— Тань, ну? Он из машины вылазит уже!

— Иду! Щас я!

— Да че там делать-то столько? Тебя в унитаз засосало, что ли-то?

— Хамло.

Татьяна наконец отперла. Ресницы у нее были как опахала в руках султановых рабынь, губы — цвета батальонного кумача, развернутого перед решающим боем, в глазах такой блеск, как у чахоточной барышни на запрещенном докторами балу. Волосы вились, приученные бигуди; локон спадал на глаз. Такая вот почти прическа у нее в загсе была пятнадцать лет назад. Груди белые она выложила в десертные чаши вондербра, талию оковала, бедра накрыла синим ночным шелком.