Много людей прошло по этой земле до меня. Сейчас я не думаю о них, потому что все они принадлежат прошлому. Ворота кладбища Святого Карла в Фармингдейле на Лонг-Айленде — высокие, давящие, пугающие. Справа от них, спрятавшийся за длинным рядом аккуратно подстриженных сосен, стоит коттедж сторожа, из которого выходит невысокий старичок с глубоко посаженными карими глазами и седой бородой. Он спешит навстречу одному из тех, кто пришел попрощаться со мной, — человеку, сыгравшему самую важную роль в моей истории. Человек что-то говорит сторожу. Доставая из нагрудного кармана сигарету, сторож улыбается и указывает на уже собравшуюся толпу. Они приехали вместе, как и положено, в траурном кортеже.

Те, кто уже стоит у могилы, знакомы человеку, о котором я пишу, хотя многие не знают друг друга. В конце концов, событие это торжественное, требующее от представителей высшего света соблюдения определенных правил, пусть даже некоторые из присутствующих и не упоминаются ни в каких светских реестрах.

Священник начинает отходную.

Никто из пришедших проводить меня в последний путь не слушает. Мои чувства, обостренные уходом из этой жизни, улавливают мысли тех, кто стоит у гроба; каждый из них что-то вспоминает. Один — мои дурные поступки, отсутствие у меня совести; другой, со слезами, переполненный печалью, думает о том, как любил меня, обо всем том, что мы делили друг с другом. И только мысли человека, которого я выделяю среди остальных, недоступны мне.

Десятки красных роз аккуратно сложены у моей могилы. Священник уже молчит. Каждый выступает вперед, поднимает розу, бросает на мой гроб, смешивается с толпой. Ужасно холодно. Земля припорошена снегом. Ее уже схватил мороз. Скоро мое тело ляжет в нее и навечно останется в ней.

Близость смерти всегда возбуждала его. Билли поднялся с кровати, подтянул брюки, отступил на шаг, чтобы охватить взглядом всю сцену. Он смотрел на недвижимое тело, грациозно вытянувшееся на сбившихся дешевом велюровом одеяле и застиранных до дыр простынях. Красивая, умиротворенная женщина. Глаза закрыты, словно она спит, белокурые локоны ниспадают с подушки на потрепанный, видавший виды матрац. Белая кружевная комбинация, расшитая бисером, которую он ей купил и заставил надеть, удачно гармонировала с украшенной горным хрусталем диадемой на голове.

— Надень, — чуть раньше приказал Билли женщине.

— Нет, я…

Не обращая внимания на ее возражения, он закрепил диадему на волосах. Потом слез с кровати и направился к портативному стереопроигрывателю, который принес с собой на этот «романтический» вечер. Кассету он подобрал и поставил заранее. Нажатие кнопки — музыка заполнила комнату.

Билли вернулся к кровати, взял ее за руки. Его пульс участился.

Просто не верилось, что такая ужасная трагедия могла произойти на пляже Мауи, под полуночным безоблачным небом. По Кэсседи Раймз только что убедилась в обратном, став свидетелем жестокого убийства ее родителей. Их безжизненные тела теперь покрывали кровь, водоросли и песок…

— Еще чашечку кофе, миссис Миллер?

Молодая стюардесса склонилась над Роз, нацелив металлический кофейник на ее чашку.

Роз Миллер оторвалась от портативного компьютера и покачала головой. Она заканчивала седьмую главу своего нового романа.

— Я еще эту не допила, — вежливо ответила она и прикрыла чашку рукой.

На короткое время Миллеры заехали на квартиру Роз. Дом располагался на углу Пятой авеню и 84-й улицы. Швейцар Доминго встретил Роз широкой улыбкой.

— Давненько я вас не видел.

Он был неисправимым льстецом.

— Слушая тебя, можно подумать, что ты скучал по мне, — улыбнулась ему Роз, когда он придерживал дверь, пропуская ее и Алексис. — Уверена, что ты говоришь то же самое всем жильцам, даже если они выходили на несколько минут, чтобы выпить чашечку кофе.

Доминго рассмеялся.

Через приоткрытое окно главной спальни Билли наблюдал за спящей Роз. Зрелище это ввергало его в состояние транса, наполняло душу спокойствием.

Богатство хозяев поместья «Парадизо» не вызывало сомнений. Особняк мало чем отличался от своих собратьев, выстроенных на северном берегу Лонг-Айленда. Туман поднимался к еще темному небу, уплывая в Лонг-Айленд-Саунд. Акры ухоженных лужаек, конюшни, обсаженные деревьями дорожки, пруд с проточной водой и водопадом… Поместье могло служить учебным пособием, демонстрирующим, чего можно добиться, имея богатое воображение и неограниченный счет в банке. Но великолепный ландшафт «Парадизо» не интересовал Билли; он хотел только одного — видеть Роз.

А с того места, где он стоял, приложив к глазам бинокль ночного видения, Роз смотрелась как на ладони. Судя по дневнику, который он вел, так поздно она спала очень редко. Он знал ее привычки и восхищался ее самодисциплиной. Каждое утро в пять часов она уже сидела за компьютером, хотя весь особняк еще спал. Как автомат, она стучала по клавишам почти два часа, прерываясь лишь для того, чтобы перечитать написанное и глотнуть кофе, а затем вновь склонялась над клавиатурой. Слова лились точно из рога изобилия. Около семи свет зажигался в комнате дочери Роз, и Билли знал, что Роз будит девочку: пора собираться в школу. Билли полагал себя самым информированным поклонником таланта Роз: он знал о ней куда больше, чем остальные.

Билли привалился спиной к стволу дуба, затянулся «Мальборо» и поздравил себя с придуманным им блестящим планом. План этот позволял ему наблюдать за Роз, не опасаясь, что его поймают. Для этого он прикупил синий джинсовый комбинезон, какие носили работники поместья, он надевал его поверх одежды, а еще позаимствовал из сарая один из снегоочистителей. Такая маскировка позволяла ему беспрепятственно перемещаться. Однажды кто-то из штатных работников даже поздоровался с ним: женщина решила, что знает его.

Билли вновь посмотрел в окно; Роз спала. Он бросил окурок на землю, растоптал каблуком. Его охватила эйфория, буквально распирало от радости. И он знал, что хорошее настроение останется с ним до позднего вечера, когда он будет лежать в постели без сна и думать о Роз, о ее великолепном теле, ее божественном лице. Билли взглянул на часы и улыбнулся. Скоро, скоро она получит его посылочку.