Казалось, что в этой части джунглей никогда не ступала нога человека. Но охотник Бходжи был чересчур опытен, чтобы поддаться самообману. Держа оружие наготове, он скользил, как тень, среди огромных деревьев, перевитых лианами. Бходжи знал, что в любой момент может столкнуться с охотниками племени кирата, которые страшнее тигра-людоеда и для которых его голова будет не менее ценным трофеем, нежели большая четырехрогая антилопа.

Вообще-то охотника звали не просто Бходжи, а Бходжи-Рожденный-Красной-Луной-Который-Всегда-Приносит-Добычу. Он был молод, и его полное имя считалось совсем коротким, в отличие, например, от имен старейшин племени или жрецов. Но имя каждого соплеменника содержало слово «бходжи», потому что так называлось племя, к которому принадлежал охотник.

Наконец звериная тропа, по которой пробирался Бходжи, начала подниматься вверх и джунгли как бы расступились. Здесь и деревья были пониже, и росли они не так густо, а лианы стали совсем тонкими и свисали с деревьев не прочными канатами, а нечастой бахромой. Когда появились заросли кимшука

[1]

обсыпанные большими красными цветами, охотник облегченно вздохнул — это было то место, куда он стремился. Бходжи знал, что зверь, за которым он охотится, обожает цветы этого дерева. Чтобы не уходить далеко от «пастбища», обычно очень осторожный зверь даже устраивает на время цветения кимшука свои лежки в его зарослях.

Теперь Бходжи стал похож на охотничьего пса. Он не только прислушивался к каждому подозрительному шороху, не только замечал своими острыми, глубоко посаженными глазами малейшие изменения в окружающей обстановке, но еще и начал принюхиваться, глубоко втягивая в легкие напоенный весенними ароматами воздух джунглей.

Обоняние Бходжи и впрямь мало отличалось от звериного. Все его предки из джати

[2]

, к которой он относился, были нишада — охотниками, добытчиками. За долгие века жизни среди девственной природы все их органы чувств обострились до предела. Поэтому нос Бходжи был первоклассным газоанализатором, способным не только улавливать огромное количество даже самых слабых запахов, но и классифицировать их.

Сэр Уильям Сесил, государственный секретарь и основатель тайной службы королевы Англии Елизаветы I, был сильно озабочен. Его подняли с постели среди ночи, и теперь он, не выспавшийся, а от того злой, как тысяча чертей, трясся в скрипучей карете по скверным лондонским улицам, проклиная и паршивую сырую погоду, и свою служебную должность при дворе, и саму королеву-девственницу, которая, на удивление тех, кто привел Елизавету к власти, оказалась весьма деятельной и беспокойной.

То ли дело ее отец, король Генрих VIII… Сэр Уильям Сесил ностальгически вздохнул, вспомнив прежние времена. Король-сибарит и сам грешил напропалую, и на проделки своих придворных, в отличие от Елизаветы с ее пуританскими наклонностями, смотрел сквозь пальцы. А уж как обстоятельно он разбирался со своими недругами…

«К дьяволу воспоминания!» — мысленно воскликнул глава английской тайной службы. Действительно, предаваться воспоминаниям и впрямь было недосуг. Зачем он понадобился королеве в такое позднее время?! Сэр Сесил машинально погладил пухлую кожаную сумку, лежавшую на сиденье, — на всякий случай он захватил все самые важные и безотлагательные дела, которые могли интересовать королеву.

И тем не менее на душе у него было очень неспокойно. Похоже, случилось что-то из ряда вон выходящее. А он, глава королевской тайной службы, ничего об этом не знает!

Если это так, то ему ничего иного не останется, как немедленно уйти в отставку. Тем более что заменить его есть кем. Френсис Уолсингем — достойный кандидат. Несомненно, королева поддержит его кандидатуру, хотя бы потому, что Уолсингем — ее дальний родственник. Уолсингем находился в родстве (впрочем, весьма отдаленном) с Марией Болейн, старшей сестрой матери королевы, Анны Болейн. Королева благоволила к Уолсингему и даже прозвала его Мавром — талантливый юрист (он изучал право сначала в Кембридже, затем в Падуанском университете) был очень смуглым и черноволосым.