Из густых кустов на пустую поляну осторожно выскользнул человек. Ни один звук при его появлении не потревожил рыжих белок, однако стайка чутких птиц, которых вспугнуло едва уловимое движение, вспорхнула над кустами в лучах солнца. Человек нахмурился и быстро оглянулся, опасаясь, что птичий щебет может выдать его. Затем, точно приняв нелегкое решение, он бесшумно двинулся через поляну. Высокий и мускулистый, он шел по траве с легкостью и грацией пантеры.

Кроме набедренной повязки на нем не было никакой одежды, его руки и ноги покрывали бесчисленные ссадины и царапины, кое-где на них запеклась грязь. Левая рука была перевязана побуревшей от крови тряпкой. Лицо, на которое падали черные спутанные волосы, искажала гримаса, в глазах горел мрачный огонь, как у раненого зверя. Слегка прихрамывая, он быстро и осторожно шел по чуть заметной тропе через поляну.

Из чащи леса, оставшейся за его спиной, донесся протяжный крик, похожий на волчий вой. Человек на мгновение остановился и оглянулся. Он знал, что это не волки.

В его глазах, налитых кровью, мелькнула ярость. Он прибавил шагу, быстро перешел поляну и опять оказался в сплошной зелени деревьев и кустов. Его внимание привлекло большое бревно у края зарослей, всей своей тяжестью вдавившееся в покрытую густой травой землю.

А на побережье, в нескольких милях от таинственной пещеры, где сидели за эбонитовым столом неподвижные фигуры, тени сгущались над запутанными и переплетенными людскими жизнями…

Франсуаза д'Частильон лениво пошевелила носком изящной туфельки морскую раковину, невольно сравнив ее нежно-розовый край с первыми лучами утренней зари, которая встает над туманными берегами. Хотя рассвет уже наступил, солнце еще не успело подняться высоко и окончательно разогнать серебристо-серый туман над водой.

Франсуаза вскинула свою тщательно причесанную головку и взглянула на привычный, неизменно наводящий тоску, чуждый до отвращения пейзаж. Под ее ногами был темно-желтый песок, на него мягко набегали волны, чтобы отхлынуть и затеряться в бесконечном морском просторе, простиравшемся на запад до самого горизонта. Она стояла на южном берегу залива, к югу поднималась невысокая горная гряда. Она знала, что с этих гор не увидеть ничего, кроме бесконечной водной глади на западе и на севере.

Повернувшись, девушка отсутствующим взглядом окинула крепость, в которой прожила последний год. На фоне ярко-голубого неба гордо развевался алый с золотом флаг — флаг ее дома. Она разглядела людей, что работали в садах и полях, теснившихся возле форта, который, казалось, пытается отшатнуться от мрачной стены леса, поднимавшегося защитным валом на востоке и покрывавшего необозримые пространства на севере и юге. Дальше на востоке, за лесом высился горный хребет, отделявший побережье от остального континента.

— Все за мной, быстро! — приказал граф, отпирая ворота. — Этот щит надо разобрать, прежде чем они подойдут!

— Но это же французский корабль! — возразил Гайо.

— Делайте, что я приказываю! — зарычал Генри. — Кто вам сказал, что все мои недруги иностранцы? Вперед, собаки, и быстро разберите щит!

За ворота выбежали десятка три людей. Они уже чувствовали некую опасность, исходящую от незнакомого корабля, и в их действиях были паника и спешка. Те, кто оставался в крепости, слышали, как трещит дерево под их топорами. Вскоре все вернулись в форт. Как раз в это время французское судно бросило якорь именно там, где только что стоял «Боевой Ястреб».

Франсуаза не знала, сколько времени пролежала в беспамятстве. Очнулась она от того, что Тина обняла ее и всхлипывала над самым ее ухом. Она тоже обняла девочку и села на постели, глядя невидящими глазами на горевшую свечу. В крепости было тихо. Умолкли и песни буканьеров на берегу. Девушка задумалась о том, что случилось.

Было ясно, что рассказ о таинственном черном человеке довел графа Генри до бешенства и что он надеялся избежать встречи с этим человеком, покинув свое поселение вместе с Вильером. Было ясно и то, что он готов принести ее в жертву за возможность такого избавления.

Франсуазе казалось, что ее окутала тьма, и она не видела в этой тьме ни малейшего просвета. Все слуги были тупыми или бессердечными грубиянами, их жены тоже грубы и апатичны. Никто из них и не подумает ей помочь, она абсолютно беспомощна.

Тина подняла свое залитое слезами личико, будто бы прислушиваясь к какому-то внутреннему голосу. Девочка словно читала сокровенные мысли Франсуазы, и это было так же сверхъестественно, как и то, что она сознавала всю неумолимость Судьбы, и то, что у них нет никакой надежды.

— Моя госпожа, мы должны бежать! — горячо зашептала она. — Вы не достанетесь Вильеру. Давайте убежим далеко в лес. Мы будем идти до тех пор, пока силы не покинут нас, а тогда мы ляжем и умрем вместе.

Шторм, обрушивший на землю всю свою ярость и бушевавший в течение многих часов, наконец-то стал затихать, и вот уже в ясном голубом небе, будто вымытом прошедшим ливнем, засияло солнце. Англичанин наклонился над ручейком, который бежал к морю, извиваясь между деревьями и кустами.

В отличие от большинства своих соотечественников этот человек умывался шумно, плескаясь и ворча, словно бизон. Внезапно он поднял голову. С мокрых волос вода ручейками стекала по загорелым плечам. Одним быстрым движением он вскочил на ноги, глядя вперед, и обнажил меч.

По песку к нему приближался человек примерно одного с ним роста с обнаженной саблей в руке. По выражению лица было нетрудно угадать его намерения.

Узнав его, пират побледнел.

— Дьявол! — изумленно воскликнул он. — Это ты!

Черный Вулми, пошатываясь, вышел из каюты на палубу «Какаду» с трубкой в одной руке и большой флягой — в другой. Шляпы на нем не было, распахнутая рубашка открывала широкую волосатую грудь. Запрокинув голову, он осушил флягу и со вздохом сожаления отбросил ее в сторону, затем внимательно оглядел палубу. На ней от носа до кормы вповалку лежали матросы. Над кораблем стоял запах не хуже, чем в пивоварне. Повсюду между телами спящих перекатывались пустые пивные бочонки. Вулми был единственным, кто еще держался на ногах. Вся команда от юнги до боцмана отсыпалась после ночной попойки, включая и рулевого.

Впрочем, штурвал надежно закрепили, а море казалось на редкость спокойным, ветер не менялся, и особой нужды в рулевом не было. Далеко на востоке виднелась тонкая голубоватая полоска земли. До полудня было далеко, и солнце в ясном небе еще не пекло, а только ласково пригревало.

Вулми еще раз сочувственно оглядел свою команду и лениво повернулся в сторону горизонта. То, что он увидел, заставило его протереть глаза. Вопреки ожиданиям, океан не был пустынным. Всего в какой-нибудь сотне ярдов от «Какаду», держа курс прямо на него, шел корабль — высокий, с квадратными парусами.

Его белый корпус ослепительно блестел на солнце, на мачте развевался английский флаг. Вдоль борта стояли готовые к бою матросы с абордажными крючьями в руках, а возле корабельных пушек канониры держали зажженные фитили.

Пустынный берег выглядел именно так, как и должен был выглядеть берег необитаемого острова. Залив действительно оказался небольшим углублением в береговой линии. За узкой полоской белого песка начинались густые джунгли. С ветки на ветку беззаботно перелетали яркие птицы, над джунглями царила первобытная тишина. В глубь джунглей уходила заросшая буйной зеленью широкая тропа.

Над водой еще не рассеялся предрассветный туман, когда на эту тропу вышел отряд из семнадцати человек под предводительством Джона Уэнтарда. Он никому бы не доверил командовать поиском сокровищ. За ним шли пятнадцать солдат, вооруженных кортиками и мушкетами. Семнадцатым человеком был Черный Вулми. Ноги ирландца волей-неволей пришлось освободить от цепей, наручников тоже не было, но его запястья накрепко связали спереди веревкой. Конец этой веревки держал в одной руке загорелый матрос, в другой он сжимал обнаженную саблю, готовый броситься на пирата при любой его попытке к бегству.

— Пятнадцать человек слишком много, — пытался Вулми убедить Уэнтарда, прежде чем они отправились в путь. — В тропиках люди легко помрачаются в рассудке, а при виде Клыков Дьявола любой человек может сойти с ума, даже если это королевский солдат. Чем больше людей увидит сокровища, тем больше вероятность мятежа, и тогда ты не сможешь даже добраться до Горна. Тебе нужно взять с собой трех-четырех человек. Кого ты боишься? Ты же говорил, что у Англии с Испанией мир, и уж во всяком случае испанцев поблизости никак не может быть.

— Я и не думал об испанцах, — сухо ответил Уэнтард. — Просто я должен предупредить любую твою попытку сбежать.

Разбудил его чей-то ужасный крик совсем рядом. Не успев проснуться, Уэнтард вскочил на ноги, дико озираясь. Луна уже зашла, в комнате теперь было темно, как в Египте, и он едва разглядел выход. Снаружи послышались звуки борьбы, потом словно упало тяжелое тело, и наступила тишина.

Крик был определенно человеческий. Уэнтард попытался ощупью найти пистоли, но нашел только меч и поспешил к выходу. Его нервы натянулись до предела. Абсолютная темнота, окутавшая развалины, наводила на мысли о мрачных водах Стикса. В слабом свете звезд он не заметил тела, распростертого на траве, пока не споткнулся о него. Но и тогда он не смог разглядеть его как следует, только смутно увидел очертания человека, лежавшего на земле перед входом в лабиринт.

Наверху на скалах слабый ветерок пошевелил листья на деревьях, и Уэнтард услышал их тихий шелест. Где-то рядом, невидимые, его подстерегают индейцы. Но все вокруг опять погрузилось в невероятную тишину.

Уэнтард опустился на колени возле тела, распростертого перед ним, и изо всех сил напряг глаза, затем негромко хмыкнул. Убитый не был индейцем, он был чернокожим — шоколадного цвета великан, в одной набедренной повязке и головном уборе из перьев попугая. Рядом с ним валялся смертоносный боевой топор, на груди Уэнтард разглядел глубокую страшную рану и вторую, поменьше, — чуть ниже плеча, в которой торчал клинок. Удар был, видимо, очень сильным, лезвие пробило тело насквозь и вышло из спины.

— Осторожнее, — сквозь зубы процедил Вулми. — В этом ходе темно, как в преисподней.

Уже стемнело, и они с Уэнтардом пробирались по вырубленным в скале ступенькам. Англичанин взглянул вниз и ничего не увидел. Они двигались ощупью, и вскоре Вулми остановился и что-то пробормотал. Уэнтард ткнулся в его спину и почувствовал, как напряжены мышцы пирата. Он понял, что Вулми отодвигает камень, закрывавший выход. Наверху появилось отверстие, и на фоне звездного неба Уэнтард увидел очертания головы и могучих плеч ирландца.

Вулми начал выбираться наружу, но не успел он полностью выйти из узкого хода, как перед ним выросла черная тень, и возле его груди блеснул наконечник копья. Молниеносно выхватив саблю, пират отвел смертоносное оружие, но при этом его ноги едва не соскользнули с каменных ступеней. Левой рукой он достал из-за пояса пистоль и выстрелил, почти не целясь. Чернокожий вскрикнул и упал на Вулми, раскинув руки. Этого оказалось достаточно, чтобы ноги пирата потеряли опору. Он упал на Уэнтарда, и оба полетели вниз. Когда они оказались на каменных плитах пола, то, взглянув наверх, увидели по краям выхода несколько темных пятен — это воины пытались разглядеть хоть что-нибудь в кромешной тьме.

— По-моему, ты говорил, что индейцы никогда… — начал Уэнтард.

В длинном приземистом корабле, подошедшем к берегу, было что-то отталкивающее, и я мысленно похвалил себя за то, что не поторопился выйти из своего убежища ему навстречу.

Какой-то инстинкт заставил меня не спешить и сначала понаблюдать за действиями команды этого странного корабля, появившегося возле Карибских островов.

Все вокруг дышало покоем. Я лежал в траве среди зеленых кустов на гребне невысокого холма, плавно спускавшегося к берегу. Вокруг стояли высокие деревья, внизу зеленоватые волны лизали белый песок, а над моей головой синело ясное небо. Но этот зловещий черный корабль, бросивший якорь в мелкой воде, выглядел так же неестественно, как змея, которая заползла в цветущий сад.

Корабль казался каким-то неряшливым, неуклюжим, будто его построил отъявленный лентяй, и от команды этого корабля не приходилось ждать ничего хорошего. До меня доносились грубые голоса, один из матросов сплюнул через борт.

Кто-то тряс меня за плечо. Я потянулся, потом внезапно проснулся и сел, озираясь в поисках сабли или пистоли.

— Смею сказать, сэр, что спите вы крепко. Джон Гувер запросто мог бы подойти к вам и вынуть сердце из груди, и вы бы этого даже не почувствовали.

Начинало рассветать, а рядом со мной стояла Элен Таврел.

— Я хотел проснуться пораньше, — ответил я, зевая, — но, наверное, очень устал после вчерашнего. У тебя, должно быть, и тело, и нервы из стали.

Что-то капнуло мне на лоб, и я открыл глаза.

— Стив, о Стив, ты жив? — нежно спросил кто-то; в голосе девушки слышались слезы.

— Кажется, да, — ответил я, пытаясь сесть, однако маленькая рука заботливо уложила меня обратно.

— Стив, — опять сказала Элен, и я ощутил странное волнение оттого, что она назвала меня по имени, — я перевязала тебя, как только было возможно, лоскутом от моей рубашки. Нам надо выбираться отсюда, из этого мрачного места, и идти в лучшую часть острова. Ты сможешь идти, как ты думаешь?