30 октября 1799 года, за десять дней до переворота, фактический глава и олицетворение Директории, то есть режима диктатуры коммерческого интереса во Франции, Поль Баррас пригласил генерала Бонапарта к себе на ужин. Во время ужина он доверительно сказал Бонапарту: "Республика гибнет — ничто больше не выполняется; правительство не имеет никакой силы. Нужны изменения в организации власти. Эдувиля (Hedouville) мы сделаем Президентом республики, а вам, генерал, мы доверим армию".

Баррас при режиме Директории был тем же, чем был в России последних лет Б.Ельцин. Как и Ельцин, он боролся за власть любыми мерами, не брезгуя аморальностью и беспринципностью. Как и Ельцин, он нажил множество врагов и превратил власть в кормушку небольшой группы воров, посреднических спекулянтов, которые довели страну до грани нищеты и развала. Как и Ельцин, он не имел серьёзной политической поддержки, своей партии, и держался у власти изощрённым лавированием, подкупами и интригами. Как и Ельцин, он стал крайне непопулярен в собственной стране. Сознавая, что спасти режим и его самого может только радикальное укрепление аппарата исполнительной власти, которое позволит ему уйти в тень, сохраняя высокое положение и влияние на принятие ключевых решений, он намеревался осуществить переворот, который преобразует Директорию в авторитарную президентскую республику. А во главе республики он решил поставить зависимого от него человека, политически неизвестного Эдувиля.

Трудно сказать, что за человек был этот Эдувиль. Обстоятельства помешали ему оказаться наверху власти, и в последующем он нигде не проявился, как яркая фигура. Известно, что он был профессиональным военным и в начальный период Великой французской революции служил вместе с лейтенантом Наполеоном Бонапартом в южном городишке Валенсе, где они поддерживали товарищеские отношения. Крутые повороты исторических событий развели их. В отличие от Бонапарта и созвездия других молодых военных, Эдувиль никак не смог заявить о своих талантах военачальника в сражениях за республику, стать известным в армии и стране на этом поприще. Очевидно, что он делал карьеру иным способом, изнутри аппарата власти. Как бы там ни было, важен напрашивающийся вывод — появление во главе исполнительной власти России В.Путина очень напоминает то, как предполагалось Баррасом выдвижение в руководство Францией того времени Эдувиля.

Бонапарт был оскорблён. Баррас посмел выдвигать в предполагаемые президенты Франции какого-то Эдувиля, а ему, прославленному генералу, предлагать второстепенную роль в обслуживании рискованного предприятия! После ужина 30 октября он принял решение примкнуть к другой группе заговорщиков. Её возглавлял Эммануил Сийес, который на тот момент превратился по положению во второе лицо в Директории. Но влияние Сийеса в исполнительной власти становилось весомее, чем у Барраса, ибо он не был запятнан скандальными сделками с олигархической верхушкой.

Первоначально, весной 1799 года, Сийес вовлёк в заговор молодого, талантливого и честолюбивого генерала Жубера. Но в это время русский фельдмаршал Суворов прибыл в Италию. 15 апреля Суворов принял командование русско-австрийской армией и через четыре дня начал широкомасштабное наступление на французские войсковые части. Нанося одно поражение за другим лучшим генералам Республики, он за три месяца практически вытеснил французов из Италии. То есть он за короткий срок лишил Францию плодов побед блестящей военной кампании Бонапарта, благодаря которым за полтора года в 1796-1797 годах французами была завоёвана Северная Италия.

Сийес способствовал тому, чтобы именно генерала Жубера назначили главнокомандующим, который должен был остановить и победить Суворова. Расчёт был простым. Если бы Жуберу это удалось, его престиж в войсках и среди населения помог бы успеху переворота именно группировки Сийеса. Но уже в самом начале своего первого сражения при Нови генерал Жубер был убит русской пулей.

После сокрушительного поражения французов при Нови, казалось, ничто больше не могло остановить продвижения Суворова к Парижу. Францию охватила паника. В эти критические месяцы Директория показала поразительную безвольность власти, неспособность призвать страну к отпору агрессии. Разложение режима, его моральный, политический распад стали очевидны подавляющему большинству населения Франции.

Спасение пришло неожиданно. После того, как австрийский двор, напуганный успехами Суворова, стал мешать ему, а русский император Павел Первый, раздражённый таким коварством союзников, порвал с ними отношения и отозвал русские войска в Россию, французам удалось улучшить положение дел на фронтах, остановить австрийцев. Но вопрос о необходимости смены столь гнилого режима, каким показала себя Директория, обострился до предела. При этом в правящих кругах возросло осознание собственной организационной и политической слабости и зависимости успеха смены режима от участия армии.

Сийес позже заметил, что он готовил переворот 18 брюмера, но не имеет никакого отношения к разгону законодательного Собрания 19 брюмера. 19 брюмера было делом рук Бонапарта — и именно этим событием тот перехватил политическую инициативу, стал ключевой фигурой в триумвирате. Но став ключевой фигурой благодаря поддержке армии, Бонапарт принялся изменять цели переворота с учётом интересов армии.

И Баррас, и Сийес намеревались лишь укрепить исполнительную власть режима диктатуры коммерческого интереса, преобразовав его в режим господства крупного коммерческого капитала. Крупные коммерческие спекулянты, ростовщики банкиры и казнокрады чиновники не только должны были оставаться главной опорой нового режима, но их положение предполагалось упрочить. Им гарантировалось бы главное, чего они хотели. А именно — неприкосновенность собственности, состояний, которые они приобрели за предыдущее десятилетие, вне зависимости от способов, какими собственность и состояния добывались. Для этого подновлённая идеями патриотизма либеральная идеология в виде эдакого

консервативного или патриотического либерализма

должна была обосновать значительное усиление чиновно-полицейских учреждений власти, как главное средство защиты прав собственности; законодательная власть превратиться в послушное правительству и подотчётное ему собрание, обслуживающее централизованное управление страной, а местные органы власти должны были быть урезаны в правах и возможностях ради упорядочивания отношений крупной собственности. В условиях прежней конституции этого сделать было нельзя, поэтому и стал необходимым конституционный переворот.

Прежняя, термидорианская конституция, принятая после свержения якобинцев во главе с Робеспьером, создавалась на предыдущей ступени буржуазной революции. Она отражала требования к характеру организации буржуазно-представительной власти со стороны сотен и сотен тысяч спекулянтов, разбойников, грабителей, казнокрадов и взяточников. Им она политически обеспечивала, как господство коммерческих отношений при буржуазно-капиталистической приватизации, так и условия хаотического становления множества не связанных с производственной деятельностью состояний, условия естественного отбора из среды населения тех, кто был склонен именно к такому, асоциальному способу обогащения и накопления спекулятивно-посреднического капитала. Но когда приватизация спекулятивно ценной собственности была в основном завершена, среди владельцев состояний выделились нескольких тысяч самых крупных нуворишей, у которых накапливались основной капитал и основная собственность. Главным в поведении и настроениях этих влиятельных нуворишей, подкупающих депутатов представительных собраний и средства массовой информации, стала тревога за сохранность того, что они приобрели, и термидорианская конституция перестала отражать их новые требования к целям и задачам власти, ибо она оправдывала дальнейшую эскалацию войн за захват и передел собственности. Прежние отношения были выгодны только криминальным сообществам и группе олигархов, которые мёртвой хваткой держались за личный доступ к бюрократическим верхам исполнительной власти, чтобы использовать его в эгоистических целях насильственного отнятия спекулятивно-прибыльной собственности у всех, кто не имел непосредственного выхода на правительство. Поэтому термидорианская конституция толкала страну к криминализации собственнических отношений, к беспределу в борьбе за передел собственности, что подрывало доверие местных "элит" нуворишей к Директории, расшатывало её политические основания, поощряло местнический сепаратизм. Кризис режима Директории выражался в растущей конфронтации законодательного Собрания и региональных кланов, с одной стороны, и разных кругов правящей верхушки — с другой. Он вел к дестабилизации обстановки в стране, к неуправляемости событиями, к параличу центральной исполнительной власти как таковой.

Разработчики планов конституционного переворота предполагали укрепление авторитаризма власти, во-первых, за счёт усиления её административной вертикали, и во-вторых — за счёт ослабления зависимости от политической поддержки основной массы представителей мелкого и среднего коммерческого интереса, то есть за счёт ослабления влияния буржуазно-представительных институтов, через которые как раз и выражались требования к характеру власти многочисленными мелкими и средними собственниками. Существенные различия были в следующем. Если Баррас не мог избавиться от своих тесных связей с олигархами и предполагал устройство нового режима в прежнем качестве, при котором самые беспринципные и хищные из близких ему олигархов так или иначе оставались у рычагов влияния на правительство, в общем и целом

Несмотря на решающую роль армии и лично Наполеона Бонапарта в перевороте 18-19 брюмера, вождём триумвирата подавляющее большинство наблюдателей в стране и за рубежом восприняло Сийеса. На нём сходились почти все нити связей с ключевыми представителями крупного капитала, в его руках были главные рычаги влияния на учреждения исполнительной власти, именно он делал намёки, что уже начал готовить новую конституцию. В его лице перевороту было сразу же показано доверие многими держателями свободных денежных средств, они правильно поняли, что переворот готовился Сийесом в защиту крупного капитала — акции всех крупных торговых домов начали быстро расти в цене, а торговый оборот стал увеличиваться. Пресса отмечала, что крупные торговцы повсеместно и открыто выражали настроения одобрения новой власти.

Однако внутри триумвирата день за днём нарастали противоречия между Сийесом и Бонапартом. От Сийеса ожидали разработки новой конституции, плана нового устройства власти, которая предстала бы дееспособной и упорядочивающей обстановку в стране. Он выдвинул главный тезис, на котором возможно было обеспечить укрепление исполнительной власти за счёт ослабления буржуазно-представительной: "Власть должна идти сверху, а доверие — снизу".

То есть, сильная исполнительная власть должна строиться на доверии снизу, на том, чтобы внизу была широкая поддержка её решениям

.

Говоря иначе, в условиях буржуазных свобод исполнительная власть тогда оказывается сильной и действенной, когда она выражает интересы большинства населения и тем самым получает его одобрение, пробуждает у него политическую готовность участвовать вместе с нею в воплощении её решений

.

Однако Сийес запутался, пытаясь обеспечить состыковку совершенно противоположных задач. С одной стороны, его целью было узаконивание привилегированного положения всех представителей крупного спекулятивного капитала. А с другой стороны, нужно было предлагать какие-то меры для роста доверия широких масс к новой власти, как обслуживающей интересы владельцев такого капитала, ради её укрепления, при том, что подавляющее большинство населения Франции нещадно эксплуатировались посредническим капиталом и потому нувориши вызывали у них враждебные настроения.

В конце концов Сийес сделал окончательный выбор в пользу крупных коммерческих спекулянтов и предложил проект устроительства исполнительной власти, который вобрал бы в себя законодательные функции прежней палаты выборных представителей, позволяя вообще избавиться от такой палаты и необходимости считаться с представительными политическими силами, выражающими настроения низов. Предложенное им устроительство власти состояло из четырёх коллегий: Государственного Совета, Трибунала, Законодательного корпуса и Сената. Но когда встал вопрос, как обеспечить такой власти широкую поддержку снизу, и тем самым укрепить её, при фактической ликвидации избирательного процесса, Сийес не смог дать никакого вразумительного ответа.

Вернёмся к вопросу — что же происходит в России?

В стране с сентября 1999 года совершается ползучий конституционный переворот, который

преобразует режим диктатуры коммерческого интереса в режим диктатуры олигархического спекулятивно-коммерческого капитала

.

Предпосылки к перевороту стали вызревать после дефолта 17 августа 1998 года. Тогда разразился столь глубокий и всеохватный кризис банков, которые обслуживали первую волну воровской делёжки бывшей собственности советского государства, что стало невозможным продолжать делать огромные состояния на простом спекулятивном коммерческом прокручивании и разворовывании бюджетных денежных средств и западных кредитов. После дефолта самыми доходными стали сделки по посреднической продаже на Запад энергетического сырья, цветных металлов. Именно на захват добывающих сырьё и производящих цветные металлы предприятий переместились главные интересы около правительственных олигархических семейств. Ожесточение борьбы за передел собственности в этих отраслях приняло размах главной внутриполитической проблемы России. Она усугублялась тем, что олигархи всё шире и откровеннее использовали криминальные связи и рычаги влияния на власть для привлечения организованной преступности, центральных и местных учреждений исполнительной власти, включая прокуратуру, суды, милицию и ОМОН, к захвату и отнятию чужой собственности и бюджетных средств, распространяя эту практику на все регионы. Связанные с этим скандалы следовали один за другим, учащались с каждым месяцем, указывая на устойчивую и набирающую силу тенденцию. Эта тенденция напугала почти весь слой бюрократов, губернаторов, крупных торговцев-спекулянтов, тех, кто сделали крупные состояния за прошедшее десятилетие. Напугала она и тех на Западе, кто скупили в России рыночно ценную собственность и рентабельные предприятия и убедились, что их права никак не защищены против произвола олигархических кланов в окружении президента Б.Ельцина. Тревоги, желания местных кланов защитить свои интересы собственности, вырваться из зависимости от федеральных центров власти, полностью захваченных олигархами, дестабилизировали обстановку внутри России и вне её, вели к параличу аппарат федеральной исполнительной власти. Повсюду набирали силу настроения ожидания неизбежного и скорого распада власти и страны.

В политике главными выразителями настроений тревоги крупных местных собственников, а так же бюрократов-столоначальников, родственными и иными узами связанных с теми слоями собственников, которые приватизировали крупные, но не сырьевые предприятия, в том числе промышленные и транспортные общероссийские компании, стали мэр Москвы Ю.Лужков и Е.Примаков. Е.Примаков приобрел большую популярность на посту председателя правительства РФ, именно ему приписывалась главная заслуга по выведению страны из катастрофического состояния после дефолта. Основным в их позиции стало бескомпромиссное требование отстранения олигархов от влияния на решения правительства и администрации президента, на спецслужбы, суды и МВД, и они открыто повели борьбу за создание единых правил и условий конкуренции для крупных столичных и региональных собственников. Они провозгласили, что только в таких мерах единственное спасение целостности России. Вокруг них быстро сложилась антиолигархическая коалиция, представляя широкий круг противоположных интересов. От интересов многих кланов местной экономической и политической власти, представленных в Совете Федерации губернаторами краёв и областей и президентами автономий, до интересов значительной части парламентских и местных коммунистов, аграриев, значительной части интеллигенции. Опросы показывали, что уже весной 1999 года её поддерживало подавляющее большинство населения страны. А поскольку олигархи тесно вовлекли в свои эгоистические интересы окружение Ельцина, так называемую "семью", а в зарождающемся городском общественном сознании их вызывающие ненависть хищнический, криминальный произвол и аморальность оказались столь неразрывно переплетёнными с именами президента страны и его дочери, что антиолигархическая коалиция стала быстро превращаться в воинственно антиельцинскую коалицию.

Так может ли армия нынешней России превратиться в столь же влиятельную и самостоятельную политическую силу, какой стала армия Франции эпохи Великой буржуазной революции? Иначе говоря, способна ли она совершить политический переворот,

направленный против господства выразителей коммерческого интереса,

и установить бонапартистский режим в том или ином виде?

Чтобы ответить на данный вопрос, надо разобраться — сможет ли армия России в настоящих условиях опереться на широкую политическую поддержку, необходимую для осуществления военно-политической диктатуры в защиту промышленного капиталистического интереса ради его спасения и развития.

В эпоху французской буржуазной революции политической опорой для армии стало многочисленное крестьянство, которое получило от буржуазной революции землю, а потому охотно поставляло в революционную армию основную часть солдат. Французские крестьяне не разорвали духовную связь с католическим мировоззрением и сохраняли традиции народных общественных отношений, народную этику и мораль, народную память об истории государства и государственной власти. На их влиятельные в армии настроения и сделал ставку генерал Бонапарт, когда совершал военный переворот, призванный свергнуть Директорию. Едва став первым консулом республики, он разрешил католической церкви вернуться во Францию на условиях Конкордата, тем самым быстро укрепил свою авторитарную власть поддержкой крестьянства и с помощью армии победил в политической борьбе выразителей либеральных спекулятивно-коммерческих интересов. Крестьянству и армии оказалось приемлемым превращение режима Бонапарта в режим первоочередной защиты и продвижения промышленного производительного интереса. Ибо такой поворот в политике не только обеспечивал французское крестьянство столь необходимыми ему промышленными товарами, но и быстро увеличивал уровень жизни и уровень потребления горожан — отчего возрастала их покупательная способность, в том числе и для поглощения через рыночные отношения сельскохозяйственной продукции. Это расширяло товарно-денежные отношения крестьянства с городом и вело к капитализации сельского хозяйства и подъёму уровня жизни большинства крестьянин. Поэтому французское крестьянство активно поддерживало буржуазную военно-политическую диктатуру Бонапарта во всех её шагах, во всех её войнах, которые происходили главным образом для создания условий быстрому развитию внутреннего промышленного производства Франции.

Однако в раскрестьяненной России образца 2000 года крестьянская среда слишком малочисленна, чтобы стать серьёзной политической опорой для военно-политического переворота. Да и русская крестьянская молодёжь потеряла духовную связь с православным вероучением, переживает такой же мировоззренческий кризис сознания, как и горожане. А без действенной поддержки значительной части объединённого мировоззрением русского населения армия не в состоянии осуществлять функции власти.

В течение жизни одного поколения Россия из крестьянской страны с патриархальными земледельческими традициями народных общин превратилась в урбанизированную, индустриальную державу, в которой русское общинное, патриархальное сознание оказалось искоренённым и почти исчезло. К 2000 году больше 80% из числа всех русских живут в городах. Поскольку в русской деревне остались в основном старики, постольку относительная численность русской молодёжи, которая стала городской, заведомо превысила 90%. Больше того, русская молодёжь начинает перемещаться из малых городов в средние и крупные, где она ещё основательнее отрывается от народных земледельческих традиций воззрения на мир, от многовековых общинных патриархальных устоев. Сейчас большинство русской молодёжи своим образом жизни, своими текущими интересами оказываются вовлечёнными в экономические отношения, которые развиваются в крупных и средних городах, где народно-крестьянские православные мораль, этика, культура оказываются абсолютно чуждыми условиям борьбы за социальное выживание и непрерывно возрастающим профессиональным и общим знаниям, расширяющимся свободам выбора. Вследствие советской ускоренной индустриализации в двадцатом веке произошло не только всеохватное разрушение русской деревни, общинной народной патриархальности, но и духовных, культурных, этических, моральных традиций у новых поколений городской русской молодёжи.

Подавляющее большинство русских людей уже необратимо оторвались от народного прошлого. Однако из-за обусловленного особыми историческими обстоятельствами индустриального развития, которое мобилизационно совершал коммунистический режим, городские отношения собственности, городское политическое сознание, городские формы семейных и общественных отношений, городские виды не коммунистического мировоззрения были поставлены в Советском Союзе вне закона, подавлялись, и даже не обсуждались. Буржуазно-демократическая революция, которая началась в России в 1989 году, обнажила эту проблему во всём её беспримерной для мировой истории остроте. Русская молодёжь в своей массе оказалась в мировоззренческом смысле совершенно беспомощной. Она потеряла связь с народными духовными, культурными, моральными ценностями и опытом народно-патриотических общественных отношений и, не имея возможности опереться на буржуазно-националистическое самосознание, предстала совсем беззащитной перед хлынувшим в страну идеологическим буржуазным либерализмом, которому старшие поколения русских ещё могли противопоставить народный земледельческий патриотизм. В поисках духовной опоры в происходящих событиях русская молодёжь стала хвататься за поверхностную смесь реакционных и тупиковых идей народного православия, национал-коммунизма, итальянского фашизма и немецкого национал-социализма.

При таком положении дел выстраивать представительную, исполнительную и законодательную власть в России, участвовать в борьбе за неё смогли только вульгарные либералы и старшие поколения с пролетарским сознанием, организованные традицией советского государства, традицией социал-феодальной коммунистической реформации народного земледельческого патриотизма.

Поэтому бороться за власть в условиях режима диктатуры коммерческого интереса, который политически утверждает идеологическую победу либерализма и начинает приспосабливать к себе, как бы приручать народный патриотизм, могут только те слои, те поколения, в которых проявляется духовная традиция народного патриотизма. Эта традиция поддерживает соответствующую ей традицию чиновничье-полицейской организации аппарата власти, который призван обслуживать коммерческий капитализм. Главная возникающая при этом проблема в том, что старшие поколения переживают внутренний надлом истинной веры в патриотические мировоззрения, постепенно погружаются в цинизм безверия, моральной и этической опустошённости. Они теряют подлинную страсть к общественным вопросам и к политической борьбе, предчувствуя, что она уже ими исторически проиграна. На подлинную веру, на подлинную этику и мораль общественных отношений оказываются способными только новые поколения, которые не пережили кризис разочарования в мировоззренческих убеждениях. Вопрос лишь в том, когда появится мировоззрение, в которое молодые поколения поверят, как в новую духовную истину.

Итак, бонапартизм это авторитарный военно-политический режим насильственного поворота к развитию производственного капитализма, который устанавливается в обстоятельствах исчерпания целей и задач буржуазной революции.

В чём проявляются такие обстоятельства?

Буржуазно-представительный режим диктатуры коммерческого интереса, завершая процесс хищной и воровской приватизации рыночно-ценной собственности и коммерческой капитализации абсолютно всех видов экономических, политических, правовых отношений, в том числе и отношений между людьми, исчерпывает возможности проведения единой политики в интересах всего политического класса коммерческих собственников во всей переживающей буржуазную революцию стране. Ибо коммерческий интерес по своей сути создавать новую собственность не может, и его господство приводит к фактическому сокращению рыночно ценной собственности. Начинается борьба за передел такой собственности. Она ужесточается. В ней получают преимущества криминальные сообщества, в особенности связанные с олигархическими кланами, близкими к исполнительной власти и использующими силовые и юридические подразделения власти, то есть учреждения власти как таковые, для подавления или поглощения своих конкурентов в самых прибыльных областях коммерческой спекуляции.

Эта разворачивающаяся война внутри политически господствующего класса выразителей спекулятивно-коммерческого интереса расшатывает его идеологическое и политическое единство, она подталкивает местные кланы к стремлению защитить свои интересы через тот или иной сепаратизм и в конечном итоге приводит столичную власть к потере всех средств контроля над событиями в стране. Массовое разочарование почти всего населения в либерализме и в коммерческом капитализме, одновременно ширящееся осознание того, что контрреволюционные силы проиграли и возврат к дореволюционному прошлому невозможен, производит опустошение поля политических идей, что лишает средства массовой информации, которые обслуживают режим, действенных рычагов управления взглядами людей. Это провоцирует политический хаос и рост настроений насильственного изъятия крупной собственности и её перераспределения среди малоимущих — а таковыми оказываются подавляющее большинство.

Для углубления понимания сущности бонапартизма и того режима, который будет спасать Россию от последствий диктатуры выразителей посреднических спекулятивно-коммерческих интересов, важно разобраться в изначальных особенностях не бонапартистских режимов. И перво-наперво обратиться к событиям буржуазной революции в Англии. Россия полтысячелетия является великой державой Евразии, и изучение опыта самой первой в мировой истории буржуазной революции, именно в Нидерландах, мало пригодно для анализа происходящего в нашей стране. На буржуазную революцию в Нидерландах существенное воздействие оказывало то, что она обуславливалась освободительной войной населения нидерландских провинций с католической Испанией. И кровопролитная, тяжёлая освободительная война затуманила, оттеснила на второй план ожесточённое противоборство в Нидерландах внутренних течений выразителей разных буржуазно-капиталистических интересов. В Англии же буржуазная революция совершалась вследствие собственного исторического развития крупного независимого государства, а потому наглядно показала ход борьбы главных внутренних противоречий. В том числе становление диктатуры коммерческого интереса, а затем религиозно-политического движения индепендентов, которое свергло эту диктатуру.

Организующей английских индепендентов в собственно политическое движение идеологией был радикальный пуританизм, крайнее выражение реформаторского кальвинизма. Разрабатывая идеологию радикального пуританства, индепенденты выводили сторонников пуританских конгрегаций за пределы общинного самоуправления, а именно к религиозно-политической борьбе за государственную власть.

Отличие кальвинизма в общем течении буржуазного протестантизма первой половины ХVI века было в том, что в мировоззренческой борьбе с феодальных католицизмом он доводил идейное разрушение имперского в своей сущности папского христианства до конца, вплоть до отрицания важнейших положений Нового Завета. В Новом Завете описывалась эпоха, когда Палестина была в составе Римской империи, и новозаветное учение Христа примиряло религиозное единобожие с имперскими государственными отношениями, позволяло использовать религиозное единобожие евреев для обслуживания имперской государственной власти. Заложенное в Новый Завет утверждение о спасительной миссии Христа давало папской церкви право быть сословной толковательницей Евангелия, посредницей между Христом и мирянами всего католического христианского пространства и выступать прямой духовной наследницей римской императорской власти, изменённой и усовершенствованной христианским вероучением. В кальвинизме же, который наиболее решительно выступил против спасительной миссии Христа и посредничества между человеком и богом защищающей средневековый земледельческий феодализм папской церкви, резко возрастало значение изречённого только в слове, пробуждающего личное воображение библейского Ветхого Завета. Ветхозаветное еврейское государство, как самостоятельное, постоянно ищущее духовно-религиозного совершенства

Английское пуританство, как ответвление кальвинизма на Британских островах, сложилось вокруг задачи — перенести первоначальную, иудо-христианскую, то есть ветхозаветную по духу, этику коллективного земледельческого труда сельских общин в среду разобщённых интересами семейной собственности горожан небольших городов. И сделать это ради появления городских общин с корпоративной этикой производительного труда, способных на корпоративные рыночные интересы, готовых выступать корпоративным сообществом при рыночной конкуренции и в противодействии спекулятивно-коммерческому индивидуализму и потребительскому паразитизму. Индепенденты выделились из среды пуритан и заявили о своём появлении в обстоятельствах буржуазной революции, а именно после 1640 года. Они выступили религиозно-политическим ядром, намеренным объединять все пуританские корпоративные общины, пуританские конгрегации для борьбы за отражающую их интересы политическую власть во всей стране. Они считали, что лишь посредством политической власти можно добиваться воплощения чаяний пуритан, достижения ветхозаветного идеала общественных и государственных отношений. При этом индепенденты выбрали себе роль, какая была у жрецов-священников иудаизма и отчасти у сословия священнослужителей христианства, но приспосабливаемую к городским рыночным интересам семейной собственности. То есть роль партии духовно-политических руководителей, выстраивающих буржуазные, отталкивающиеся от библейских народных земледельческих отношений, народно-национальные общественные отношения и соответствующие им представительные конституционно-договорные государственные отношения.

Политические традиции индепендентов получили дальнейшее развитие в североамериканских колониях Британской империи, куда, спасаясь от преследований со стороны королевской власти и англиканской церкви, бежали большинство пуритан. Эти традиции вдохновляли потомков пуритан стремиться к борьбе за политическую независимость колоний ради осуществления именно в них религиозно-политических идеалов индепендентов. Война за независимость, которая подобно пороху вспыхнула в 1787 году, стала одновременно новой гражданской войной между пуританами и сторонниками англиканской церкви, в других исторических обстоятельствах возродила их кровавую идейно-религиозную борьбу времён английской буржуазной революции. Однако в условиях конца восемнадцатого столетия на эту борьбу сразу же большое влияние оказали рациональные либеральные учения французского Просвещения, направляя её, как против пережитков феодализма в государственных и общественных отношениях конституционно-монархической Великобритании, так и против религиозного фанатизма в среде пуритан. Главными сторонниками либеральных учений были масоны, тесно связанные с крупными европейскими торгово-коммерческими интересами, и во всех штатах именно они предстали самой действенной организацией, возглавив события, углубив их революционное содержание и придав им конфедеративное направление. Они идеологически и политически оправдали превращение войны за независимость в революционную войну за захват и приватизацию земли, сырья, всего, что принадлежало Британскому правительству и всему господствующему классу Британской империи.

Британское империя рассматривала колонии, как сырьевые и сельскохозяйственные придатки. После того, как североамериканские штаты создали конфедеративный военно-политический союз и в совместной освободительной войне добились независимости, тут же обнажилась неразвитость их экономики. Хозяйственная деятельность в штатах была в основном сельской, плантаторской и фермерской, и хозяйственные связи между штатами были слабыми, ибо каждый штат жил поставками продовольствия и сырья в бывшую метрополию. При таком положении вещей разные по этническому и расовому составу населения штаты были больше заинтересованы в налаживании местного представительного самоуправления, чем центрального конфедеративного управления. Почти все штаты гордились своей широкой независимостью от центральной исполнительной и законодательной власти конфедеративного союза, гордились конституционной слабостью центрального правительства и не стремились изменить такое положение вещей.

Во всех штатах главным средством узаконивания захваченной вследствие войны за независимость собственности и первичного накопления капиталов оказались спекулятивно-коммерческие отношения. Участники коммерческой спекуляции: всевозможные грабители, торговцы, ростовщики и мздоимцы чиновники, – преобразовывались в слой основных имущественных собственников новой страны и стремились подчинить представительное самоуправление задачам политического обслуживания спекулятивно-посреднических интересов. С помощью масонов они повсюду утверждали космополитическую диктатуру коммерческих интересов. На исходе восемнадцатого столетия коммерческим спекулятивно-посредническим интересам, так или иначе, была подчинена вся хозяйственная и политическая жизнь во всех штатах, вследствие чего непрерывно углублялся кризис производительных сил страны и финансов, и он неуклонно перерастал в кризис политических отношений, в кризис влияния идеологического либерализма.

Постепенно в коммерции и в финансовой спекуляции создавались крупные капиталы. У владельцев такого капитала, у олигархов складывались собственные требования к целям и задачам центральной, по существу конфедеративной, исполнительной власти, не имеющей серьёзной политической опоры, крайне слабой и неустойчивой. Эти требования год от года становились всё более определёнными и однозначными: укрепить центральную исполнительную власть ради придания устойчивости конфедеративным финансам и ради налаживания всеохватной коммерческой эксплуатации богатой сырьём страны и её населения. Подталкиваемые стремлением получать максимально возможную прибыль на всей территории страны владельцы крупного торгового и банковского капитала проявляли растущую заинтересованность в ослаблении самостоятельности штатов и их произвола в налоговой политике, в законодательстве. Они хотели ликвидации и налогов на границах штатов и тех законов, которые давали преимущества местным средним и мелким собственникам. Но этого нельзя было добиться без расширения прав и возможностей центральной исполнительной власти, без подчинения ей местных властей.

До двадцатого столетия произошли четыре буржуазные революции. А именно, в Нидерландах, в Англии, в США и во Франции. Но только во Франции свержение диктатуры спекулятивно-коммерческого интереса осуществила непосредственно армия и, под её определяющим влиянием на власть, сложился бонапартистский режим защиты интересов производственного капитализма. Внимательно изучаемый во Франции исторический опыт выстраивания буржуазных общественных отношений в Нидерландах и в Англии позволил режиму генерала Бонапарта разработать рациональные чиновно-юридические представления о национал-патриотическом буржуазном обществе, как обществе, которое живёт в соответствии с определяющими жизнь людей от рождения и до смерти гражданскими правами и обязанностями. Подробно изложенное институциональное гражданское право, так называемый «кодекс Наполеона», становилось при бонапартизме стержнем взаимоотношений французов, и оторванные, как от религиозно-философского, так и от научно-философского обоснования формальные правовые положения оказались определяющими политические, экономические и общественные отношения. Данное обстоятельство предопределило направление развития французского национального общества, как формально-правового многопартийного общества. Это коренным образом отличило его от нидерландского, а в особенности, английского и американского идеологических обществ, в которых гражданское право стало выстраиваться в виде прецедентного права на основе протестантской двойной этики и морали.

Французский бонапартизм стал закономерным следствием французского Просвещения. Ибо в эпоху французского Просвещения сознание горожан Франции в своём развитии поднялось до уровня механистического материализма, который отринул религиозное мировоззрение как таковое, а с ним и библейский идеал народного общества. Мировоззренческий вакуум мыслители французского Просвещения заполнили рационально обоснованными представлениями о философском, общечеловеческом либерализме и отрывочными утопиями о либеральном национальном обществе. Великая буржуазно-демократическая революция с 1789 года превратила либерализм в идеологию борьбы за власть, которая по сути оправдала только становление диктатуры спекулятивно-коммерческого интереса, воплощённой в режиме Директории. Поэтому сторонники генерала Бонапарта, вынужденные ниспровергать «гнилой» режим Директории, начали это ниспровержение с отрицания либерализма. Однако они так и не смогли найти во всевозможных учениях эпохи французского Просвещения ничего, что стало бы пригодным для выстраивания идеологии обоснования национального общества, как общества с господством конкурентоспособных производственных интересов.

В двадцатом столетии историческую плотину традиций феодальных государственных отношений прорвало в целом ряде стран, в которых под воздействием британского, североамериканского, нидерландского и французского капитализма происходили внутренние капиталистические преобразования. Десятки буржуазно-демократических революций происходили в Европе, в некоторых странах северо-восточной Азии и Латинской Америки. В ходе почти всех этих революций диктатуры спекулятивно-коммерческого интереса свергались военными заговорщиками, милитаристскими национал-патриотическими группировками, хунтами, которые устанавливали бонапартистские режимы и, в той или иной мере, конституционно узаконивали свою власть посредством использования «кодекса Наполеона», а с ним и формально-правового представления о национальном обществе. Это делало почти все новые буржуазные национальные общества производными от опыта становления английского и нидерландского национальных обществ. Лишь в Италии и в Германии диктатуры спекулятивно-коммерческого интереса политически были сокрушены национал-патриотическими идейно-политическими силами, которые пытались найти собственные пути развития национальных общественных отношений в условиях индустриализации и становления мирового капиталистического рынка. И только данные силы создали в ХХ веке не бонапартистские режимы защиты производственных интересов, а вернее сказать, индустриальных производственных интересов. В Италии это был режим фашистов, а в Германии - режим национал-социалистов.

Причины возникновения фашистского и национал-социалистического не бонапартистских режимов кроются в существенных изменениях состава связанных производственными отношениями социальных слоёв населения в тех крупных государствах, в которых после английской Промышленной революции начиналось развитие индустриального капитализма. Индустриальное производство в девятнадцатом веке быстро превращалось в таких странах в главный вид хозяйственной деятельности. На нём создавалась непрерывно растущая масса товаров и средств производства, которые коренным образом изменяли все производственные отношения, в том числе в сельскохозяйственном производстве. Благодаря постоянно совершенствуемым средствам индустриального производства специализация и производительность труда непрерывно повышались во всех видах хозяйственной и торговой деятельности, а это ускоряло обезземеливание крестьянства и вытеснение множества лишних крестьян на городской рынок труда, где большинство из них привлекались на новые индустриальные предприятия, пополняли ряды пролетариата. В странах с расширяющимся индустриальным производством индустриальный пролетариат быстро становился самым многочисленным слоем городского населения. Поскольку для капиталистически прибыльного развития требовалась предельная рационализация сознания всех участников производственных отношений, в том числе и пролетариата, а индустриальное производство полностью вырывало их из традиций земледельческих отношений, постольку христианская библейская мифология становилась для участников индустриальных производственных отношений малопонятной, никак не отражающей их образ жизни и способ борьбы за существование. Участники производственных отношений в переживающих индустриализацию странах неуклонно отчуждались, как от библейского народного идеала общественных и государственных отношений, так и от христианской этики и морали. Получалось так, что следствием индустриализации оказывалось разложение этических оснований прежних традиций общественных связей, а с ним росла неустойчивость, как феодально-бюрократических, так и буржуазных государственных отношений. Для преодоления неустойчивости государственных отношений необходимо было искать новый идеал общества, как общества индустриального.

Неизбежность коммунистической Реформации в России в ХХ веке обуславливалась теми же причинами, которые вызывали в XVI веке протестантские Реформации в самых тяжёлых по природно-климатическим условиям частях западной, католической Европы.

Во всей Европе земледельческое освоение начиналось через города, через первоначальное возникновение городов и развитие в них производства железных орудий труда, охоты и военных действий. И в каждой части европейского континента освоение земель под сельскохозяйственное производство оказывалось возможным только на определённом уровне развития городского производства, именно тогда, когда уровень развития городского производства позволял начать такое освоение. Чем тяжелее были природно-климатические условия, тем более высоким должно было стать необходимое для освоения городское производство средств освоения и средств создания благоприятных условий для земледелия и существования человека. Это самодовлеющее требование борьбы за существование в суровом окружающем мире заставляло европейскую расу непрерывно развивать городские производительные силы и естественнонаучное познание. И оно же явилось причиной протестантской Реформации. Ибо католический феодализм, само католическое мировоззрение, защищая лишь отражённое в Библии догматическое, иррациональное мировосприятие и общинное земледелие, каким оно сложилось в тёплом Средиземноморье, угнетали раскрепощение буржуазных производственных интересов, мешали рациональному познанию действительности, изобретению самых совершенных средств производства, не позволяли непрерывно увеличивать производительность труда в городском и земледельческом производстве. Говоря иначе, католическое мировоззрение и папская церковь создавали препятствия для освоения значительных территорий в Средней и Северной полосе Западной Европы и повышения в них уровня жизни.

В России же соответствующие противоречия приобрели гораздо более существенное значение, чем в остальной Европе. Природно-климатические условия наибольшей части страны являлись самыми тяжёлыми на планете, и ни одна цивилизация Древнего мира не смогла подступиться к освоению даже её окраинных территорий. С XVI века Московская Русь расширилась на пространствах северо-восточной Евразии до Тихого океана. Но она унаследовала средневековую византийскую традицию имперской земледельческой цивилизации. Эта византийская православная духовная традиция русского народа и государства способствовала определённому развитию сословного общества и удельно-крепостнического земледелия в средней полосе Восточной Европы, однако не позволяла осуществлять земледельческое освоение и распространение сословных народных отношений на огромных территориях европейского севера, Сибири и Дальнего Востока. Освоение северо-восточной, русской Евразии стало возможным лишь после того, как в Англии развился буржуазный капитализм, произошла Промышленная революция и появилось индустриальное производство на основе угольной энергетики. Неудержимая экспансия по всей планете нескольких переживающих индустриализацию буржуазно-капиталистических держав Западной Европы и Северной Америки принудила царское правительство с 60-х годов XIX века проводить административные реформы, необходимые для внутреннего развития и в России индустриального производства, угольной энергетики. Первые успехи в цивилизационном освоении юга Сибири и Дальнего Востока были связаны именно с началом русской индустриализации, с ростом добычи и использования угля, со строительством Транссибирской железной дороги и появлением вдоль неё городов с промышленными предприятиями по первичной переработке местного сырья. Вокруг данных городов зарождалось товарное земледелие, быстро увеличивалась численность крестьян переселенцев из европейской России. Потребность предельно ускорить индустриализацию, раскрепостить производительность городского и земледельческого труда, саму культуру производства и вызвала глубокий кризис православного мировоззрения, православного сознания русского народа. Выход из этого кризиса был найден Лениным в его учении о мировоззренческом коммунизме. Ленинский большевизм указал выход из кризиса православного мировоззрения русского народа в переходе к индустриальному коммунистическому мировоззрению и коммунистической Реформации народного бытия, народной культуры. Индустриальная коммунистическая Реформация воплощалась в жизнь советским государством и, как протестантская Реформация в католическом мире, вызвала глубочайшие потрясения всего образа жизни русского народа, других народов и народностей, племён Российской империи и остального человечества. Она до основания разрушила всё прежнее бытиё русских и необратимо изменила для них смысл и цели исторического существования.

Для освоения Сибири и Дальнего Востока надо было полностью расшатать и разрушить весь прежний общинный уклад жизни земледельческого русского народа, который сложился и укоренился в средней полосе европейской части России на основе православного мировоззрения и ремесленного городского производства, каким оно было в Московской Руси в семнадцатом столетии. А потом, отталкиваясь от новой культуры городского индустриального производства, начать новое развитие земледелия во всей стране, используя самые совершенные производительные силы, создавая новую культуру земледелия в суровых природно-климатических условиях на основе промышленных производительных сил и кулаческого землепользования. Эта задачу в упрошённом виде первоначально поставил П.Столыпин, но её не удавалось разрешить в условиях царской России. Ибо она подразумевала осуществление ускоренного раскрестьянивания русского бытия и русского средневекового феодального сознания. Такое раскрестьянивание происходило после Великой социалистической революции 1917 года, в эпоху коммунистической Реформации, и оно осуществлялось через всеобщее научно-методологическое образование и всеохватную индустриализацию.