Эта книга была начата задолго до объявления компании десталинизации нашего общества. Что ж, теперь, когда она провозглашена на государственном уровне, тема Сталина, нашего общества при нем, воспитания молодежи в те сталинские времена только стала еще более актуальной. Особенно после событий на Манежной площади. А прошедшие в день рождения и день смерти вождя акции «Две гвоздики товарищу Сталину», когда могила вождя утопала в море цветов, слишком очевидно показали разницу отношения к нему народа и власти. Кстати, хотелось бы господам, заговорившим о десталинизации, напомнить: нас пытались десталинизировать не раз. Тотально – как помним, в сорок первом. Так что дорожка протоптана. Самим Адольфом Алоизычем по фамилии Гитлер.

И преступником Сталина первым объявил отнюдь не господин Медведев. Тут даже Гитлер был не первым. Первыми стали Троцкий и его сподвижники. Что же касается Медведева, то, вообще-то, удивительно, почему для этого приговора ему, дипломированному юристу, никакие судебные разбирательства не потребовались. Удивляют и его заявления о том, что Великую Отечественную выиграл народ, а «не Сталин и даже не военачальники при всей важности того, чем они занимались».

Правда, спасибо, что пока нам позволено иметь другую точку зрения. «Каждый человек имеет право на собственные оценки. Другой вопрос, что такого рода личные оценки не должны влиять на государственные оценки. А я вам ещё раз их воспроизвёл», – добавил Дмитрий Медведев.

Ну, во-первых, насчет того, какие оценки считать государственными, можно поспорить. Если единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ, как это сказано в Конституции РФ, то он свою оценку Сталину уже дал, и вовсе не ту, с которой выступает господин Медведев, призванный эту власть (то есть волю народа) осуществлять. А во-вторых, народу, в отличие от господина Медведева, никогда не приходило в голову отделять деятельность Верховного Главнокомандующего и других военачальников от своих, то есть народных, действий. Да, войну выиграл народ, но во главе со Сталиным и прочими командирами. Народ, опять же в отличие от не служившего в армии нынешнего Верховного Главнокомандующего, знает, что без командиров армии просто не существуют и, тем более, никогда не побеждают. Так, Александр Зиновьев, солдат Великой Отечественной, ученый с мировым именем, яростный антисталинист в первую половину своей жизни, диссидент, высланный на Запад и вернувшийся, чтобы умереть в России, писал: «…И Великую Отечественную войну мы могли выиграть только благодаря коммунистической системе. Я ведь войну с первого дня видел, всю ее прошел, я знаю, что и как было. Если бы не Сталин, не сталинское руководство, разгромили бы нас уже в 1941 году…».

Такого же мнения были, как ни покажется это странным, и наши враги – те, которые вели против нас ту страшную войну. Риббентроп вспоминал: «В те тяжелые дни после окончания боев за Сталинград у меня состоялся весьма примечательный разговор с Адольфом Гитлером. Он говорил – в присущей ему манере – о Сталине с большим восхищением. Он сказал: на этом примере снова видно, какое значение может иметь один человек для целой нации. Любой другой народ после сокрушительных ударов, полученных в 1941–1942 гг., вне всякого сомнения, оказался бы сломленным. Если с Россией этого не случилось, то своей победой русский народ обязан только железной твердости этого человека, несгибаемая воля и героизм которого призвали и привели народ к продолжению сопротивления. Сталин – это именно тот крупный противник, которого он имеет как в мировоззренческом, так и в военном отношении. Если тот когда-нибудь попадет в его руки, он окажет ему все свое уважение и предоставит самый прекрасный замок во всей Германии. Но на свободу, добавил Гитлер, он такого противника уже никогда не выпустит. Создание Красной Армии – грандиозное дело, а сам Сталин, без сомнения, – историческая личность совершенно огромного масштаба».

Так гласит восточная мудрость, перекликаясь с одной из заповедей Божьих: «Почитай отца своего и матерь свою, чтобы тебе было хорошо и чтобы ты долго жил на земле». Потому что наше прошлое – это их, наших родителей, жизнь. Проклиная свое прошлое, отрекаясь от него, мы, по сути, обесцениваем эту жизнь, обесцениваем дела наших отцов и матерей, их мечты и стремления, их подвиги по имя нашего счастливого будущего.

Выходит, забыли мы Христову заповедь, несмотря на демонстративное, во главе с руководителями страны, возвращение к православию? Впрочем, что говорить о нас, если пастыри православные сами наше прошлое хулят так, что лишь брызги летят с разгоряченных уст. Если уже договорились до реабилитации Власова, который встал на сторону страшнейшего врага, с которым воевали не на жизнь, а на смерть наши отцы и деды. Впрочем, это закономерно: если власовский триколор, 65 лет тому назад считавшийся символом предательства, на Параде Победы брошенный в числе вражеских знамен к мавзолею, теперь развевается над Кремлем, – то может ли быть иначе? А то, что священнослужители ни о Христовых заповедях, ни о приличиях, витийствуя на телеэкранах, видимо, совсем не вспоминают, как не вспоминают и о своем народе, который при «безбожном» строе плодился и размножался, а нынче мрет, словно от моровой язвы, так это объяснимо – слаб человек. В самом деле, Бог далеко, а власть со своими «государственными» оценками здесь, рядом.

Потому и не вспоминают практически никогда ни служители церкви, ни политические деятели, ни работники пера и экрана о том, что Сталина называли Отцом народа. Не все, скажут, называли. Не все, но подавляющее большинство, причем абсолютно искренне.

Кажется, никто из современных «идеологов» и «политологов», захвативших «ящик», не задается вопросом: за что же так любили деспота, вампира и тирана, что после его смерти рыдала вся страна? А ведь народное горе невозможно сыграть или изобразить. Можно заставить себя бояться, можно заставить даже уважать, но нельзя заставить себя любить. Причем даже телевизора не было в то время, чтобы часами нагнетать соответствующее моменту настроение. А вот потом ТВ появилось и на всю катушку использовалось в этом смысле, но ни по Хрущеву, ни по Брежневу почему-то никто не рыдал. Совсем напротив, крестились с облегчением. Правда, к Леониду Ильичу ни ненависти, ни злобных чувств, в отличие от Хрущева, народ не испытывал, просто смотреть на превратившегося в дряхлую развалину руководителя великой еще в то время страны стало уже невмоготу.

А вот на Сталина смотрели по-другому. Помню, что во времена моего раннего детства во многих домах висели его портреты, иногда даже среди семейных фотографий, которые украшали тогда переднюю стенку деревенских изб. Портреты, конечно, громко сказано – обычно это были вырезанные из газет или журналов его небольшие снимки. (Потом, после пресловутого XX съезда, а особенно после снятия Хрущева они перекочевали на лобовые стекла машин – так еще вполне молодые и полные в те времена сил фронтовики молча, но настойчиво требовали от власти восстановить попранную Хрущевым историческую справедливость. Но не дождались.) Мало кому почему-то приходило в голову поместить среди семейных фотографий фото Ленина, тем более руководителей, пришедших после Сталина, а вот его портреты висели повсеместно. Чеканные черты строгого лица с красивыми усами. Да, это было лицо Отца, строгого, даже сурового, жесткого, порой, может быть, и несправедливого – ведь не Бог же он, а человек, который тоже ошибается.

Между прочим, моему отцу в свое время тоже пришлось принять участие в разоблачении «культа личности». После окончания института его как отличника, фронтовика и молодого коммуниста, вступившего в партию на фронте, взяли на работу в обком, конечно, на самую маленькую должность, кажется, инструктором в сельхозотдел. Мы переехали в областной центр, но прожили там недолго, потому что вскоре отца в составе так называемых «тридцатипятитысячников» отправили «усиливать партработу на селе». Село было большое, фабричное, по тем меркам богатое. Это уже шел год знаменитого XX-го съезда, и отцу, естественно, надо было «проводить разъяснительную работу по решениям партсъезда на низовом уровне». Проводил он ее оригинально, это вообще было его любимое слово и любимый подход к делу. Он приглашал мужиков к нам домой и вел свои беседы с ними за столом с бутылкой водки и нехитрой закуской. А я слушала их споры, сидя за уроками в соседней комнате, я уже была большая, училась в первом классе. Конечно, я понимала, о чем идет речь, только упрощенно: отец, разъясняя доклад Хрущева, говорил о преступлениях Сталина, а мужики, ожесточенно дымя своими цигарками с махоркой и самосадом, с ним спорили и не соглашались.

Я не помню, сколько раз они собирались – село, как уже сказано, было большое, мужики приходили разные, в том числе и беспартийные, приходили и по второму разу, не доспорив, видимо, в предыдущий. Но ни один из них с отцом так и не согласился. Ни разу и ни в чем. Нет, отца мужики уважали – он был такой же крестьянский сын, такой же фронтовик, как и они, к тому же ученый и грамотный. Но Сталина не сдал никто. Ни один человек. Это вам не Политбюро и не Пленум ЦК, это были простые сельские мужики, они не боялись отставки, потери высокой должности, карьеры, почему-то не боялись никаких лагерей и посадок за «не ту позицию» и безбоязненно говорили то, что думали и в чем были уверены.

Я очень любила отца – он был для меня самый сильный, самый умный, самый красивый и бесстрашный, самый-самый… С ним было надежно и не страшно даже в грозу. Но тут я поняла: он, мой любимый отец, не прав, правы мужики. Не потому, что их много, а он один, а… потому что правы. Почему – объяснить я бы не смогла, но ощущение, что правда на их стороне, было сильным.

Отец вскоре ушел с партийной работы на хозяйственную, его дружно избрали председателем колхоза, где он и проработал много лет, пока не поссорился с местным начальством и резко не сменил род деятельности, уйдя при этом в прямое подчинение Москве. Но до тех пор ему «на собственной шкуре» пришлось вынести все дурацкие, бесконечные хрущевские эксперименты, больше всего ударившие именно по селу: все эти укрупнения и разукрупнения, когда колхоз то становился, по его словам, «величиной со Швейцарию», то возвращался почти к прежним размерам; превращение колхозов в совхозы и обратно; ликвидацию МТС, кукурузную кампанию… Наконец, обрезание приусадебных участков и ликвидацию личного стада, за что Хрущева крестьяне просто возненавидели. Это творческая интеллигенция могла к нему относиться двойственно, порицая за отношение к «авангардистам» и прославляя за разоблачение «культа личности», а на селе я за все детство не слышала ни разу, чтобы кто-то называл его Никитой Сергеевичем, тем более «дорогим», только – «Хрущ», «кукурузник», «толстый боров» и «лысый черт». «Лояльнее» всех относился к нему отец, называя его с уничижительной усмешкой «Микиткой». И никак иначе. Интересно, знал ли он, что так же нередко называл Хрущева и Сталин? Вряд ли. В те годы о подробностях жизни больших людей книг не писали.

Со временем, когда моего родного отца давно уже не было в живых, а во время перестройки началась очередная антисталинская кампания, заставив нас снова переосмыслить наше прошлое, я поняла, что на самом-то деле отец у меня был ярко выраженным сталинистом. Рассматривая его фотографию в молодости, я с удивлением увидела, что он – светловолосый, синеглазый, с мягкими чертами округлого, типично славянского лица – тоже подобие Сталина. И дело не только в прическе под вождя – дело в выражении лица, волевом и решительном, во взгляде, бесстрашном и победительном. И характер был соответствующий, его даже и называли в колхозе не иначе как «Сам» или «Хозяин». Как того, самого главного «Хозяина», хотя время было уже давно послесталинское. Однако молодость-то его, появившегося на свет в далеком 1925-м, проходила в сталинские годы, и отец мой, как и все его сверстники и старшие братья, делал себя под него, под вождя. Они были воспитаны тем временем, пропитаны его духом.

Стоит лишь посмотреть старую хронику – съемки с первомайских парадов 30-х годов, на которых красивые, крепкие, пышущие здоровьем девушки-физкультурницы демонстрировали праздничные спортивные выступления, наподобие тех, что сейчас устраиваются перед Олимпиадами. Глядя на лучащиеся радостью счастливые лица этих девушек, невозможно поверить, что они чего-то боятся или лишь изображают то, что должны, потому что так изображать радость невозможно. Во всяком случае, русские так не умеют – не американцы, знаете ли. Им, чтобы так улыбаться, надо по-настоящему испытывать и радость и счастье.

Чему же они так радовались в разгар тех «чудовищных» репрессий, о которых нам не устают рассказывать, вставляя обязательные сцены и рассказы о них в любой фильм о том тридцатилетии, когда во главе страны стоял Сталин? Ведь все это происходило на их глазах, отчеты о процессах печатались в газетах, передавались по радио, а они сами на митингах дружно выступали за самое жестокое наказание обвиняемых, почему-то не думая, что завтра «топор страшных репрессий» нависнет и над ними. Почему-то были уверены, что над ними не нависнет. И об этом говорит не только наше студенческое самодеятельное исследование, но и статистика – репрессировали в подавляющем большинстве, как известно, элиту и ее обслугу из числа деятелей культуры, искусства и СМИ, до народа иногда долетали лишь «щепки».

Но, глядя на элиту сегодняшнюю, предающую и продающую оптом и в розницу все, что можно и нельзя, грабящую и терзающую народ, уничтожающую, по сути, страну, невозможно отделаться от кощунственной мысли: а стоит ли сожалений такая «элита»? Стали бы мы сегодня горевать, если бы все эти Абрамовичи, Вексельберги, Дерипаски, Гайдаро-Чубайсы и Грефо-Кудрины и их более мелкая, но не менее паразитическая поросль, а также их теле-радио-журнальная гламурная обслуга были отправлены в столыпинских вагонах на Колыму? Как ни чудовищно звучит этот вопрос для нашей «элиты», для народа он риторический – народ был бы счастлив и так же воодушевлен, как те красивые девушки и спортивные юноши на сталинских парадах. Народ бы воспринял это как восстановление исторической справедливости, как долгожданное возмездие за все, что они сделали со страной и с нами, и как «бич Божий», ударивший наконец по тем, кто это давно заслужил.

Но можно ли сравнить нашу «элиту», скажете вы, с той, революционной «ленинской гвардией», которая сражалась не за свои богатства, а за благо трудового народа, которая и осуществила революцию? Безусловно, та, революционная элита была много умнее, энергичнее и деятельнее, дееспособнее нынешней. Но вот по отношению к народу и его благу…

Тут невольно вспоминаются слова о «красном терроре», которые с таким восторгом произносил один из главных деятелей революции Лев Троцкий, считавший, что террор является важнейшим средством и оружием революционеров.

Чтобы понять их чувства, стоит вспомнить то время, когда Сталин принял страну от тех, чьи внуки и идеологические наследники ныне входят в состав нашей правящей верхушки, занимая практически все посты в политическом и экономическом пространстве сегодняшней России.

К 1921 году Россия буквально лежала в руинах. От бывшей Российской империи отошли территории Польши, Финляндии, Латвии, Эстонии, Литвы, Западной Украины, Белоруссии, Карской области (в Армении) и Бессарабии. Во время военных действий особенно пострадали Донбасс, Бакинский нефтяной район, Урал и Сибирь, были разрушены многие шахты и рудники. Из-за нехватки топлива и сырья останавливались заводы. Рабочие были вынуждены покидать города и уезжать в деревню. В общем уровень промышленности сократился в 5 раз. Оборудование давно не обновлялось. Металлургия производила столько металла, сколько его выплавляли при Петре I.

Сельское производство сократилось на 40 % Почти вся имперская интеллигенция была уничтожена. Оставшиеся в срочном порядке эмигрировали, чтобы избежать этой участи. В ходе гражданской войны от голода, болезней, террора и в боях погибло (по различным данным) от 8 до 13 млн человек, в том числе около 1 млн бойцов Красной Армии. Эмигрировало из страны до 2 млн человек. Резко увеличилось число беспризорных детей после Первой мировой и Гражданской войн. По одним данным в 1921 году в России насчитывалось 4,5 млн беспризорников, по другим – в 1922 году было 7 млн беспризорников. Ущерб народному хозяйству составил около 50 млрд золотых руб., промышленное производство упало до 4–20 % от уровня 1913 года.

По подсчётам специалистов, численность населения на оставшихся территориях едва дотягивала до 135 миллионов человек. Потери на этих территориях в результате войн, эпидемий, эмиграции, сокращения рождаемости составили с 1914 года не менее 25 миллионов человек. В их число, безусловно, следует включить и жертв так называемого «красного террора», воспеваемого Троцким и его сторонниками.

Сравните эти цифры потерь в результате Гражданской войны и революции (по материалам Википедии) с масштабами сталинских репрессий: по данным Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), чьи фонды содержат документы внутренней отчетности карательных органов перед высшим руководством страны, за время с 1921 года по 1953 год (то есть за 32 года!) за контрреволюционные преступления было осуждено 3 777 380 человек, в том числе к высшей мере наказания – 642 980 человек, к содержанию в тюрьмах и лагерях на срок от 25 лет и ниже – 2 369 220, в ссылку и высылку – 765 180 человек. Это данные из справки, представленной Хрущеву 1 февраля 1954 года. Она была подписана Генеральным прокурором Р. Руденко, министром внутренних дел С. Кругловым и министром юстиции К. Горшениным. Причем данные, приводятся, как видите, с 1921 года, когда во главе руководства страны еще стоял Ленин, а рядом с ним Троцкий, на долю которых стоило бы отнести значительное число из этих жертв. Тем не менее, это точное количество лиц, пострадавших от политических репрессий и во время «сталинизма», и в период нэпа. Приуменьшать масштабы репрессий ежовско-бериевские «монстры» были не заинтересованы – материалы не предназначались для широкой публики.