Он проснулся от неясной тревоги.

Полежал, не открывая глаз, прислушиваясь к своим ощущениям. Привычным усилием воли вызвал отсчет времени: два часа ночи с минутами. Что случилось? Почему сторож организма разбудил его мягкой кошачьей лапой, а не трахнул по черепу с криком: вставай, самурай, за тобой пришли?! Что означает этот «несанкционированный» ночной подъем?..

Что-то тихо прошелестело в воздухе – словно пролетел сюрикэн.

Такэда приоткрыл веки, готовый увидеть призраков или гостей во плоти и крови, но в спальне никого не было. Только на тумбочке моргала зеленым и желтым искорка света, отсчитывая секунды, как таймер.

Искорка света…

С высоты королевского холма – Рувы, где некогда жили правители Мадагаскара, открывался великолепный вид на раскинувшийся внизу Антананариву. В самом центре малагасийской столицы, занимающей плоскую низину, располагалось священное озеро Ануси с удивительного – сиреневого цвета водой, отражавшей краски цветущих вокруг раскидистых джакаранд. Посреди озера возносился в ослепительно голубое небо обелиск малагасийцам, погибшим в двух мировых войнах. За озером начинались жилые кварталы, блестевшие стеклом и серибристым металлом крыш, и ажурные скелеты строящихся небоскребов. Вокруг озера, насколько хватало глаз, по склонам красных холмов и среди выходов черных базальтов теснились кварталы старого Антананариву, в которые вливались неестественно яркие изумрудно-зеленые островки рисовых полей.

В отличие от большинства африканских столиц Антананариву, или Тана, как называли город сами аборигены, избежал космополитического влияния колониальной архитектуры и сохранил свое национальное обаяние и колорит. Его петлявшие по пригоркам улицы были застроены разноцветными каменными домами, узкими, но высокими, похожими больше на своеобразные скворечники. Чтобы летом уберечься от африканской жары, а зимой – от антарктических ветров, окна в них специально делают узкими, как щели. А чтобы скатывающиеся с холмов после частых тропических ливней потоки не снесли дом, его ставят на очень высокий фундамент. Попасть в некоторые из таких домов, построенные еще в позапрошлом веке, можно только по приставной лестнице, убираемой на ночь.

По данным группы целенаведения, бывший чеченский полевой командир Шамиль Басхадов по прозвищу Сатана, лично казнивший около двухсот бойцов и командиров Российской армии и мирных жителей, после бегства из Чечни укрылся на Мадагаскаре и проживал именно в таком «скворечнике» на улице Индепенданс недалеко от древней площади Аналакели. Дом этот с высоты Рувы виден не был, но Ростислав Степанович Светлов (кличка Росс), капитан десантно-диверсионной группы «Возмездие» Главного разведуправления Министерства обороны России, в совершенстве владевший четырьмя языками (кроме малагасийского, хотя это и не являлось помехой для выполнения задания, так как на Мадагаскаре были в ходу и английский, и немецкий языки), уже знал месторасположение объекта и теперь готовился изучать подходы к нему.

Группа «Возмездие», тайная сестра знаменитого «Вымпела», о существовании которой знали только высшие должностные лица страны и командования ГРУ и Минобороны, появилась на Мадагаскаре в середине августа. Целью группы было уничтожение Басхадова, отличавшегося особой жестокостью по отношению к военнопленным и заложникам, и сомнений в целесообразности высадки «десанта возмездия» на экзотический Мадагаскар ни у командира, ни у рядовых бойцов группы не было. Правда, рядовыми членов ДДГ «Возмездие» назвать было трудно. Все они были офицерами, знали по нескольку иностранных языков, владели рукопашным боем, всеми видами оружия, водили все виды наземного транспорта, могли пилотировать вертолеты и самолеты. Кроме того, все они умели работать с компьютерами, что подчас оказывало неоценимую помощь при проведении тех или иных спецопераций за рубежом.

Капитану Светлову исполнилось двадцать восемь лет. Родился он 21 января 1974 года в Калуге, закончил школу, затем Рязанскую десантную академию, экстерном – Институт иностранных языков и после службы в ВДВ остался в армии. В десантно-диверсионную группу «Возмездие» его пригласили после «командировки» в Чечню в двухтысячном году, с тех пор он служил в этом подразделении, проявив себя с самой лучшей стороны. В одиннадцати специальных операциях по захвату и уничтожению террористов и убийц Светлов не допустил ни одного промаха и считался одним из самых «крутых» перехватчиков класса «рэкс»

Его оперативный опыт оказался невостребованным.

Несмотря на поддержку майора, впоследствии также ушедшего в отставку в звании полковника, Светлова в армии не оставили даже в качестве инструктора по выживанию в экстремальных условиях. Впрочем, Ростислав сам не хотел служить в этом качестве, считая, что инвалиду в спецназе делать нечего. Спустя год после возвращения с Мадагаскара он устроился охранником в одной из коммерческих фирм Калуги, но проработал в фирме всего два года и уволился, когда от сердечного приступа внезапно умерла мама. После нее остался дом в деревне Илейкино Старицкого района Калужской губернии, и Ростислав переехал на родину, где у него еще оставались две тетки по маминой линии – Анна Ивановна и Прасковья Филипповна.

Несколько лет он пытался фермерствовать, выращивая картошку, фасоль, лук, продавал овощи на рынке, но конкуренции настоящих фермеров не выдержал и в конце концов устроился сторожем в колхозе «Новый путь», что позволяло ему сводить концы с концами, не вкалывая с утра до ночи на приусадебном участке. Сторожам, конечно, платили мало, однако Ростислав получал военную пенсию по инвалидности, и ему хватало.

Жил он один. Женщины, готовые принять его в семью, находились, но Светлов, во-первых, не хотел, чтобы его принимали из сострадания, будучи твердо уверенным, что жениться надо по любви, а во-вторых, исповедовал принцип: не создавай себе чужих проблем.

К тридцати восьми годам он отрастил бороду, усы, длинные волосы до плеч, в которых серебрилась седина, и теперь смахивал на священника без рясы. Он стал горбиться, все еще стеснялся хромоты и на людях показываться не любил. В последние годы пристрастился к чтению эзотерической литературы и раз в месяц ехал либо в Калугу, либо в Москву, чтобы покопаться в книжных развалах и приобрести очередную партию брошюр и философских трудов знаменитых и вовсе неизвестных исследователей русской истории.

В воскресенье он поехал в Калугу на книжный рынок.

Конечно, этот рынок, занимавший часть центрального городского рынка недалеко от вокзала, не шел в сравнение с московским, располагавшимся в Олимпийском дворце спорта у метро «Проспект Мира», однако и здесь можно было купить новинки издательств, специализирующихся на эзотерической и научной литературе, и покопаться в развалах старых книг советского периода.

Пробродив по рынку полтора часа, Ростислав приобрел у какого-то старика бомжеватого вида семитомник Михайла Ломоносова, который давно искал из-за главных трудов ученого – «Риторика» и «Грамматика», а также купил новую книгу Асова о предках русов – гиперборейцах. Довольный, он вышел на площадь Старый Торг, подошел к музыкальному киоску, сунул голову в окошко и попросил продавщицу подыскать записи старинных романсов. В это время кто-то бесцеремонно оттолкнул его от окна, так что Светлов едва не стукнулся щекой о раму.

– Отойди, старый.

Ростислав с удивлением глянул на бритоголового бугая с мясистым складчатым затылком, заросшего многодневной щетиной, в грязных джинсах, обтягивающих толстые ляжки, и в майке. Бугай сунул голову в окно киоска, не обращая на него никакого внимания, будто Ростислава не существовало.

Ростислав не предполагал, что может так увлечься чужой проблемой, взвалив ее на свои плечи как веление долга. Конечно, по ходу дела у него возникали вопросы, однако, поверив своим новым товарищам, он не стеснялся выражать свое недоумение по тому или иному поводу и получал ясные и точные ответы, уже почти не удивляясь их необычности. Так, например, возник вопрос о школе.

Август заканчивался, приближалось первое сентября, время занятий, но ни сам Будимир, ни его отец, ни наставник не вспоминали об этом, будто парень вовсе не собирался учиться.

– Ему же в школу надо, – кивнул на мальчика Ростислав, уезжая из деревни с чувством легкой эйфории.

– Поход по хронам Веера не займет много времени, – сказал Такэда. – Относительно течения нашего времени, естественно. В каждом «пузырьке»-метавселенной время течет «под углом» к нашему, поэтому мы вполне можем успеть вернуться к началу учебного года. Другое дело – поиск входа в сеть хроноскважин, тут уж мы зависим только от земных законов и нашей расторопности.

Уезжали из Илейкина во вторник, 28 августа. Не верилось, что все это происходит наяву, тем не менее Ростислав держался так же невозмутимо, как и его спутники, и даже мысли не допускал, что может домой уже и не вернуться. Во всяком случае, собирался он основательно, по-хозяйски прибрал в доме и, запирая двери на замки, подумал, что за несколько дней ничего с хозяйством не случится. Правда, интуиция робко подсказывала, что поход продлится намного дольше, однако Ростислав не прислушивался к голосу второго «я», полагая, что контролирует ситуацию и всегда может отказаться от продолжения похода.

Ростиславу не впервой было проводить в дороге по нескольку суток кряду, хотя последние десять лет он редко покидал родную деревню надолго. События последних дней несколько утомили его, и он с беспокойством следил за своим подопечным, едва ли готовым к таким нагрузкам. Однако, к его удивлению, Будимир держался молодцом, особых забот не требовал, а если уставал – старался этого не показывать и слушался взрослых беспрекословно.

Уже к вечеру следующего дня компания из четырех мужчин и одного ребенка добралась до Томска, где и заночевала в гостинице «Спутник» на улице Белинского, в трех комнатах.

Летели все вместе, без разделения команды на «авангард» и «арьергард». Такэда заикнулся было об опасности быть вычисленными контролерами СС, но Вуккуб отмахнулся, утверждая, что пока он с ними, беспокоиться о слежке не стоит. Улучив момент, Ростислав вполголоса поинтересовался у Сухова, что означает это заявление, и Никита коротко ответил:

– Он способен создавать вокруг себя «зону непрогляда».

Объяснять, что это означает в свою очередь, Сухов не стал, но Ростислав и так понял, что имелось в виду.

Ростислав проснулся, как только забрезжил рассвет. Полежал, прислушиваясь к звукам, долетавшим в избу из леса, посмотрел на свернувшегося калачиком Будимира. Тот спал спокойно, неслышно, как бы и не дышал вовсе, и уже одно это говорило об отсутствии опасности по крайней мере в пределах ближайших лесных пространств. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить юного мага, Светлов поднялся и вышел из развалюхи, где они провели ночь, наружу.

Их бегство по «лестнице», связывающей миры-хроны Шаданакара, закончилось в точно такой же избе, в какой жила и баба Домна, разве что эта была поменьше и похлипче, да и в землю вросла чуть ли не на треть. Едва ли она могла служить коконом темпорала, как выразился Вуккуб, однако принять путешественников не отказалась. Хотя встряску они получили при «приземлении» такую, что долго не могли прийти в себя. По-видимому, хроноскважина, соединившая избу бабы Домны на Земле и мир Хаббарда, почти «заросла» либо «одряхлела» и уже не могла функционировать с прежней эффективностью и качеством.

Прибыли беглецы сюда вечером. Осмотрели избу, состоящую из двух комнат, заполненных кучами ветоши, каких-то лохмотьев и пыли, затем побродили в окрестностях избы, поражаясь размерам деревьев, подступивших прямо к стенам избы, и вынуждены были вернуться в древнее строение с оплывшей крышей и неровной дырой входа, похожей на разинутый в крике рот. Теперь утром стоило оглядеться вокруг посерьезней. Это был другой мир, полный неведомых ловушек и опасностей.

Великаньи деревья, вплотную обступившие древнюю избу, оказались соснами, практически не отличавшимися от земных аналогов. Ростислав обнаружил под ними шишки величиной с голову человека и подумал, что, если такая свалится сверху, мало не покажется.

Зато остальные деревья и кустарники, хотя и напоминали земные березу, клен, дуб, лещину и можжевельник, все же имели ряд отличий, подчеркивая свое неземное происхождение.

Дорога еще вполне годилась для того, чтобы по ней не только ходили пешком, но и ездили. Покрытая сизо-синим материалом, похожим на растрескавшийся асфальт, она шла точно на север, никуда не сворачивая, и через два часа вывела путешественников к необычному объекту, похожему на взорванный изнутри и застывший при взрыве холм, поросший густой красной травой. Высота «холма-взрыва» достигала не менее сотни метров, и тянулся он на полкилометра, перегородив дорогу. По-видимому, это и был ядерный центр, о котором говорил Праселк. Кто его взорвал и почему он застыл в таком положении, можно было только догадываться.

От урочища повернули на восток и долго шли по красивой роще со светлокорыми деревьями, слегка напоминавшими березы, но с узкими и длинными, а главное – жгучими, как крапива, листьями. В роще было полно грибов, так что сердце заядлого грибника, которым был Ростислав, заставило его замедлить шаг. Однако, понимая, что в чужих лесах опасно собирать незнакомые грибы, даже похожие на земные, он с сожалением заставил себя обойти грибные заросли.

Добрались до болота, повернули к появившимся холмам. Здесь им повстречалась любопытная птица, похожая на сороку, только молчаливая, и начала преследовать путешественников, то появляясь, то исчезая за деревьями. Ростислав отметил, что это была первая увиденная ими птица, да и вообще живое существо, не считая Праселка. Леса в этих местах стояли дикие, угрюмые и пустые.

Вскоре лес отступил, как бы съежился, ушел в землю, выродился в кустарник и траву. Холмы торчали из этой густой непроходимой чащи, как длинные голые горбы и гряды, тянувшиеся на многие километры. По ним действительно передвигаться было легче, чем по ложбинам, и путешественники старались выбирать вершины гряд, пока это было возможно.

Дошли до глубокой и узкой долины, действительно напоминавшей ущелье. Праселк не зря назвал его Карачаровским, так как трава и кустарник, заполонившие долину, были темно-коричневого, фиолетового и черного цвета. С вершины холма она просматривалась хорошо, и Будимир первым обратил внимание на две скалы в центре долины, похожие на столбы, соединенные вверху подобием перекладины.

Судя по отсутствию следов на тротуарах и улицах, покрытых слоем пыли, в котором гости тонули по щиколотку, город давно никто не посещал. Ни люди (хаббардианцы), ни звери. Уже один этот факт говорил о многом, и путешественники двигались медленно и осторожно, держась подальше от уцелевших зданий и обходя рухнувшие. Атмосфера давней беды, давящая, глухая, мрачная, атмосфера безнадежности и страха окутала их, как только они вошли в город. И чем дальше земляне продвигались к центру Иокфеила, тем сильнее ощущали давление на психику.

Архитектура зданий хаббардианского города значительно отличалась от земной. Почти все они представляли собой трехкупольные башни на ходулях – опять-таки на трех, в основном – трехсторонние призмы, и очень редко – четырехугольные или круглые в сечении. Окон они с виду не имели вовсе. Материал зданий напоминал зеркальное стекло или полированный металл, хотя по рухнувшим строениям было видно, что сложены они из кирпичей серого цвета. Возможно, это была разновидность бетона, а зеркальный слой наносился снаружи на стены уже после возведения зданий.

Изредка встречались и трехосные строения, живо напоминавшие о трехликой сущности хаббардианцев.

Затем уцелевшие сооружения города стали встречаться реже, появилась полностью разрушенная зона с горами обломков, песка и пыли. Давление на мозг еще больше усилилось. Начали мерещиться появляющиеся и пропадающие призрачные фигуры, заставляя Ростислава браться за рукоять пистолета. Уловив сочувствующий взгляд мальчика, он криво улыбнулся:

– Неуютно тут, тебе не кажется?

Волна холода на сей раз была не столь агрессивной, как в прошлый. Показалось – они окунулись в морозный воздух русской зимы. По глазам ударила вспышка неяркого света, заставив путешественников зажмуриться, голова сжалась в точку, чтобы тут же вырасти в объеме, как воздушный шар. Дыхание прервалось. Однако эти неуютные ощущения быстро прошли, стало теплее, земляне сделали еще шаг и открыли глаза.

Вокруг расстилался удивительный ландшафт, напоминающий город: свечеобразные, витые, изъеденные крупными порами, слоистые скалы образовывали живописные «кварталы», окруженные россыпями камней, шарами колючек и зарослями кактусов, похожих на огромных шипастых осьминогов. «Город» с одной стороны упирался в горную гряду, а с трех других был окружен каменистой пустыней с редкими песчаными холмами и одинокими скалами.

Небо в этом мире имело густо-синий цвет, а солнце было вполне земным, разве что чуть менее ярким, и рядом с ним виднелась крупная голубая звезда. Воздух казался сухим и скрипучим, как песок, но дышалось легко, несмотря на незнакомые запахи. Сила тяжести здесь была чуть меньше земной, что вызывало чувство особой легкости.

Ростислав оглянулся, однако ничего похожего на Чертовы Ворота, такие, как на Хаббарде, не увидел. Рядом торчала башня скалы с плоской вершиной, усеянная метрового размера кавернами, да в двух шагах возвышался «осьминожий» саксаул.

– Странно, – сказал он вполголоса. – Не вижу никаких ворот. Что это значит?