— Вот так, — заключил Ту, верховный канцлер. — Лала-ах, графиня Фанары, сбежала со своим любовником Фенаром, фарсунианским авантюристом, покрыв позором своего обманутого супруга и народ Валузии…

Кулл, слушавший Ту, оперев подбородок на сжатые кулаки, кивнул. Ему явно наскучила история о том, как юная фанарская графиня наставила рога валузийскому дворянину.

— Ладно, — нетерпеливо перебил канцлера Кулл. — Я все понял. Но мне-то что за дело до амурных похождений легкомысленной девицы? Трудно винить ее за измену Ка-янну, — Валка свидетель, он уродлив как носорог и с еще более отвратительным характером. Зачем ты мне все это рассказываешь?

— Ну как ты не понимаешь, — стал терпеливо объяснять канцлер, что ему нередко приходилось делать, служа варвару, ставшему королем: — обычаи народа и твои собственные привычки совсем не одно и то же. Лала-ах, бросившая супруга, не успев отойти от алтаря, нанесла жестокое оскорбление традициям страны, нашему народу и, следовательно, нашему царю Куллу. Потому ее необходимо вернуть и покарать. Далее: она графиня, а по обычаям Валузии знатные дамы выходят замуж за чужеземцев только с разрешения государя. Тут же никакого разрешения не давалось, поскольку его никто не просил. Валузия станет посмешищем для всех стран и народов, если мы будем позволять чужестранцам безнаказанно умыкать наших женщин.

— Во имя Валки! — воскликнул Кулл, — Вы все помешались на обычаях и традициях. Я только об этом и слышу с тех самых пор, как воссел на трон Валузии. В моей стране женщины сходятся с теми, кто им нравится и кого они сами выбирают.

— Вот этот человек участвовал в преследовании беглянки со всадниками Ка-янны, — сказал Ту.

— Да, — подтвердил молодой человек, — и у меня есть послание от Фенара для Вас, Ваше Величество.

— Для меня? Да я в глаза никогда не видел этого Фенара…

— Воистину так, но он передал послание зарфаанскому пограничнику, с тем, чтобы он пересказал их преследователям: "Передайте свинье-варвару, осквернившему древний трон, что я назвал его мерзавцем. Скажите ему, что в один прекрасный день я вернусь, чтобы обрядить его трусливую тушу в женские тряпки и приставить ухаживать за лошадьми из моей конюшни".

Как распрямившаяся пружина, громадное тело Кулла взметнулось вверх, опрокинув великолепное парадное кресло. Он на мгновение замер, словно утратив дар речи, а потом бешено заорал, обращаясь к Ту и стоящему за ним юному дворянину: