Она подумала, что ей тоже перестало нравиться ее имя. Какое-то оно нарочито вычурное и киношное. Словно родители специально выбрали для нее такое, чтобы спустя тридцать лет хорошенько ударить за то, что она зовется Анной. Анюта машинально вытерла кровь с разбитой губы и, еще не ощущая боли, кинулась на огромную толстую бабищу, которую все здесь именовали Ржаной. Наталья Ржаная, крупная щербатая женщина неопределенного возраста, находилась в камере уже около года и, хотя в СИЗО обычно дольше не задерживаются, считалась здесь едва ли не смотрящей. Аня нелепо махала руками, пытаясь попасть по мясистому, красному, а главное улыбающемуся лицу Ржаной, и, конечно, промахнулась. Ржаная, даже особо не напрягаясь, отработанным ударом заехала Анне в живот, и та задохнулась от боли. Ощущения были довольно странными, Аня словно видела себя со стороны. Вот она заходит в камеру и первая со всеми здоровается. Вот спрашивает, где здесь свободное место. Ее спрашивают, как ее имя, и Аня спокойно отвечает: «Анна». И именно после этого ее начинают бить, словно она произнесла какое-то запретное слово, какой-то пароль, который развязал обитателям камеры руки.

Анна согнулась пополам, а затем упала на колени, судорожно хватая ртом воздух. Она старалась не плакать, так как хорошо помнила из советов, которые читала в Интернете, что в тюрьме нельзя плакать. Иначе тебя посчитают слабой и будут бить на потеху всем каждый день. Когда Аня читала эти советы, она находилась в другой жизни, в параллельном мире и даже в страшном сне не могла предположить, что когда-нибудь они ей пригодятся. Зато сейчас, стараясь скрыть бежащие по щекам слезы, Анюта опустила голову и зло тряхнула головой. От резкого движения и пульсирующей боли в животе камера поплыла перед глазами, и девушка едва не упала на холодный пол. Колоссальным усилием воли она заставила себя подняться на ноги и, не замечая крови, которая струилась у нее по подбородку из рассеченной губы, произнести:

— Я спрашиваю, где здесь свободная кровать?

Ржаная удовлетворенно оскалилась, и Аня увидела, что у женщины нет переднего зуба. Наталья, к ужасу Анюты, улыбнулась и махнула рукой куда-то в сторону окна:

— Вот там, но Анной мы тебя звать не будем. Ты у нас будешь Плешивая. — И Наталья громко рассмеялась.

Аня, конечно, понимала, что лучше бы Екатерина сегодня не смогла прийти на ее день рождения, но, с другой стороны, как об этом сказать ближайшей подруге?

— Антоша, — обратилась Анна к мужу, — ты куда вино дел?

— Половина в холодильнике, остальное на балконе, — отозвался мужчина, доставая из кастрюльки вареные яйца. — Аня, их сначала чистить или сначала в холодную воду?

— Господи, — она поморщилась, — десять лет с тобой живем, все запомнить не можешь! Сначала в холодную воду, а потом чистить. И смотри не нарезай слишком крупно, на Новый год салат есть было невозможно, кусками покидал.

— Ладно, не ворчи. — Антон улыбнулся. — Ты ногти хотела накрасить к приходу гостей, успеваешь?

Анна проснулась от того, что кто-то пинал дверь в квартиру ногами. Трель дверного звонка разносилась по квартире уже несколько минут, но Анюта никак не могла выскользнуть из больного, давящего состояния, которое теперь у нее называлось сном. Лакрицина, по привычке пошлепав рукой рядом и не обнаружив на второй половинке кровати мужа, наконец-то проснулась. Грохот из прихожей доносился просто страшенный, казалось, что кто-то пытается выломать дверь. Анна бегло взглянула на часы — половина пятого утра, значит, ей удалось подремать не более часа, за окном еще было темно, но небо уже серело в предвкушении приближающегося рассвета.

— Кто это? — в спальню заглянул растрепанный и помятый Антон.

— Откуда я знаю? — Анна вспомнила, что на балконе лежит труп, и сердце у нее ушло в пятки. А тем временем дверь продолжали пинать с утроенной силой.

Лакрицина подошла к Антону:

— Ничего не говори, пока тебя не спросят! Пошли! — Она толкнула мужа в коридор, и ее ноги тотчас ступили в ледяную воду. Воды было очень много, она с громким журчанием вытекала из ванной комнаты и быстро заливала всю квартиру.

Вернувшись домой из аэропорта и вдоволь наревевшись, Анна впервые обратила внимание на странный запах, словно гниют фрукты где-то у соседей на кухне. Запах был слабый, но жутко противный, и, опухшая от слез, она вышла на балкон, чтобы посмотреть, от кого из соседей так воняет. Но стоило ей открыть дверь на лоджию, как сразу стало ясно, в чем дело: это гастарбайтер, труп, который она сначала не захотела отдавать полиции, а потом не смогла спрятать. Конечно, сейчас Анне стало понятно, что Антон был прав: вся ее дурацкая затея с захоронением тела подошла бы для детективного романчика, но была совершенно непригодна для реальной жизни. Однако Анна в тот момент и думать ни о чем не могла, кроме как о поездке в Париж, и это сбило ее с правильного пути. Что теперь делать с разлагающимся на балконе трупом, Анна не представляла. У нее даже промелькнула мысль позвонить в полицию и во всем признаться, лишь бы этот ужас закончился, но потом Лакрицина поняла, что если она позвонит в полицию, то все только начнется. Совершенно понятно, что после всего, что они с Антоном сделали для сокрытия улик, из потерпевших они станут обвиняемыми. Лакрицина с шумом захлопнула дверь на лоджию и открыла ноутбук, надо было срочно сделать интернет-заказ на морозильный ларь и его доставку до дома. Анна была готова заплатить любые деньги, лишь бы скорее спрятать тело.

— Когда у меня снова появится машина, — рассуждала Анна, — я тотчас увезу его на дачу. А пока пусть полежит на балконе.

Лакрицина оплатила интернет-заказ банковской картой и легла на кровать. Так же сильно болела голова, тошнота не оставляла ее ни на минуту, но показаться врачу Анна почему-то боялась. Хотя как разбитую голову и вероятное сотрясение мозга можно связать с убийством дворника, Анна не знала, но все равно боялась. Лакрицина решила, что если она не умерла от удара по голове до сих пор, то вряд ли сделает это в ближайшее время, а тошноту и потерпеть можно. Она дотянулась до телефона и позвонила родителям, трубку взяла мама. И, едва услышав ее голос, Анна не смогла сдержать слез и разревелась в голос, чем, конечно, страшно перепугала Тамару Андреевну.

— Анечка! Ты почему не в Париже? Что случилось? — Мама ужасно разволновалась.

— Ой, мама, здесь такое творится! — Лакрицина размазывала слезы по лицу. — Антон меня бросил в беде, по телефону не могу сказать, что случилось.

— Ты не поверишь, — Анна сделала глоток эспрессо, — но нам до сих пор так никто и не позвонил — ни из Следственного комитета, ни предполагаемые похитители, ни полиция. Они словно в воздухе растворились.

— Может, они в Черногорию вернулись? — Екатерина поглощала десерт с удручающей скоростью. Со дня рождения Анны прошел почти месяц, и за это время Афанасьева умудрилась поправиться еще килограммов на пять минимум.

— Нет, не вернулись. — Лакрицина поправила белокурые локоны, ранка на голове наконец-то зажила, и теперь Анна могла появиться на людях без головного убора. — Делали запрос, дома их тоже нет. Квартира закрыта, соседи говорят — никто не появлялся…

— Я не знаю тогда. — Екатерина подняла руку и позвала официанта: — Еще десерт, пожалуйста.

— Ты зачем столько ешь? — не утерпела Аня. — Тебя же развозит просто на глазах!

Аня с огромным трудом разлепила глаза, каждое веко было словно придавлено горстью мокрого песка, такая же тяжесть и резь.

— Она очнулась! Анечка, ты меня слышишь?

Анна с трудом повернула голову на знакомый голос и увидела перед собой бледное лицо матери. Тамара Андреевна сильно осунулась, темные круги залегли под глазами, в руках она нервно мяла носовой платок.

— Как она? — над Лакрициной склонился расстроенный отец, у него был измученный и усталый вид. — Аня, ты нас слышишь?

— Слышу, — с трудом произнесла Анна и попыталась улыбнуться. Она никак не могла сообразить, где находится и почему рядом родители, хотя они уже давным-давно живут в Черногории, а она в России. — Вы зачем здесь? — Анна попыталась оглядеться, но комната так быстро завращалась, что у нее закружилась голова, и пришлось срочно закрыть глаза. — Где я? — спросила Анна, так и не открывая глаз.

Лакрицина бродила по фойе, ожидая, пока родители и муж заберут ее документы и вещи из палаты. Сегодня ее наконец-то выписали домой. Анна настолько устала от ежедневных обследований, что рвалась из больницы со страшной силой. За ту неделю, как она пришла в себя, с ней больше никаких странных происшествий не случилось. Анна довольно быстро шла на поправку, все анализы были неплохие, снов она не видела и отдыхала хорошо, поэтому никаких противопоказаний для ее выписки домой у врачей не было.

Заведующий психиатрическим отделением больницы, седовласый Владимир Олегович, навещал Анну в палате чаще других специалистов. Он вел с ней долгие разговоры, Лакрицина проходила какие-то специальные тесты, и один раз ей даже сделали МРТ головного мозга. Все показатели, как сказал Владимир Олегович, были прекрасными, но на всякий случай он оставил ей номер своего сотового телефона.

— Это на случай, если вы опять вспомните то, чего никогда не было! — Проницательный заведующий понял, что именно беспокоило Анну больше всего, хотя она ему об этом не говорила. — Мой прием стоит 5000 рублей за час, но я думаю, что до этого дело не дойдет, у вас все в порядке.

Анна лишь усмехнулась про себя. Пять тысяч в час — неплохие деньги, хотя у ее семьи никогда не было проблем с финансами, тем более если разговор шел о здоровье. Когда Тамаре Андреевне поставили диагноз «диабет», отец нашел самых дорогих врачей и положил жену в лучшую клинику. И ее быстро поставили на ноги. Сейчас о диабете Тамара Андреевна вспоминает, лишь когда делает раз в неделю тест на сахар у себя дома. Поэтому Аня взяла телефон Владимира Олеговича и решила, что если он ей действительно понадобится, то на своем здоровье она точно экономить не станет.

Анна посмотрела на часы — что-то родители задерживаются, да и Антон куда-то пропал, она ждет их в фойе больницы уже больше получаса. Лакрицина подошла к большому зеркалу, закрепленному на стене, и поправила волосы. Теперь, когда она их помыла и уложила феном, да еще с макияжем на лице, Анна была вполне довольна своим отражением. Да и фигура у нее теперь как у самой настоящей манекенщицы — за время болезни, если кому можно назвать болезнью, Аня похудела килограммов на семь. Катерина, когда навещала подругу в больнице, теперь смотрелась на ее фоне как огромный африканский слон. Конечно, Лакрицина не упустила шанс и спросила Катю, все ли было нормально у нее на дне рождения, на что подруга, не задумываясь, ответила, что все было хорошо, пока Аня не сползла на пол в кухне. Ни о каком скандале Катерина, естественно, ничего не знала, и Аня оставила эту тему. Какой смысл переживать из-за того, чего никогда не было? Тем более что Владимир Олегович сказал, что с ней точно все в порядке, а если это говорит практикующий психиатр, то надо верить.

Рано утром Анна позвонила Владимиру Олеговичу и договорилась о встрече. Пока Антон помогал родителям собрать вещи и отвозил их в аэропорт, Лакрицина вызвала такси и добралась до больницы.

Владимир Олегович принял ее в своем кабинете. Он внимательно посмотрел на Анну, а затем пригласил ее сесть в кресло.

— Итак, что вас беспокоит? Вроде бы вчера вы уехали от нас в прекрасном самочувствии и хорошем расположении духа? — Седой заведующий скрестил руки на груди, прохаживаясь взад-вперед по кабинету. — Снова беспокоили воспоминания о том, чего не было?

Анна тяжело вздохнула. Придется ему хоть что-то рассказать, но, конечно, не всю правду.

— Владимир Олегович, — она собралась с мыслями и начала довольно бодро, — я никак не могу понять, вернее, различить, что из моих воспоминаний действительно было, а что привиделось во время комы. Меня это страшно пугает, и я не знаю, как жить дальше.

Следующие две недели выдались относительно спокойными. После того приступа, а Анна начала называть свои жуткие воспоминания именно приступами, больше ничего «эдакого» не произошло. Лакрицина начала спать и даже высыпаться, снов она больше не видела, и это обстоятельство ее несказанно радовало. Отношения с Антоном тоже стали налаживаться, по крайней мере, ее уже не тошнило при виде мужа. Хотя до секса они так и не добрались. Лакрицина самостоятельно увеличила дозу препарата, который прописал ей Владимир Олегович, и, похоже, дело пошло на поправку.

К тому же Анна недавно вышла на работу, и на переживания у нее совсем не осталось времени. Днем Лакрицина была полностью погружена в офисную жизнь с ее цейтнотами, сплетнями и интригами, вечером снова начала посещать тренажерный зал, и еще они с Антоном просматривали объявления о продаже квартиры и покупке дома. Анюта подумала и решила, что в тридцать лет уже пора подумать о своем доме, поэтому теперь вместо городской квартиры подбирала себе загородный коттедж.

Сегодня выдался прекрасный день, август уже подходил к концу, и даже появились первые желтые листья. Анна ехала на работу и наслаждалась хорошей песней по радио и чудесным видом, открывающимся за окном автомобиля. Она специально поехала по длинному пути, чтобы застать еще сонный, еще такой сказочно красивый и уже почти осенний городской парк. Лакрицина остановилась на повороте, дальше шла окружная дорога, по которой она быстро доезжала до офиса банка. До начала рабочего дня оставалось еще полчаса, и Анна неожиданно решила немного прогуляться по парку. Она закрыла машину и медленно побрела по велосипедной дорожке, уходящей в самую глубь лесного массива.

Последний месяц был для нее непростым, Анна до сих пор не могла забыть то чувство ужаса и беспомощности, когда только вышла из комы. Настолько страшно ей еще никогда не было, она чувствовала себя маленьким ребенком, который потерялся в темном лесу.

Аня дошла до первой скамейки и присела. Утренний воздух казался удивительно чистым, еще не наполненный смогом проезжающих мимо машин, не отравленный обыкновенной городской жизнью. Где-то над головой надрывалась птица, она то щебетала, то пробовала петь, а порой даже переходила на хулиганский свист, и так это у нее забавно получилось, что Анна даже рассмеялась. Хорошо сидеть в парке, но уже пора было на работу. Лакрицина не хотела опаздывать на виду у всего коллектива, и так после ее триумфального возвращения почти с того света она пользовалась повышенным вниманием коллег. Шеф Сергей держался с ней очень вежливо, но настороженно, словно Анна могла в любой момент рассыпаться на кусочки или раствориться в воздухе. Лакрицина, к своему огромному облегчению, работу не забыла, с должностными обязанностями справлялась отлично, и поэтому нареканий со стороны руководства к ней не было. А вот со своими подчиненными Анна Геннадьевна стала очень строга, но это только пошло на пользу: коллеги перестали болтаться без дела, а занялись работой.

На следующее утро Анна все-таки решила съездить к Владимиру Олеговичу, чтобы обсудить странный эпизод с любовницей шефа. И еще ей снова приснился тот самый сон. Ей снилось, что она находится в какой-то тесной комнате, на окнах решетки и какая-то крупная краснолицая женщина ударила ее в живот. Анна во сне подумала, что она, похоже, в тюрьме, и тотчас проснулась.

Чем больше проходило времени с момента ее выхода из комы, тем чаще она стала ловить себя на неестественных ощущениях, словно что-то уже ранее знакомое пролетало мимо, а она не успевала ухватить саму суть. Эти эмоции было трудно передать словами, но раздражали они Анну страшно, и переживала она по этому поводу, хоть и старалась сохранять спокойствие.

— Владимир Олегович, — Анна снова сидела напротив пожилого психиатра, который смотрел на нее немигающим рыбьим взглядом, — мне вчера коллега рассказала про одну ситуацию, о которой я знала раньше. Ну как знала… — Аня всегда запиналась, когда пыталась максимально точно описать возникающие в подобных случаях ощущения, и практически никогда не могла подобрать слова. — Я вспомнила еще раньше, что уже знала про это, но я знать не могла, потому что мне только вчера об этом сказали.

Она опять запнулась и разочарованно замолчала, понимая, что несет околесицу, и Владимир Олегович, скорее всего, ничего не поймет.

— Аня, а вы могли догадываться об этом событии? — Психиатр был совершенно спокоен, как и положено психиатру.