Роскошный лимузин серебристого цвета плавно притормозил возле подъезда массивного «сталинского» дома. Через секунду рядом остановился черный джип.

Какое-то время обе машины неподвижно стояли, урча мощными моторами. Наконец из второго автомобиля, глухо хлопнув дверями, вышли двое внушительного вида парней с одинаково стриженными затылками. Один, быстро оглядевшись по сторонам, нырнул в подъезд. Через минуту он вернулся и чуть заметно кивнул своему коллеге. И только после этого сигнала тот открыл дверцу представительского лимузина. Из его кожаного чрева вылез невысокий седой старик в белом костюме с красной бабочкой вместо галстука. Во рту он держал золоченый мундштук с дымящейся в нем сигаретой.

— До свидания, Александр Сергеевич, — произнес телохранитель, отходя в сторону.

Старик молча стряхнул на тротуар выросший на конце сигареты пепел и вальяжной походкой направился к дверям подъезда.

— Приятного отдыха, — с вышколенностью официанта из «Астории» пожелал второй телохранитель, почтительно кивнув.

Я лежал на диване вагона СВ, а мой грузный сосед по купе тряс меня за плечо.

— Вы... кричали во сне, — удивленно глядя на меня, произнес он. — И вообще, пора вставать. Мы уже подъезжаем.

Окончательно убедившись, что его странный попутчик, то есть я, действительно очухался, начальник стройуправления Бобовкин, а именно так он представился, войдя в купе вчера вечером, сел к столику. Налил из початой бутылки «Нарзана» полстакана и залпом осушил его. А потом уставился в мутно-грязное окно, за которым медленно проплывали чахлые огороды и кособокие сараи.

— Вологда... — пробормотал себе под нос строитель, надув и без того толстые губы. — Сколько лет я здесь не был? Десять? Нет, пожалуй, все одиннадцать. Целая вечность...

Я принялся одеваться. Вагон слегка потряхивало, когда он проходил рельсовые стыки, которых по мере приближения к вокзалу становилось все больше.

Картины из моей прошлой жизни всплывали во сне почти каждую неделю. Я видел высокого, крепко сложенного паренька, испытывающего огромное чувство гордости от того, что отныне он — курсант Рязанского высшего воздушно-десантного училища. Сбылась так ревностно лелеянная мечта детства, ставшая смыслом всей жизни. Потянулись напряженные курсантские будни. И вот уже на мне новенькая, с иголочки, парадная форма с аксельбантами и погоны лейтенанта... Потом была Псковская воздушно-десантная дивизия, закрытая от постороннего глаза учебка специального диверсионного отряда «Белый барс» и, наконец, война... Странная, необъявленная, жестокая. И что бы там ни говорили и ни писали журналисты из многочисленных армейских газет, мало кто из нас по-настоящему верил в какую-то великую сверхзадачу нашей военной миссии на чужой обожженной земле. Просто мы, стиснув зубы, выполняли данный нам приказ, отрабатывая вложенные в нас государством деньги и звездочки на своих погонах.

Мы надевали камуфляж, брали в руки оружие и убивали. Сорок пять профессиональных «рейнджеров» с шевроном белого барса на рукаве.

Перед моей первой операцией по «зачистке» местности, когда мы с парашютами за спиной стояли возле низкого трапа военно-грузового самолета, появился наш командир полковник Корнач и сказал фразу, навсегда запавшую в память: «Убийство — это лишение жизни без лицензии. У нас же, считайте, она есть. Так что пусть ваша совесть будет спокойна. Идите и выполняйте свою задачу...» Запрыгивая в самолет, мы даже не рапортовали традиционное в таких случаях «служу Советскому Союзу!..» Мы — это не все. Мы — выше всех.

После года службы в «Белом барсе» у меня стало колоть сердце и появились ночные кошмары. Я старался не обращать на это внимания. Получил старшего лейтенанта и продолжал выполнять боевые задания. Был дважды ранен, в последний раз — серьезно. Хирурги буквально вытянули меня с того света, и я, поправившись и прицепив на погоны еще одну звездочку, снова ринулся в бой...

А потом, утром пятого июля, наступил ад. Я мало что помнил, кроме того, что нас в буквальном смысле расстреливали из орудий. Снаряды рвались со всех сторон, обдавая смертельным жаром и брызгая на лицо каплями горячей крови.

С того самого декабрьского утра моя жизнь в корне изменилась. Моя душа словно родилась заново. После перерыва в десять с лишним лет я снова стал замечать красоту природы и получать удовольствие от общения с людьми. Я любил Вику и уже не мог себе представить, что когда-то существовал без ручейков ее шелковистых пепельных волос, без ее милого, ласкового смеха... Это счастье подкреплялось вошедшей в мою жизнь верой. Настоятель храма Святой Троицы стал для нас с Викой не просто духовным наставником, с которым мы часто встречались и разговаривали, а, если так можно сказать, вторым отцом. Спустя несколько месяцев после моей выписки из военного госпиталя мы с Викой обвенчались, и отец Сергий, одарив нас крестным знамением, объявил нас мужем и женой. А еще через месяц Вика сообщила, что у нас будет сын... Она так и сказала — «сын», а не «ребенок». Она была уверена, что родится именно мальчик, и постоянно говорила:

«Я хочу, чтобы у меня был еще один Владик. Такой же большой, сильный и добрый, как его папа!.. Тогда мне ничего в этой жизни уже не будет страшно...» Это было в конце весны. А в июле случилось событие, для определения которого я до сих пор не могу подобрать подходящего слова. Впрочем, нет. Одно, кажется, есть — «апокалипсис».

В тот вечер я находился дома, в нашей маленькой однокомнатной квартирке на улице Чапаева, в которой когда-то, до моего поступления в военное училище, мы жили вдвоем с матерью. Она умерла от рака, когда я заканчивал училище... Я ждал, когда Вика вернется домой после вечерних лекций в медицинском институте.

Некоторое время назад она поступила на подготовительные курсы, твердо желая получить профессию детского врача. Даже предстоящее материнство и связанные с этим хлопоты не останавливали ее.

Обычно она возвращалась с занятий где-то около десяти, однако в тот вечер стрелки часов показывали уже первый час ночи, а Вики все еще не было.

И вот однажды в храм вошел пожилой человек в длинном кожаном плаще. На улице уже вторые сутки, не переставая, шел дождь, и с плаща его на пол храма стекали ручейки воды. Он снял шляпу с полями, стряхнул ее, купил свечку и, тихо кашлянув, направился к иконе Казанской Божьей Матери. Бледный свет, едва пробивавшийся сквозь стекла храма, не позволял мне разглядеть его лица. Но я почувствовал, как в груди вдруг шевельнулось что-то давно забытое, казалось, уже почти не существующее. Мне почему-то захотелось вытянуться, расправив грудь, и отдать честь. Поставив свечу, мужчина отошел на шаг, перекрестился, а потом, постояв пару секунд, так хорошо знакомой мне уверенной походкой направился прямо ко мне. Еще не слишком осознавая происшедшее, я машинально шагнул ему навстречу.

— Здравствуй, Владислав! — Мгновение спустя я убедился, что за прошедшие со дня нашей последней встречи несколько лет у полковника Корнача не изменилась ни походка, ни голос. Как всегда, он был глубоким, с едва заметной хрипотцой.

Таким, от которого у новичков отряда по спине пробегали мурашки. — Давненько не виделись...

— Да, давненько, — с неприятной сухостью в горле ответил я, кивком головы предлагая своему бывшему командиру пройти в дальний угол храма. Я уже понял, что наша сегодняшняя встреча с командиром спецподразделения ВДВ «Белый барс» не случайна, а значит, разговор предстоит долгий. Я слишком хорошо знал Корнача, чтобы поверить в непреднамеренность столь неожиданного посещения. И то, что в глазах полковника я не прочел удивления при встрече с бывшим капитаном спецназа, в настоящий момент носящим рясу священника, еще раз служило тому доказательством.

Мы обогнули алтарь, я отодвинул в сторону тяжелую, вышитую золотом штору и пропустил полковника в маленькую комнатку. Потом зашел следом и снова задернул ткань. Мы были одни.

Красный «мерседес», проскочив запрещающий сигнал светофора, резко затормозил, остановившись у бордюра и недовольно урча мощным двигателем. На еще влажном после недавно прошедшего дождя асфальте изогнувшейся в сторону змейкой остался отпечаток его широкого, более двадцати сантиметров в ширину, протектора.

Инспектор ГАИ, неизвестно откуда появившийся сразу же за перекрестком и ловко взмахнувший своим полосатым жезлом, довольно провел ребром ладони по пышным усам и вальяжно направился к водительской двери роскошной иномарки.

Сержант Голубев любил, когда правила дорожного движения нарушались вот такими богатенькими самолюбивыми лихачами. Совсем не то, что потрепанные, грязные от передвижения по грунтовым дачным дорогам, двадцатилетние «Жигули» и «Москвичи», владельцы которых чуть ли не на коленях начинали умолять «товарища сержанта» применить к ним самый минимальный штраф, иначе их дырявый семейный бюджет, чудом держащийся на плаву лишь благодаря постоянным ковыряниям в огороде, даст непоправимую трещину. С этими больше нервов, чем денег. А вот «крутые» — совсем другое дело! Здесь можно сорвать деньгу сразу за несколько позиций.

"Здравствуйте, я инспектор ГАИ такой-то... Ваши права и техпаспорт, будьте любезны... Что-то мне печать здесь не нравится... Какая-то она размытая... Что? Меня не интересует, где вы покупали свою машину, я привык верить тому, что вижу... Откройте капот... Номера случаем не перебитые?..

Сегодня утром одну точно такую же машину угнали с улицы Марата... Откуда я знаю, может, у вас механик знакомый как спринтер работает... Откройте багажник... Аптечка, знак аварийной остановки, огнетушитель имеются?.. Откройте аптечку... Почему валидол с просроченным сроком годности? А кто знает?.. Сейчас проедем с вами в отделение, я вам правила покажу, если вы забыли. Там черным по белому написано: все находящиеся в автомобильной аптечке лекарства должны иметь определенный срок годности... А у вас что?.. Вот именно!.. Так... А колеса почему вовремя не меняем, товарищ водитель, а?! Посмотрите на свой протектор!..

Когда сотрудница еженедельника «Невский репортер» заявляла остановившему ее сержанту о том, что через десять минут ей необходимо быть в мэрии, то, мягко говоря, грешила против истины.

Анжела, или, как ее именовали сейчас, Анжелика Гай, гнала свой роскошный автомобиль, подаренный сорокадвухлетним «парнем», по совместительству исполняющим обязанности спонсора и любовника, в сторону Приморского шоссе и далее — в поселок с замечательным названием Репино, где на берегу маленького, во очень симпатичного озерца стоял его белоснежный двухэтажный особнячок...

Однажды, около года назад, Анжелика совершенно случайно оказалась на одной пресс-конференции, которую давал Кирилл Валерьевич, окрещенный ею впоследствии «папочкой», по поводу очередного банкротства очередной финансовой пирамиды по имени «Кентавр-банк», председатель правления которого, собрав денежки в чемодан, усвистел в неизвестном направлении, оставив «кинутыми» более двух тысяч рядовых вкладчиков. И угораздило же ее тогда встать и впервые в жизни представившись Анжеликой Гай, задать солидному господину из комитета мэрии по финансам, сидящему перед микрофонами, каверзный и заковыристый вопросик относительно странной ситуации, выразившейся в том, что этот самый господин за два дня до бегства президента «Кентавр-банка» забрал из этой дутой финансовой структуры свой вклад в размере десяти тысяч долларов США. Выходит, товарищу из мэрии было известно о коварных планах господина Березина в скором времени покинуть город на Неве, забрав с собой все деньги вкладчиков?

После столь каверзного вопроса молодой и красивой журналистки многоголосая толпа пишущих и снимающих коллег зароптала, наполнив зал пчелиным гулом, а несколько операторов дали крупный план стоящей в строгом черном костюме блондинки, без сомнения, ставшей главным действующим лицом пресс-конференции.

Кирилл Валерьевич тогда быстро справился с первоначальным секундным замешательством, вызванным неизвестно как всплывшей на поверхность правдой, но потом улыбнулся присутствующим репортерам и с полнейшей искренностью в голосе и на лице поведал, что названный случай действительно имел место и он, сотрудник мэрии, и не собирался делать из этого секрета.

Анжелика появилась в редакции в десять утра, тут же наткнувшись на нервно курящего в холле Диму. И — испугалась. Нет, не помятого, с темными, как у медведя панды, кругами вокруг покрасневших глаз Нагайцева. Она испугалась того, что за последние двенадцать часов так ни разу и не вспомнила о нем, начисто вырванная из этого реального мира галантным финансистом. Вечер и последующая за ним невероятная ночь в маленьком частном отеле на берегу Финского залива, словно водоворот, закрутили ее, стремительно унося вдаль от повседневных реалий, в которых не было места милому, тихому журналисту Диме. А ведь он наверняка оборвал вчера телефон, не давая заснуть маме, после чего всю ночь не смыкал глаз в ожидании ее звонка! Подумав об этом, Анжелика удивилась тому странному факту, что Димины проблемы, к которому она больше относилась как к ласковому, трущемуся возле ног котенку, чем к постоянному другу и любовнику, ее совершенно не волнуют. Главное состояло в том, что сегодня утром Анжелика, может быть впервые в жизни, почувствовала себя счастливой. Она, уставшая от постоянных сальных взглядов коллег и прохожих, от постоянных домогательств горячих кавказских джигитов, заполонивших собой весь Питер, от постоянной Диминой болтовни о семье, детях и планируемом им в квартире ремонте, наконец-то встретила серьезного, солидного человека, умеющего заставить женщину почувствовать себя действительно женщиной. У нее начиналась новая жизнь, в которой не было места доброму, скромному парню Диме Нагайцеву.

Вместе с Димой в холле находились секретарша главного редактора Марина и водитель одного из служебных автомобилей редакции Саша. Они о чем-то оживленно беседовали между собой и словно не замечали прислонившегося к подоконнику хмурого, взлохмаченного бородача Нагайцева. Все трое курили, отчего в довольно просторном помещении заставленного мягкой мебелью холла повис сизый никотиновый туман, странным образом разделившийся на несколько слоев.

Анжелика плавно закрыла за собой тяжелую металлическую дверь, ведущую из коридора в офис, и, пройдя мимо оживленно болтающих Марины и Саши, остановилась возле отвернувшегося к окну Нагайцева. За давно не мытым окном шестого этажа кипела жизнь, мчались, сбиваясь в «пробки» у светофоров, сотни автомобилей, сновали туда-сюда спешащие по своим делам прохожие. Но задумчивый, невидящий взгляд Димы был неподвижен, как стоящий неподалеку от здания, в котором находилась редакция еженедельника, памятник человеку в кепке, указывающему бронзовой рукой путь в светлое будущее. Анжелика медленно положила свою ладонь на плечо Димы, отчего тот вздрогнул, но остался стоять в прежней позе.

— Не надо ничего говорить, — холодным, лишенным какой-либо интонации голосом сказал журналист, заталкивая изжеванный окурок сигареты в полную до краев пустую банку из-под растворимого кофе, заменяющую пепельницу. — Как-нибудь, когда у тебя будет время, забросишь мне в почтовый ящик ключи от машины...

Два года назад у Димы умер отец, оставив ему в наследство не только квартиру, но и видавший виды «жигуленок». Машина, на которую не позарился бы ни один питерский угонщик, постоянно ломалась, больше простаивая во дворе, чем самостоятельно передвигаясь по дорогам. Как-то Дима подсчитал, что количество потраченных им на ремонт ржавой развалюхи часов почти точно соответствует количеству дней, когда престарелый четырехколесный конь мог перемещаться без помощи буксира. Единственной реальной пользой, которую принесла эта пародия на автомобиль, было то, что на ней Анжелика научилась автовождению и даже минувшей весной получила права. Правда, на следующий же день она благополучно наехала на фонарный столб, отчего у «жигуленка» наступила длительная травматическая кома.

Примерно через неделю в квартире, где жила Анжелика со своей мамой, зазвонил телефон. В этом не было бы ничего странного, если бы не часы, показывающие половину шестого утра. С трудом нащупав рукой трубку радиотелефона, девушка сняла ее с «базы» и прижала к уху, все еще не открывая глаз и по инерции досматривая последние кадры своего захватывающего сна, где Дима Нагайцев, облаченный в рыцарские доспехи, верхом на красивом белом коне сошелся в честном бескомпромиссном поединке с таким же «упакованным» в железо Кириллом Валерьевичем, а она, прекрасная средневековая принцесса, из-за которой двое благородных рыцарей вышли на смертный бой, восседала на бархатных подушках под балдахином в окружении своих придворных. Среди них, между прочим, почему-то находился и главный редактор «Невского репортера», на голову которого был нахлобучен шутовской колпак с бубенцами. Всадники разъехались в стороны, сильно пришпорили коней, которые, элегантно встав на дыбы и громко заржав, вдруг со всех ног понеслись навстречу друг другу, стремительно сокращая расстояние между вытянутыми вперед острыми копьями. Еще мгновение — и спор был бы окончательно разрешен в пользу одного из претендентов, но вероломный звонок телефона все испортил, смазав конец «фильма» и не дав Анжелике узнать имя победителя.

— Алло, — недовольно произнесла девушка, с трудом прогоняя остатки столь интересного сна и поневоле возвращаясь из сладостного мира грез в серую реальность. — Кто это?

— Принцесса, прости за ранний звонок, — раздался в трубке вкрадчивый голос финансиста. — Ты, наверное, еще спала...

— Конечно, а ты как думал? — сердито пробубнила Анжелика, свободной рукой протирая не желающие открываться тоаза. — Что-нибудь случилось?

— Слава Богу, нет, — ответил Марков, видимо, улыбаясь. — Просто я хотел тебя предупредить, что, когда будешь выходить из дома, чтобы ехать к себе в редакцию, не забудь прихватить водительские права. Я позвоню тебе во второй половине дня. Пока! — И, не дождавшись неизбежных последующих уточнений со стороны Анжелики, Кирилл Валерьевич повесил трубку.

Утром следующего дня Анжелика проснулась в прекрасном расположении духа.

Итак, Кирилл предложил ей жить с ним вместе, а это уже кое-что! После переезда в его новый, недавно выстроенный недалеко от Репино загородный дом в глазах окружающих она автоматически переставала быть очередной «подстилкой» высокопоставленного чиновника, а становилась как бы потенциальной супругой, окончательный юридический статус которой был лишь делом времени. После покупки ей безумно дорогого «мерседеса» Анжелика уже не сомневалась, что в самое ближайшее время Кирилл сделает ей предложение и попросит выйти за него замуж. И тогда она, умышленно изобразив на своем милом личике удивление и растерянность, попросит у него несколько дней на обдумывание этого чрезвычайно серьезного шага, а потом будет терпеливо ждать, пока «папочка» не выдержит и, заключив ее в крепкие обьятия, не поставит вопрос ребром... Анжелика неоднократно мысленно представляла себе эту сцену и постоянно придумывала, как бы поэффектней произнести самую главную фразу. Банальное «да» представлялось ей слишком примитивным ответом.

Журналистка вышла из дома и направилась к гаражному кооперативу, где вчера вечером оставила машину. Но едва в поле ее зрения оказался фургончик сторожа, Анжелика сразу же поняла, что за время ее ночного отсутствия что-то случилось. Возле распахнутых настежь металлических ворот стояли несколько мужчин, в одном из которых она не без труда узнала пожилого мужчину, которому заплатила десять долларов за одну ночь стоянки дорогого автомобиля. Выглядел он, мягко говоря, довольно помятым. Испуганные, непрерывно бегающие из стороны в сторону глаза были красными от напряжения и бессонной ночи. Взлохмаченные, с проседью, волосы очень напоминали разоренное хулиганами гнездо. Заметив приближающуюся девушку, сторож что-то коротко произнес, обращаясь к стоящим рядом с ним мужчинам, и все взоры сразу же устремились в ее сторону.

— Это была ее машина! Точно! — проверещал старик, вытягивая вперед руку с крючковатым пальцем. — Я сразу почувствовал, что здесь что-то нечисто! Раньше она ни разу у нас не появлялась, а здесь — «можно только до утра?». Ну я и согласился сдуру. Ведь чуял, что с такими девочками можно в дерьмо вляпаться!

— Замолчи, Никитич, сейчас разберемся, — приструнил не на шутку разбушевавшегося сторожа толстый мужчина в кожаном пиджаке, борта которого не сходились на необъятных размеров шарообразном пузе. В глазах здоровяка сквозило недоверие, смешанное с осторожностью, когда он разглядывал остановившуюся рядом красивую молодую девушку, окутавшую все пространство вокруг нежным запахом дорогих духов. — Это вашу машину запустил в гараж сторож вчера вечером? Что это была за машина? — тихим и спокойным голосом спросил шарообразный, видимо являющийся председателем гаражного кооператива «Волна».