In memoriam F. F. B.

Гойтисоло Хуан

Хуан Гойтисоло

In memoriam F. F. B.

[1]

Есть события, которых ожидаешь так долго, что, наступив наконец, они теряют всякое подобие реальности. В течение многих лет — со времени поступления в университет — ожидал я, как и миллионы моих соотечественников, этот день, День с большой буквы, что, как рождение Иисуса для христиан, должен был разделить мою жизнь, нашу жизнь надвое: на До и После, Чистилище и Рай, Деградацию и Возрождение.

Я не слишком злопамятный человек. Искренне думаю, что среди моих недостатков и отрицательных черт характера ненависть не значится. На протяжении своих дней я всегда старался, чтобы моральные или идейные конфликты, вызываемые любым моим участием в испанской культурной жизни, не приводили к личной вражде, а если это и происходило — в тех редких случаях, что имели место, — прощение неизменно оказывалось сильнее мстительности.

Чем же объяснить тогда мою упорную ненависть к

нему?

Ни разу не покинуло меня это чувство во время его затянувшейся, неправдоподобной агонии последних недель, пока над ним, словно во искупление историко-моральной несправедливости, позволяющей ему умирать в постели от старости, творила свой жестокий суд медицина; ни единого проблеска жалости не рождал во мне перечень — сам по себе чудовищный — все новых и все более тяжелых недугов, что день за днем оглашали медицинские бюллетени, составляемые группой врачей, растущей, казалось, прямо пропорционально количеству его болезней.

Я не собираюсь описывать здесь ни кровавую историю захвата власти, ни репрессивные методы, с помощью которых он удерживал ее в течение тридцати девяти лет; не буду напоминать о миллионе павших в гражданской войне, о сотнях тысяч арестованных и расстрелянных в последующие годы, об изгнании еще одного миллиона испанцев, среди которых находились самые выдающиеся представители культуры — от Пикассо до Касальса, от Америко Кастро до Хорхе Гильена, от Бунюэля и до Сернуды. Не собираюсь останавливаться и на парадоксальных — хотя и предсказуемых — последствиях совершенного под его эгидой поворота экономики посредством жесткой военной дисциплины, навязанной рабочему классу, и немыслимого угнетения крестьянства, что привело в шестидесятые годы к превращению страны в современное индустриальное общество — эту пугающую реальность, против которой как раз и боролись многие испанцы из его лагеря, защитники традиционной и застойной Испании, одураченные, таким образом, после смерти или же вынужденные быть прижизненными свидетелями торжества экономических ценностей, что ни протестантская Реформация, ни Век просвещения, ни индустриальная революция не смогли утвердить на нашей земле. Преобразованиям несть числа: ежегодное мирное нашествие тридцати миллионов туристов; массовая эмиграция рабочей силы в страны Европейского экономического сообщества; рост иностранных, главным образом американских, капиталовложений; форсированные темпы индустриализации; разрушение простейших производственных отношений в аграрном секторе… Образовав непрестанно углубляющуюся трещину между структурой полного жизни динамического общества и анахронической политической надстройкой, эта коренная, тотальная ломка тайно подтачивала основы режима — такой была оборотная сторона его обманчивого. Показного триумфа. Палач и в то же время невольный создатель современной Испании,