угрюмо ответил Искандер. – Я знаю только, как спросить: «номер твоей части, фамилия, звание», и все такое.

– Все пошло наперекосяк, – сказал палач и отрубил очередную партию щупалец.

Кула готовилась к осаде. Спешно укрепляли восточную стену, телегами свозили туда булыжник. Из порта уходили тяжело груженные фелюги, ладьи и просто лодки – все, кто мог, отсылал из столицы своих женщин, детей и стариков. В бывшем дворце Тайнеридов, впервые после визита Черного Пламени в Кулу, после которого старейший княжеский род Мандры прекратил свое существование, поставили гарнизон. Гарнизон представлял собой батальон Морских Котиков, в мирное время охранявших порт. Командовал ими чудом спасшийся из уже захваченного сюрками Рабина бывший начальник императорских гвардейцев. Это внушало некоторые надежды. По правде сказать, Искандер Гургенид, покрывший себя славой во время последней военной кампании, был единственной надеждой горожан. В подвалах дворца великих князей были обнаружены огромные котлы для смолы и масла, которые пришлось доставлять на внешние стены по Нудаю на плотах – так велики они были.

Капище Всех Богов было единственным местом в охваченной лихорадкой столице, где никто не суетился и не спешил. Маги Радагаста и Парваты были готовы выступить. Ученики старших ступеней обучения повторяли заклинания в предвкушении битвы, когда их удастся применить на деле. Остальные завидовали. Юным послушникам мирного Авсеня или Ярило было категорически запрещено участвовать в боях – именно поэтому многие матери и отправляли своих сыновей на учебу в Капище Всех Богов. Волхвы Ящера стали еще более сонными и рассеянными, чем всегда. Как будто не им предстояло расчищать завалы трупов на улицах. А в самом крайнем случае – повторить то заклятье, что навеки скрыло Китеж от раздосадованного противника.

Волхвы же Ладо сейчас были никому не нужны. Война не время для создания семьи. И старый Ядрун очень удивился, когда в его келью пришел посыльный с запиской от главного волхва Ящера. Дренадан вернулся из своего логова на болотах за день до того, как заговорщики прикончили Черное Пламя. Старый упырь словно почуял что-то.

Прочитав записку, Ядрун улыбнулся.

– Передай Дренадану, что я согласен, – сказал главный волхв Ладо. – Пусть… – он сверился с запиской. – Зигфрид и Глир.. гм… Глива… Вообще, мне кажется, этой девушке очень пошло бы имя Пелагея!