Тонкие губы Хокстона кривились в злобной усмешке. Опасные огоньки, мелькавшие в глазах англичанина, вызвали у Дирдара страшное подозрение, превратившееся в уверенность, когда он перевел взгляд на лица других европейцев. Ненасытная алчность искажала черты белых мужчин.

Араб беспокойно оглядел грязные стены, кляня себя за то, что согласился прийти в этот заброшенный дом на окраине Аль-Азема. Стакан с бренди выпал у него из руки, смуглое лицо посерело.

— Лах!

[1]

— вскричал он. — Вы обманули меня. Вы не друзья… вы привели меня сюда, чтобы убить…

Он попытался встать, но Хокстон, крепко схватив его за рубаху на груди, заставил снова сесть на стул. Араб отшатнулся, когда белый, резко наклонившись, приблизил к нему свое хищное лицо.

За дверью раздался крик, отчаянный, хриплый. Задыхающийся голос повторял какое-то имя. Стюарт Брент, не успев налить в стакан виски, взглянул на дверь, из-за которой доносился этот вопль. Кто-то выкрикивал, задыхаясь, его имя… Кто звал его с такой неистовой настойчивостью в полночь из холла его собственной квартиры?

Брент шагнул к двери, держа в руке граненую янтарную бутылку. Повернув ручку, он вздрогнул: не оставалось сомнений, что снаружи идет борьба, — оттуда доносилось громкое шарканье ног, звуки ударов. Затем вновь послышался отчаянный голос. Брент толкнул дверь.

Богато отделанная прихожая была слабо освещена электрическими лампами, вставленными в пасти позолоченных драконов, извивавшихся по потолку. Дорогие красные ковры и бархатная обивка мебели, казалось, впитывали этот мягкий свет, усиливая эффект нереальности. Однако борьба, происходящая перед его глазами, была так же реальна, как жизнь и смерть.

На темно-красном ковре виднелись яркие пятна крови. Перед дверью на спине лежал худощавый человек, бледное лицо которого казалось в тусклом свете восковой маской. На него навалился другой человек, уперев колено ему в грудь. Одной рукой он сжимал горло своей жертвы, а другой занес окровавленный нож.

Командир турецкого аванпоста в Аль-Ашрафе был разбужен на рассвете стуком лошадиных копыт и звоном оружия. Он сел в постели и позвал ординарца, но тот не явился. Поспешно натянув на себя одежду, он вышел из грязной хижины, служившей ему штаб-квартирой.

Командир остановился в изумлении, увидев, что его отряд, верхом и в полном вооружении, выстроился недалеко от железной дороги, той самой, которую ему приказано было охранять. Равнина, где раньше располагался лагерь, опустела. Тягловые верблюды, навьюченные палатками и другим скарбом, стояли за отрядом, готовые тронуться в путь. Комендант удивленно смотрел на все это, не веря своим глазам, пока его взгляд не остановился на флаге в руках одного из солдат.

На развевающемся полотнище не было знакомого полумесяца. Побледнев, комендант повернулся в сторону подходившего к нему лейтенанта Османа и крикнул:

— Что это значит?

Историю эту мне рассказали в Дели. Рассказчиком был родовитый выходец с севера, афридий

[27]

, статный сильный человек с ястребиным взглядом, некто Хода-хан.

— Сагиб, не кажется ли вам странным, что Британия правит Индией, когда есть такие люди, как я? Сравните, например, себя со мною. Я могу убить вас голыми руками. А что бы вы делали, оказавшись в горах?

И все-таки ваша раса правит миром.

Нет, физическая сила ничего не значит в борьбе между народами. Есть еще что-то, нечто, не имеющее названия, что есть у Запада и нет у Востока.

Сплоченность? Да, но не только.

Американец Гордон, которого мусульмане называли Эль Бораком, снова пришел в горы Афганистана.

С ним был Яр Али Хан, ушедший с Эль Бораком после того, как тот появился в наших местах и спас мемсахиб Саммерленд от Хулаим Хана. Эль Борак прибыл в деревню Кадар, и Кулам Хан радушно его принял, потому что он был обязан Эль Бораку своим положением вождя.

Американец выглядел старше, чем в то время, когда впервые вошел в Кадар, но все же был очень молод. Яр Али Хан, одетый и вооруженный, как вождь, во всеуслышание восхвалял храбрость, ловкость и мудрость Эль Борака как на войне, так и в мирной жизни.

Эль Борак остановился на некоторое время в Кадаре и вскоре объявил, что ищет воинов, которые сопровождали бы его в набеге на одну дальнюю страну. После этого было много всяких споров и обсуждений. Одни хотели идти с Эль Бораком, другие высказывались против. Среди тех, кто особенно возражал, главенствовал Дарза Шах, который стремился стать вождем и всегда вызывал споры и раздор.

Яр Али Хан назвал глупцами тех, кто не хочет воспользоваться случаем приобрести славу и золото, следуя за Эль Бораком.

Майк Костиган пристально рассматривал нечто, лежавшее на его ладони.

— Говоришь, нашел это на Восточном Пике? Именно там?

— Около, — ответил нищий мальчишка, тощий бродяжка с копной взъерошенных волос, из-под которых иногда мелькал странный взгляд маленьких глаз.

— Около, — повторил Майк неопределенно, сведя брови на переносице. — Пик большой. Ты имеешь в виду северную сторону холма, на которой что-то взрывали?

Стивен Элиссон, известный также как Сонора Кид, одиноко торчал у стойки бара «Золотой песок», когда туда влетел Джонни Элкинс. Он мельком взглянул на бармена и, тронув Элиссона за локоть, невнятно пробормотал сквозь зубы:

— Стив, они добиваются тебя!

Тот и виду не подал, что расслышал. Кид был очень молод, среднего роста, стройный, но сильный, как пума. Кожа его лица потемнела, видно, солнце и ветры немало потрудились над этим. Сонора выглядел совершенно так же, как и множество других ковбоев, участвующих в ежегодных скачках в Чизхольме. Если бы не глаза. Внимательные серые глаза, временами поблескивающие холодом стали из-под широких полей шляпы.

Две пушки, с рукоятями под слоновую кость, в потертых кобурах висели на бедрах явно не просто для вида.

Кид осушил стакан и спросил: